Ян Марек

По следам султанов и раджей

Город развлечений

 

Еще будучи в Дели, я решил, что на этот раз я постараюсь все-таки не упустить возможность посетить старый мусульманский султанат Мальву и его столицу Манду, расположенную далеко от признанных туристических дорог. От ближайшей станции Мхау до Манду почти девяносто километров по сравнительно труднопроходимой местности, да и прежде чем доберешься до Мхау, надо часов десять потрястись в вагончике местной узкоколейки.

Я уже собирался покинуть Бхопал, но все еще не [132] представлял, каким образом устроить поездку в Манду. И вот почти в последний момент неожиданно пришла помощь: один из моих знакомых в Бхопале в разговоре случайно обмолвился о своем брате — полицейском начальнике из Индаура, — вот кто мог мне помочь! Слово за слово — и в Индаур полетела телеграмма, а в ответ пришло заверение, что гостя с радостью примут, пусть скорее приезжает.

Рано утром я вылетел из Бхопала на небольшом самолете и пробирался сквозь утренний туман к расчлененным долинам, сглаженным отрогами гор Виндхья. В разрывах облаков, глубоко внизу, виднелась блестящая лента реки Нарбады, за которой поднимались гряды гор Сатпуры. Полет длился недолго, и вскоре самолет мягко коснулся поверхности аэродрома в Индауре. Из утреннего тумана рождался орошенный свежей росой день, обещавший быть жарким. Возле здания аэропорта ко мне подошли четверо симпатичных молодых людей и пригласили в открытый полицейский джип. Они оказались родственниками местного полицейского начальника и приехали в аэропорт только для того, чтобы встретить европейского гостя, пожелавшего посетить провинциальный городок Манду.

Уже в джипе я узнал, что начальник полиции дистрикта вчера отправился в инспекционную поездку, но он будет ждать нас в Дхаре, а там, если позволят обстоятельства, он с удовольствием присоединится к нам и лично будет сопровождать до заброшенной столицы султанов Мальвы.

Около 9 часов утра наш джип остановился перед полицейским бунгало в Дхаре. На террасе в окружении своих подчиненных завтракал седой господин средних лет.

— Рад, что могу отплатить своему ученому брату за оказанное внимание, по крайней мере теперь полиция снова возьмет верх над наукой. Знаете, вряд ли какой историк нашел бы возможность отвезти вас в Манду. Теперь же вы увидите, как поступает полиция, когда она особенно благоволит к кому-нибудь, — такими словами встретил нас местный полицейский начальник.

Он предложил нам чашку крепкого чая с молоком и весело продолжал в том же духе:

— Делается это так: официальным путем мы вызовем служебный джип с охраной, а местному инспектору отдадим приказ о неожиданной инспекции полицейских участков в интересующем гостя районе. Инспектор сядет [133] рядом с водителем и, предложив гостю расположиться на заднем сиденье, отправится выполнять задание. Прибыв в первую сравнительно большую деревню, где есть полицейский пост (тхана), инспектор тут же приступит к своим обязанностям — начнет проводить ревизию. Заодно он прикажет по телефону начальнику ближайшей тханы, чтобы вовремя поставили чайник и сварили яйца. Когда же усталый гость вернется с прогулки, перед ним навытяжку предстанет тханедар (начальник тханы) и доложит, что стол уже накрыт в саду. Затем достаточно будет лишь приказать, чтобы на обратном пути была согрета вода, а в ванной комнате приготовлены ведра с водой и кувшин для поливания и, конечно, застелена резервная казарменная койка. Благодаря такой образцовой работе всех звеньев местной полиции наш гость, за которого мы в ответе, может без проблем переезжать с места на место. А сейчас вы увидите, как все это выглядит в деле.

— У меня, к сожалению, нет свободного времени, — продолжал он, — поэтому контроль полицейского участка в Манипуре проведет инспектор Ашраф. Заодно он должен выяснить, как исполняются указания Археологической службы в области Манду. Ночлег будет организован в полицейском участке в Гуджри, возвращение завтра.

Не успел я опомниться, как мы уже ехали по сказочно зеленому краю. В джипе я знакомлюсь со своими новыми провожатыми. Один из них господин Рахман, племянник моего знакомого из Бхопала. Он заканчивал учебу по какой-то технической специальности. Другой — его друг, родом из соседней с Манду деревни. Этот человек и будет нашим экскурсоводом.

Джип быстро мчался по древнему пути, проходящему по холмистой, заросшей густой растительностью, местности. Низко над землей летали желтые и зеленые попугаи, с дерева на дерево перескакивали, гоняясь друг за другом, лемуры и небольшие обезьянки, а в траве шуршали змеи. Если бы мы проезжали здесь вечером, то, возможно, встретили бы леопарда или медведя. Дорога устремилась вверх, петляя между обрывами, а быстро меняющиеся краски в горах придавали ей сказочный вид.

Неожиданно перед нами выросли отвесные склоны одного из отрогов гор Виндхья. Здесь и укрылась скалистая крепость Манду, отрезанная от внешнего мира [134] глубокими ущельями. Мы спустились вниз и тотчас же поднялись вверх через расчлененное ущелье Какра Кох. Дорога петляла вокруг вершины, которую мы объезжали бесчисленное количество раз, пока наконец не оказались на верху скалистого массива.

Плато Манду протянулось с севера на юг на семь километров и приблизительно на восемь с востока на запад. Его поверхность покрыта мелкими впадинами, в которых, как в естественных резервуарах, сравнительно долго удерживается дождевая вода. Вокруг росли раскидистые баньяны, деревья манго, тамаринды и местами баобабы.

Я уже не удивлялся, что афганские султаны укрепились именно здесь. Вряд ли в сердце Центральной Индии нашлось бы еще одно такое место, которое так хорошо охраняло покой чужестранцев и давало им чувство полной безопасности.

Джип остановился перед красочными башнями молчаливого, безлюдного города, и мы стали карабкаться на скалистый утес, с которого перед нами открывалась бескрайняя перспектива.

Перед нами раскинулась Мальва — величественное плато под мирным чудесным небом. Кругом простирались густые леса, окаймленные небольшими плодородными полями с черной почвой, благодаря чему здесь получают несколько урожаев в год. Сглаженные кряжи чередовались с равнинами, и тогда склоны резко обрывались вниз: на север к реке Чамбал, на восток к Нарбаде, на запад к равнинам штата Мадхья-Прадеш и к Хандешу на юг. Здесь был перекресток древних путей, идущих через всю Индию с севера на юг и с запада на восток. Неудивительно, что за обладание Мальвой велись упорные бои.

Наивысшая слава и расцвет Мальвы приходится на сравнительно короткий период неполных двух столетий (1389—1562), когда ею управляли мусульманские султаны из трех разных патанских (афганских) династий. Завоеватели пришли из Афганистана. Постепенно они многое переняли из древней индийской культуры этой области, незаметно приспособили ее к своим идеям и традициям. К своему двору они приглашали индуистских архитекторов и ремесленников, строивших для них замки и дворцы, а также музыкантов, развлекавших их игрой и пением наравне с персидскими художниками и поэтами, которых они привозили из мусульманских дворов [135] Дели, Кабула, Самарканда и Бухары. Султаны щедро вознаграждали и поддерживали местных индуистских мастеров.

Таким образом в Мальве шел культурный синтез, характерный для позднего феодализма в Индии и достигший своего апогея в архитектуре и искусстве Индии во времена Великих Моголов.

Основатель мальвского султаната Дилавар-хан происходил из династии Гуридов. Император Мухаммед Туглак назначил его губернатором Мальвы. Когда же в Северную Индию вторглись войска Тимура и разграбили ее, Дилавар-хан объявил о своей независимости от Дели и в 1401 г., по словам летописца Феришты, «взметнул белый балдахин власти и пурпурный шатер правления».

Его сын Хошанг (1405—1435) перенес резиденцию из Дхара в Манду — ему нравился тамошний здоровый климат и природные фортификационные возможности. Широкую вершину скалистого холма он обнес замысловатой системой крепостных стен, бастионов и башен. Периметр крепостных стен с внешней стороны достигал более сорока километров. В те времена внутри крепости жизнь буквально кипела. Тут было много базаров, магазинов, бань, дворцов и летних резиденций, однако все они в настоящее время лежат в развалинах. Безжалостным зубам времени не поддались лишь несколько султанских резиденций, гробниц и мечетей, построенных, вероятно, более основательно, чем остальные, менее значительные, здания.

В крепость мы попали через систему могучих башен. Сначала мы оказались в башне Аламгира, одиннадцатиметровый портал которой заканчивался остроконечным сводом, образующим вход в крытый коридор. Дорожка резко повела вверх и уперлась в ворота другой башни, носящей название «Дворницкая». От нее шло примерно шестьдесят широких и низких ступеней к третьей, Делийской башне — она и служит главным входом в крепость.

Мы оказались на безлюдной, некогда оживленной территории крепости. Минут пятнадцать мы брели по развалинам и наконец добрались до ослепительно белой гробницы султана Хошанга. Она стояла, повернувшись к нам великолепным резным порталом, украшенным переплетенными между собой цветками лотоса. Ажурные мраморные решетки по сторонам главного входа пропускали [136] внутрь мягкие рассеянные лучи света, что придавало всей постройке торжественный вид. На мой взгляд, правда, четыре башенки на мраморном куполе слишком близко теснились к стройному своду. Мой проводник с любовью осматривал гробницу и с нескрываемой гордостью заметил:

— Перед вами первая гробница в Индии, на строительство которой пошел белый мрамор. Двести лет спустя она воодушевила императора Шах Джахана на строительство намного большей и известнейшей гробницы Тадж-Махал в Агре, в которой покоится прах его любимой Мумтаз. Хотите, я покажу вам персидскую надпись, подтверждающую это?

Действительно, на памятной доске витиеватым арабским шрифтом написано, что 14 декабря 1639 г. мавзолей посетила группа архитекторов, посланных императором Шах Джаханом. Сюда пришли четыре будущих строителя Тадж-Махала: два мусульманина и два индуса.

Не упустили мы возможность осмотреть и прилегающую к мавзолею Большую мечеть. Ее строительство было закончено лишь в 1454 г. преемником Хошанга Махмудом Хилджи, о чем свидетельствовала другая надпись, вытесанная на стене. К главному входу нас вывела крутая лестница, а стройный портал — в синюю, с легким куполом молельню. Словно зачарованные стояли мы в небольшом полутемном пространстве, где несколько столетий назад звучали молитвы придворных. Покрытые голубой глазурью изразцы на стенах сегодня, как и в былые времена, сплетались в стройные геометрические узоры в форме звезд и ромбов. Если бы пауки не оплели серебряной сетью ажурные решетки каменных окон и если бы на михрабе дикие голуби не свили гнезда, можно было бы представить, как перед ровными рядами верующих встает имам и приглашает всех присутствующих к общей пятничной молитве.

Голос провожатого вернул нас к действительности:

— Теперь мы могли бы немного вернуться назад и осмотреть другие строения, — порекомендовал он.

Мы обогнули мечеть и возвратились по другой дороге.

За кронами деревьев виднелось могучее здание, вероятнее всего, дворец султана. Мне показалось, что одна часть здания словно углубилась в землю, и я подсознательно направился к другой. [137]

— Не беспокойтесь, дворец не упадет, так задумано специально. Султан, желая подшутить над своими гостями, приказал построить дворец набекрень. Опоры здания лишь кажутся неустойчивыми, благодаря чему создается иллюзия, будто постройка качается из стороны в сторону. Поэтому здание и получило название Хиндола махал («Дворец-качели»).

Во дворце сохранился также и второй этаж. С северной стороны к нему ведет особая лестница Хатхи чархао («Слоновий выступ»). По этому выступу, говорят, поднимались наверх слоны, с занавешенными носилками на спинах, и возносили закутанных гаремных жен в их покои. Оттуда они, сами невидимые, наблюдали торжественное шествие, когда к главной башне крепости приближался султан или какой-нибудь чужестранный сановник.

Перед замком блестели зеркальной поверхностью два водохранилища — маленькое озеро Кафр и пруд Мунджа. Вдоль их берегов протянулось своеобразное продолговатое здание, по своей форме напоминающее корабль. Оно так и называется Джахаз махал (Корабельный дворец). Сооруженные на крыше беседки и павильончики и выступающие из стен балкончики отражались в зеркальных водах голубого озера. Отражение дворца в воде казалось необычайно красивым. Видно, жены султана могли из дворца следить за тем, что происходило на озере, и, таким образом, хотя бы издалека принимать участие в веселых играх и соревнованиях на лодках и в воде.

Для их удобства все было предусмотрено. Через комнаты Корабельного дворца по каменным канавкам протекала озерная вода, поднимавшаяся сюда при помощи персидского колеса, вращаемого могучим слоном. Затем вода спадала красочными каскадами и в одном из дворов наполняла искусственные водоемы с множеством округлых ступеней, вырезанных из мощных песчаниковых квадратов. В таком бассейне могли купаться даже те женщины, которые не умели плавать. Те же, которые умели, могли отважиться заплыть на большую глубину в центре бассейна.

Несмотря на то что был уже март, мы не отважились принять холодную ванну, хотя полуденное солнце невыносимо жгло, и от его высушивающих лучей мы уже не знали, куда прятаться. Мы решили немного отдышаться в прохладном Колонном зале. Несколько столетий [138] назад тут отдыхали после купания придворные султана, а по вечерам, устроившись на террасе, многочисленные жены султана обычно наслаждались легкими дуновениями ветерка, доносящегося из джунглей.

Рахман принес из джипа корзинку с обедом: вареную курицу, белый хлеб и сочную папайю. Нас мучала жажда, но поблизости не было никакого родника или источника — пришлось довольствоваться теплой водой из канистры.

Крепость всегда страдала от недостатка воды. В большинстве случаев выручала дождевая, которую в изобилии приносили сильные муссонные ливни, заполнявшие естественные водоемы так щедро, что вода в них удерживалась по нескольку месяцев. Когда же они пересыхали, жители крепости вынуждены были уменьшать потребление воды. Питьевую воду можно было черпать лишь из трех глубоких колодцев. Из них брали воду не только для приготовления пищи и для питья, но и для охлаждения дворцовых покоев в знойное лето.

Внизу, прямо по берегу озера, шла хитроумная сеть сводчатых коридоров. Все лето они оставались влажными и сравнительно прохладными, и благодаря им охлаждались стены всего дворца. Непосредственно под комнатой султана зиял Колодец чампы, названный так потому, что вода в нем всегда оставалась свежей, как белый цветок чампы. Из колодца вода подавалась в личные бани султана, в их предбанниках до наших дней сохранилось ловко придуманное нагревательное устройство. Другой колодец называется Светлым, так как в него заглядывал дневной свет. Он соседствовал с Темным, в котором, так же как и на лестницах и в коридорах, к нему примыкающих, царствовала вечная тьма. Оба колодца сверху защищались сторожевыми башенками. С их галерей специальные сторожа днем и ночью стерегли источники драгоценной жидкости.

Несмотря на полуденный зной, Корабельный дворец произвел на нас приятное и радостное впечатление. Павильончики и беседки создавали приятную атмосферу, благодаря которой можно себе представить времяпрепровождение придворных султана. Не зря ведь в древности Манду называли «городом развлечений». Было это во времена основателя Корабельного дворца Гияс-уд-дина Хилджи (1469—1500). Султан умел наслаждаться преходящими радостями мирской жизни в полной мере и вместе с тем не забывал о необходимости создания [139] каких-то более постоянных ценностей. Он, так же как и его предшественник Махмуд-шах I (1436—1469), совмещал завоевательные походы с увлечением науками и культурой, развитие которых он поощрял. Гияс-уд-дин пригласил в Манду со всех уголков Индии известных ученых, построил библиотеки и колледжи. Он звал к себе и щедро вознаграждал индуистских и мусульманских поэтов, хотя требовал от них, чтобы они воспевали его успехи полководца и правителя.

Султану недостаточно было окружить себя когортой ученых и мастеров, он положил начало женскому образованию, начав с обучения представительниц своего многочисленного гарема. Хронист Низам-уд-дин Ахмад оставил потомкам следующие интересные сведения: «Заполнив свой гарем прекрасными рабынями и дочерьми раджей и заминдаров, султан Гияс приложил немалые усилия для их образования. Тщательно взвесив способности каждой из них, он обучал их различным видам искусства и ремесла. Одну он выучил искусству танца и пения, другую — игре на флейте, третью — чтению стихов, а некоторых — даже искусству борьбы. Было у него пятьсот абиссинских рабынь, которых он, одев в мужскую одежду и вооружив мечами и щитами, объединил в так называемый „Абиссинский корпус”. Так же он поступил и с пятьюстами турчанками, из которых был создан „Могольский корпус”. Еще пятьсот девушек, отличавшихся силой духа и быстротой ума, были обучены различным видам наук и искусства. Каждый день он призывал одну из них к себе на ужин. Отобрав среди них самых одаренных, султан доверил им различные правительственные должности, например: казначейство, контроль над государственными доходами и расходами, а также руководство различными мастерскими».

Через четверть века после смерти султана Гияса Мальва попала в зависимость к султанам Гуджарата, и, казалось, она навсегда распрощалась со своей независимостью, особенно же после того, как была завоевана могольским императором Хумаюном. Однако, когда Хумаюн был изгнан из Индии в Иран, наместники Мальвы объявили о своем отказе подчиниться делийским правителям. Последний мальвийcкий султан Баз Бахадур стал снова сильным и независимым правителем. Вторжение войск императора Акбара положило конец независимости Манду, и в 1562 г. Мальва была присоединена к державе Великих Моголов. [140]

На дороге под Корабельным дворцом нас ожидал полицейский джип, который за время нашей экскурсии отвез инспектора по делам и вернулся за нами. Чтобы осмотреть достопримечательности времен могольских правителей Мальвы, мы должны добраться до противоположного конца крепости, а это заняло бы около часа ходьбы пешком. Поэтому мы решили поехать туда на машине, так как солнце понемногу начинало клониться к западному горизонту. Мы мчались в облаках пыли по дамбе большого озера, осторожно проехали через пролом в крепостной стене и остановились у озера Рева кунд, над которым возвышается романтический дворец последних правителей Манду.

Наш экскурсовод с новым рвением пустился в профессиональные объяснения. Оказывается, перед нами были достопримечательности, связанные с периодом правления султанов, которым сравнительно легко достался трон цветущего государства. Они не старались расширять его границы и не боялись за их безопасность, могли позволить себе жить спокойно и уделять внимание только строительству и развитию музыки и искусства. Чтобы сделать свои дворцы еще более удобными и великолепными, они строили жилые помещения вокруг дворов с фонтанами, охлаждающими воздух, а от жары спасались в сводчатых подвальных помещениях, связанных коридорами с глубокими колодцами, как это мы уже видели в Корабельном дворце. Их дворцы вырастали на берегах озер или же на вершинах холмов, используя ветер таким образом, чтобы он через специальные вентиляционные отверстия проходил через все здание и охлаждал его.

Больше всего меня заинтересовал дворец легендарного султана Баз Бахадура, и мы сразу же туда направились. Над входной аркой меня немного удивила персидская надпись, которая гласила, что дворец поставлен султаном Насир-уд-дином в 1508 г. Оказывается, Баз Бахадур позднее капитально его перестроил. Он оставил Корабельный дворец и весь гарем в нем и перебрался сюда с новой любимой женой, султаншей Рупамати. Их романтическую любовь воспевали индусские и мусульманские поэты, а художники изображали их на миниатюрах. Здесь на террасе летнего дворца часто сидела Рупамати и пела своему супругу сложенные ею песни.

Мы удобно расположились в одном из павильончиков [141] на крыше дворца Рупамати и долго любовались чудесным лесистым краем, позолоченным лучами заходящего солнца. Рахман достал из кармана небольшую книжечку, густо исписанную текстами на деванагари, и стал нараспев читать мелодичные стихи древней индусской баллады.

В ней говорилось о том, как внизу, в долине, на берегах реки Ревы, некогда жил раджа Тхан Сингх и была у него очаровательная дочь, которую звали Рупамати («Красавица»). Речная нимфа одарила ее музыкальными способностями и научила мастерски играть на вине. Когда Рупамати исполнилось шестнадцать лет, вместе с подружками она пошла к лесному озеру, чтобы там отпраздновать праздник весны — васант. Девушки рвали благоухающие цветы и вплетали их своей предводительнице в волосы. Затем они сняли с себя одежду и вошли в воду озера, чтобы совершить обряд омовения. Вынырнув из воды, Рупамати, словно сияющая Луна на темном небосклоне, запела песню весны.

В тот день султан Баз Бахадур преследовал в джунглях подстреленную антилопу. В тишине леса он вдруг услышал чарующий девичий голос. Султан соскочил с коня, бесшумно подкрался к озеру и, скрываясь за листьями баньяна, с затаенным дыханием наслаждался видом стройной Рупамати, которая в неглубокой воде играла со своими подружками. С первого взгляда Баз Бахадур воспылал любовью к незнакомой девушке.

Вдоволь накупавшись, Рупамати вышла на берег, и служанки надели на нее пышные наряды. И тут Баз Бахадур раздвинул густые ветви баньяна, за которыми он прятался, и предстал перед девушкой. Лицо Рупамати залил стыдливый румянец. Однако уста ее не издали ни звука, а молчание было выразительней любой пламенной речи. Вся в смущении, она поспешила домой к своему отцу. Там подружки сказали ей, кто тайно наблюдал за ней во время купания.

Раджа был возмущен поведением дочери. Он заявил, что она опозорила честь их рода, решил даже умертвить ее, дав сильную дозу опиума. Однако все же уступил просьбам своей жены и отложил наказание на один день.

Баз Бахадур, прослышав об этом, еще до восхода солнца выстроил свои войска, привел их ко дворцу раджи и захватил его. Вскоре Рупамати сидела в седле горячего вороного коня, скачущего во дворец султана. [142]

Баз Бахадур женился на Рупамати и приказал построить для нее на крыше Озерного дворца два небольших павильончика, из которых открывался великолепный вид на реку Реву. Теперь его возлюбленная жена могла любоваться отсюда на густые лесистые склоны гор Виндхья, на волнистые очертания вершин Сатпуры и на извилистое русло реки, которая, словно расплавленное серебро, поблескивала среди густых зарослей тиковых деревьев. Лунными ночами Рупамати часто сидела здесь со своим супругом и пела ему красивые любовные песни.

Но их хмельному счастью не суждено было продолжаться долго. Над Озерными дворцами сгущались грозовые тучи. Могольский император Акбар расширял свои владения, и основным направлением его экспансии стал юг. Акбар послал своего полководца Адхам-хана на завоевание Манду, стоявшей на его пути. Баз Бахадур, несмотря на сопротивление, был разбит и погиб в битве у Сарангпура.

Адхам-хан захватил Манду и стал обладателем всех драгоценностей Баз Бахадура. По праву сильнейшего ему принадлежал теперь и султанский гарем, поэтому он ожидал, что прекрасная Рупамати станет одной из его жен. Однако верная Рупамати отказалась принадлежать могольскому полководцу. Переодевшись в одежду цветочницы, она сумела бежать из дворца. Она надеялась, что сумеет спрятаться в соседней деревне, где ее уже ждали братья. Адхам-хан пустился за ней в погоню. Он убил братьев Рупамати, а царевну приказал отвести назад во дворец, где в честь ее возвращения устроил пир.

Наконец Рупамати выразила готовность принять Адхам-хана в своих покоях. Она совершила очистительный обряд купания, разрешила надеть на себя свадебный наряд и дорогие украшения. Затем она взяла в руки лютню и, напевая, стала ждать появления в своих покоях Адхам-хана. Когда он пришел, Рупамати встретила его прощальными стихами, потому что за мгновение до того, как он появился, она проглотила толченый изумруд и теперь готовилась к смерти. Как истинная индуистка, она не могла пережить кончины своего мужа.

Так трагически закончилась любовная история, которая четыреста лет назад разыгралась здесь. Стемнело, и от густых зарослей кустарника, расположенных неподалеку, потянуло холодом. Над лесистым горизонтом на [143] востоке выплыл большой серебряный диск Луны. Его магическое сияние как бы вдохнуло жизнь в силуэты хрупких павильонов внизу. Вдали словно покачивался Дворец-качели, Корабельный дворец своим килем рассекал воды озера Кафр, ослепительно белый мавзолей Хошанга флюоресцировал голубизной. От священной реки Нарбады, к серебряным водам которой обращалась с молитвой прекрасная Рупамати, до нас приглушенным эхом долетали слова ее грустной песни:

В момент, когда прекрасной розы иссохнут лепестки,
Их чудный сильный запах свое дыханье передаст тебе.
Что значит настоящая любовь, узнаешь ты лишь в то мгновенье,
Когда к губам твоим с любовным поцелуем, прикоснется смерть...


Просмотров: 5290