ПАЛАТИНСКАЯ ВЕНЕРА. Кто же была Лесбия, воспетая Катуллом? Эта женщина пользовалась популярностью в светских кругах Рима. За красоту и вызывающее поведение она удостоилась прозвища Палатинская Венера. Ее настоящее имя было Клодия, а принадлежала она к патрицианской семье Клавдиев.

   Широко известен был ее брат – политик Клодий Пульхр, упоминавшийся в главе о Цицероне, недруг знаменитого оратора. Плебеи Рима провозгласили Клодия своим вожаком. А он, опираясь на поддержку Цезаря, добился ряда законов, в частности о раздаче хлеба в пользу городских низов. Затем он встал во главе вооруженных отрядов, которые терроризировали римское население, и был убит в одной из уличных схваток. Имел он и весьма скандальную репутацию как человек аморальный.

   Клодия была не менее яркой фигурой, чем ее брат. Ходили слухи, что она отравила своего мужа, Квинта Метелла Целера, сенатора, человека посредственного. При муже и особенно после его смерти Клодия отличалась вольностью поведения, вкушая плоды той эмансипации женщин, которая стала выразительной приметой жизни в Риме в последние десятилетия Республики. Несмотря на бурные романы, Клодия и после тридцати сохранила неувядаемую обольстительность: как и многие состоятельные римлянки, она неутомимо следила за собой. Вот какой увиделась она при первой встрече Катуллу:

   «Цвет лица Клодии изумлял свежестью, кожа – упругостью и белизной, движения – грацией и свободой, – пишет В. Пронин в книге «Катулл». – Разумеется, все снадобья и ухищрения были использованы для поддержания божественного юного облика… Клодия даже не подкрашивала свои обольстительные губы и не сурьмила от природы чернью изогнутые ресницы. Низкий и ясный лоб – словно мрамор без малейшего изъяна, нос – совершенное явление красоты, овал лица – почти Фидисвой богини… Своим пышным, светло-каштановым волосам она придавала золотистый оттенок и укладывала в высокую прическу. Огромные, чуть косящие глаза Клодии постоянно меняют выражение: в них то нежность и кротость, то надменная уверенность, то грозный вызов могучей хищницы. И цвет глаз меняется – от безмятежной небесной лазури до взволнованной морской синевы».

   Клодия была среднего роста, но казалась высокой из-за прически и редкой стройности. Ее тело, отлично развитое греческими танцами и гимнастикой, прославлялось в Риме, Байях, Неаполе, везде, где она появлялась, вызывая восхищенные пересуды и завоевывая новых поклонников.

   КАТУЛЛ И КЛОДИЯ. Клодия не утаивала свои любовные увлечения. Поклонники тешили ее женское тщеславие. Но при этом она была образованна, интересовалась политикой, литературой, искусством, тянулась к людям одаренным и умным.

   Как встретились поэт и светская красавица?

   Мы не знаем конкретных обстоятельств, но, надо думать, они были уже наслышаны друг о друге. Конечно, бродившие по городу байки о светских победах неотразимой Клодии не могли не заинтриговать влюбчивого стихотворца. Но и честолюбивая Клодия умела «коллекционировать» всякого рода интересных и одаренных людей. А к поэзии была неравнодушна. Стремилась иметь среди поклонников и юных поэтов; иным даже оказывала материальную поддержку.

   Красота Клодии, с легким налетом порочности, произвела неизгладимое впечатление на увлекающегося Катулла: он был на 5–7 лет моложе этой многоопытной женщины «бальзаковского» возраста.

   Возможно, при первом знакомстве Катулл прочел ей какой-то мгновенно придуманный стихотворный экспромт, чем ее заинтересовал. Клодия умела оценить меткое слово, живость ума. Катулл был приглашен Клодией посетить ее роскошный дом. В это время умер любимый воробей красавицы. И поэт незамедлительно отозвался на это событие двумя стихотворными миниатюрами.

 

Бедный птенчик, любовь моей подружки.

Милых глаз ее он был ей дороже.

Слаще меда он был и знал хозяйку,

Как родимую мать дочурка знает.

 

   В стихотворении – катулловская ирония, легкое пародирование поминального обряда, надгробных речей; все это было высказано в шутливом и ласковом тоне. Оба стихотворения охотно цитировались в светских кругах Рима. Позднее другой замечательный поэт, Овидий, в подражание Катуллу сочинил элегию: «На смерть попугая».



   «ИНТИМНЫЙ ДНЕВНИК». В. Брюсов назвал стихотворный цикл Катулла, посвященный Лесбии, «интимным дневником поэта». Это было уникальное явление в римской поэзии. Почти восемь десятков стихотворений стали своеобразной стенограммой любовных переживаний поэта, самых разных, счастливых и горестных, этапов романа с Лесбией, длившегося несколько лет.

   Их отношения развивались стремительно. Пылкость поэта нашла у Лесбии отклик. Они стали любовниками, Катулл чувствовал себя на вершине блаженства. Казалось, что он неспособен насытиться страстью:

 

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

Пусть ворчат старики – что нам их ропот,

За него не дадим монетки медной!

Пусть восходят и вновь заходят звезды, —

Помни: только лишь день погаснет краткий,

Бесконечную ночь нам спать придется.

Дай же тысячу сто мне поцелуев,

Снова тысячу дай и снова сотню,

И до тысячи вновь, и снова до ста.

А когда мы дойдем до многих тысяч,

Перепутаем счет, чтоб мы не знали,

Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,

Зная, сколько с тобой мы целовались.

 

   В другом стихотворении Катулл признается, что полезней считать зыбучий песок ливийский, чем вести счет его с Лесбией поцелуям.

   Возлюбленная видится ему совершенством. В одном из стихотворений упоминается Квинтия, известная прелестница: она «бела, стройна, высока». Но для Катулла не она эталон красавицы. В ней отсутствует то, что есть в Лесбии: грация, изящество, внутренняя порода женщины из патрицианского рода:

 

Как бы изваян весь сей образ несравненный,

И вся изящества полна,

Она все прелести красавиц всей вселенной

В себе усвоила одна.

 

   Несомненно, Катулл, как все влюбленные, пристрастен, наделяя Клодию безупречными достоинствами. Не к таким ли, как Катулл, обращены слова Шекспира: «Любовь слепа, и нас лишает глаз». А может быть, точнее: «Сердцу не прикажешь». И об этом также есть у Шекспира:

 

Мои глаза в тебя не влюблены,

Они твои пороки видят ясно,

А сердце ни одной твоей вины

Не видит и с глазами не согласно.

 

   Цикл стихов, посвященных Лесбии, будет волновать поколения читателей не только своей пронзительной подлинностью. В нем запечатлена глубоко индивидуальная и в то же время многократно повторенная ситуация. Это о ней сказал Гейне: «Эта старая история вечно новой остается». Сначала любовь взаимна, потом один остывает, охладевает, а другой любит. В чем тому причины? Они – многообразны. Может появиться третье лицо, а может просто угаснуть чувство. В истории с Катуллом первой охладела Лесбия. Нам не дано точно знать, что произошло, да и нужно ли это? Ничто не вечно под луной. Есть мнение, что Лесбия подсознательно «мстила» Катуллу за какие-то прошлые любовные неудачи. Не исключено, что поэт ей просто надоел, что у Лесбии, не привыкшей к длительным связям, появился кто-то другой. В неразделенной любви нет победителей. Обе стороны – проигравшие. Зато в выигрыше оказывается Поэзия.

   У Катулла поворот в отношениях с Лесбией выливается в такие строки:

 

Ты прежде, Лесбия, твердила,

Что лишь Катулл твой близкий друг

И что ни с кем иным житье тебе не мило,

Хотя б тебе Юпитер был супруг.

Не так тебя я чтил в то время,

Как чтит любовник свет пустой,

Но так же как отцом, годов несущим бремя,

Бывает зять любим иль сын родной.

 

   Катулл испытывает чувство, многим знакомое: чем холоднее Лесбия, чем больнее уязвляет она поэта, чем она «ничтожней и пошлей», тем сильнее он к ней влечется. Но не получившая должного отклика любовь, когда один – полон страсти, а другой – остывает, обретает какое-то новое качество. Лишается былой чистоты и непосредственности:

 

В мечты влюбленного ты больше страсти вносишь,

Но гасишь в нем любви огонь святой.

 

   Поэтому Катулл корит себя, причем безжалостно, за неспособность совладать с собственной страстью. Вырвать Клодию из сердца. Никто до Катулла в античной поэзии не обнажал с такой открытостью собственную болезненно мятущуюся душу:

 

Катулл, измученный, оставь свои бредни,

Ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.

 

   Его гложет обида: никто так, как он, не поймет Лесбию, ни для кого она не будет так желанна. И он к себе взывает «терпеть», «быть твердым».



   «И НЕНАВИЖУ, И ЛЮБЛЮ». В конце концов, безответная, попранная любовь перерастает в свою противоположность. В ненависть. И тогда-то рождается прославленное двустишие:

 

Odi et amo, Quare id faciam, fortasse requiris.

Nescio, sed fieri sentio et excrucior.

 

   Вот один из переводов:

 

Да, ненавижу и все же люблю! Как возможно, ты спросишь?

Не объясню я. Но так чувствую, смертно томясь.

 

(Пер. А. Петровского).

   Е. Корш предложил свой вариант перевода, достаточно свободный: двустишие «расширилось» до четверостишия, появились рифмы, которых нет у Катулла:

 

Любовь и ненависть кипят в душе моей.

Быть может, «почему?» ты спросишь. Я не знаю,

Но силу этих двух страстей

В себе я чувствую и сердцем всем страдаю.

 

   Приведем и некоторые другие начальные строки перевода прославленного двустишия.



   «Я ненавижу, люблю, люблю… зачем это делаю, спросишь?» (1850-е гг. В. Водовозов).

   «Я ненавижу и вместе люблю – как же это?» (А. П. Тамбовский, 1896).

   «Я ненавижу ее и люблю и, если ты спросишь…» (В. В. Уманов-Каплуновский, 1899).

   «Я ненавижу и люблю…» (Згадай-Северский, 1910).

   «Я, ненавидя, люблю. Зачем, быть может, ты спросишь…» (В. Байкин, 1918)

   «И ненавижу ее, и люблю. Это чувство двойное» (Я. Э. Голосовкер, 1955).

   «Я ненавижу любя. Возможно ли это, ты спросишь…» (Н. В. Вулих, 1963).

   «Ненавидя – люблю. Как такое творю, может, спросишь?» (М. Амелин, 1999).



   Как нетрудно заметить, поколения переводчиков настойчиво стремились передать трудно достижимый лаконизм и силу латинского подлинника.

   Как и его любимая поэтесса Сапфо, Катулл воспринимает свое состояние как недуг, подлежащий излечению:

 

Боги! Жалость в вас есть, и людям не раз подавали

Помощь последнюю вы даже на смертном одре.

Киньте взор на меня, несчастливца, и, ежели чисто

Прожил я жизнь, из меня вырвите черный недуг!

 

   «Обещания женщины надо доверять ветру или записывать их на воде», – такую мудрость извлек Катулл из общения с Лесбией. Он пробовал забыть ее, поступал так, как позднее советовал Овидий в стихотворном трактате: «Средства от любви». Пытался «переключиться» на другую. Хотел забыться в объятиях куртизанок. Но минутные наслаждения долго не могли убить истинное чувство. И это было не ново! «Если ты когда-нибудь любил, это не уходит», – писал Хемингуэй.

   Иногда поэт, и это, наверно, естественно, давал волю мстительному чувству.

 

Со своими пусть кобелями дружит,

По три сотни обнимая их сразу,

Никого душой не любя, но печень

Каждому руша.

Только о моей пусть любви забудет,

По ее вине иссушилось сердце,

Как степной цветок, проходящим плугом

Тронутый насмерть.

 

   В этом стихотворении, ставящим точку в их отношениях, Катулл использует т. н. сапфическую строфу.



   Связь с Лесбией продолжалась три или четыре года. Чувства угасали, но разрыв произошел не сразу. В конце концов Катуллу стало ясно, что у него – счастливый соперник. А возможно, и не один.

   Когда Катулл окончательно расстался с Лесбией, то, чтобы залечить душевную рану, отправился в годичное путешествие на Восток; он находился в свите Меммия, одного из богатейших людей Рима. Посещал города Малой Азии, могилу своего брата в Троаде. Видимо, когда Катулл вернулся в Рим, Лесбия попыталась восстановить отношения, но Катулл либо проявил характер, либо чувство уже угасло, как явствует из таких строк:

 

Прежней любви ей моей не дождаться,

Той, что убита ее же недугом,

Словно цветок на окраине поля,

Срезанный плугом.

 

   Что касается Лесбии, то она еще некоторое время оставалась звездой римского бомонда. Среди ее известных любовников был Целий, начинающий оратор, ученик Цицерона. Этот светский жуир, соривший деньгами, по-видимому, был удачным соперником Катулла. Но если любовь Катулла к Лесбии имела своим результатом поэтические шедевры, то роман Лесбии с Целием завершился более чем прозаическим образом. Целий первый охладел к Лесбии, что больно ее уязвило. Желая ему отомстить, Лесбия подала на Целия в суд, обвинив его в попытке ее отравить. Защитником Целия выступил сам Цицерон. Желая рассчитаться с семьей Клодиев, особенно с братом Лесбии, его врагом, Цицерон аттестовал Лесбию как «подругу всех». Суд оправдал Целия, а репутация Лесбии после подобного скандала оказалась безнадежно подмоченной.

   И все же рана, нанесенная Лесбией, оказалась трудноизлечимой. Возможно, что она ускорила раннюю кончину Катулла, последовавшую примерно через два года после возвращения из Вифании.

   Некоторые исследователи выделяют в творчестве Катулла три этапа: до встречи с Лесбией, период их любви и годы после разрыва с ней.