Первым русским историком, повествовавшим о происхождении и расселении славян, был Нестор — летописец конца XI—XII в., монах Киево-Печерской лавры. В его сознании — сознании носителя библейской традиции всемирной истории — автохтонный миф о «своем» народе как центре мироздания был преодолен: именно библейская картина мира, представление о трех сыновьях Ноя, Симе, Хаме и Иафете, как о единых предках всех народов («языков») позволяла Нестору включить славян в число тех 72 языков, которые разделились после вавилонского столпотворения. Пафосом этой картины мира была не привязанность к племенной территории, а процесс расселения, активного освоения пространства, включенность во всемирную историю. Безусловно, и в этой картине мира должен был присутствовать свой «центр»: таковым для всемирной библейской истории стал Вавилон, для эпохи же расселения славян — Дунай, где «по мнозех временех» сели славяне и откуда стали расселяться дальше по Европе, — а затем Киев, столица Древнерусского государства. Это уже не примитивный первобытный взгляд из глубин племенной территории, а определение места своего народа в ойкумене и во всемирной истории. Одновременно взгляд летописца, конечно, был взглядом «изнутри», взглядом русского славянина, смотревшего на мир с позиций славянского самосознания.
Естественно, что взгляд на древних славян со стороны, «извне», с позиций ученого наблюдателя, был существенно иным: раннесредневековые историки и писатели, свидетельствующие о первом появлении славян в VI в. н. э. — а именно тогда славяне появляются на Дунае, на границах Византии, — описывают их передвижения не как направленные от центра к периферии, а, наоборот, как направленные от края ойкумены к границам цивилизации.