Обратимся к восточным областям Евразии. Они были практически неизвестны античному миру в скифскую эпоху — в I тыс. до н. э., — и потому их этническую историю того времени мы можем реконструировать, по существу, исключительно по археологическим данным. В последние века до н. э. и первые столетия н. э. ситуация несколько меняется. Античная наука проявляет определенный интерес к далекой северо-восточной периферии ойкумены. Но этнонимия этих областей в античной традиции носит или весьма обобщенный, или полуфантастический характер. Так, в шестой книге «Географии» Птолемея к северу и северо-востоку от среднеазиатских государств и к востоку от Азиатской Сарматии, т. е. за упомянутой в главе III рекой Ра (Волгой), помещены две обширные области — Скифия по эту сторону Имауса и Скифия по ту сторону Имауса, разделенные неким полумифическим горным хребтом. При этом в первой из них, примыкающей к Гирканскому (Каспийскому) морю, Птолемей размещает многочисленные народы, чьи названия, по первому впечатлению, достоверны, но локализация зачастую весьма сомнительна. Так, здесь оказываются известные нам в Причерноморье кораксы. Здесь же, впрочем, мы встречаем народы, известные нам по другим источникам, к примеру, тех же аорсов. Вероятно, в этом отразилось представление о первоначальном местоположении народа, позже проникшего на запад, в Европу. Что же касается обитателей более восточной Скифии за Имаусом, то здесь помещены легендарные антропофаги (людоеды), гиппофаги (конееды), абии, фигурирующие еще у Гомера, т. е. локализуемые никак не в Центральной Азии, и т. п. Таким образом, этногеографические знания античного мира о далеких северовосточных землях по-прежнему не отличаются достоверностью.
Однако применительно к рассматриваемому времени при воссоздании этнический ситуации на востоке Северной Евразии нам на помощь приходит новая группа источников — сведения китайских авторов. Здесь, начиная с описания событий, связанных с историей пришедшего в Южную Сибирь из Ордоса народа хунну (сюнну), фигурируют этнонимы ряда местных народов [Савинов 1986]. Из этих источников мы узнаем о ряде побед хунну в конце III — начале II в. до н. э. над народом юэчжи и о покорении расположенных на севере «владений хуньюев, цюйше, гэгуней, динлинов и синьли». Исследователи полагают, что все эти названия — экзоэтнонимы, не отражающие подлинные самоназвания южно-сибирских народов, что не мешает предпринимать попытки их археологической идентификации (так, динлинов иногда соотносят с носителями тагарской культуры).
Кочевники хунну создали в конце III в. до н. э. государственное объединение, условно именуемое (как и последующие, ему подобные объединения тюрков и монголов) «кочевой империей» [Крадин 2002]. Им удалось подчинить многие народы Центральной Азии, заставить Китай, относившийся к северным соседям как к варварам и построивший против них Великую стену, выплачивать огромную дань шелковыми тканями, драгоценными уборами, деньгами и зерном. Хунну восприняли многие китайские традиции, их правители получали китайские титулы (см. в главе IV). Один из китайских полководцев Ли Лин, командовавший отрядом в армии, отправленной в I в. до н. э. в страну хунну, попал в плен, но получил в жены дочь хуннского правителя шаньюя и «землю Хягас» (Хакасию) во владение: остатки его дворца были раскопаны недалеко от Абакана. Противостояние Китая и хунну продолжалось (см. об отношении китайцев к «северным варварам» в Приложении, 4): к середине I в. н. э. держава хунну распалась. Во II в. племенное объединение северных хунну под натиском соседей-кочевников (именуемых в китайских источниках сяньби) начало миграцию в Западную Сибирь и Приуралье.
Богатую историю имеет вопрос о народе юэчжи, поскольку его история (точнее, история одного из его подразделений — да-юэчжи, «больших юэчжи») связана не только с Южной Сибирью, но и со Средней Азией, где он участвовал в разгроме эллинистического Греко-Бактрийского царства (изложение существующих трактовок среднеазиатского периода истории юэчжей см.: Гафуров 1972, 129 сл.; История татар, 128 и сл.). Предпринимались попытки отождествить это известное в китайской передаче этническое наименование с каким-либо из этнонимов, сохраненных применительно к истории Средней Азии и в соответствии с античной традицией (например, предлагалось уравнение юэчжи — массагеты), однако все они предельно гипотетичны. Что касается археологической идентификации этого народа, то многочисленных сторонников имеет мнение о его тождестве с носителями упоминавшейся выше пазырыкской культуры, первоначально сложившейся в Горном Алтае, а затем распространившейся на смежные территории, в частности в Семиречье. В юэчжах обычно видят европеоидное население, по языку, возможно, ираноязычное, но последнее утверждение пока остается лишь гипотезой.
В истории же Южной Сибири рассматриваемая эпоха важна, между прочим, тем, что в отличие от скифского времени, когда Евразийский степной пояс, как уже говорилось, был заселен в основном европеоидными по антропологическим характеристикам народами, на этом этапе все большую роль здесь начинает играть монголоидное население. В этом плане интерес представляет так называемая таштыкская культура на территории Минусинской котловины (I в. до н. э. — V в. н. э.). Ее носители сформировались на базе слияния населения этого региона эпохи существования тагарской культуры скифо-сибирского круга и монголоидных племен, пришедших из Центральной Азии в связи с началом экспансии хунну и находившихся в орбите их культурного влияния; возможно, это население было тюркоязычным [Вадецкая 1992]. Сами же хунну очень скоро переместились из этих областей к западу — сперва на территорию Северного Казахстана, а затем в Европу, где с ними связана одна из ярчайших страниц Великого переселения народов (см. ниже, в главе VI).
Что касается остальных поименованных в китайских источниках обитателей этого региона, то их археологическая идентификация также на сегодняшний день остается весьма проблематичной, но в целом исследователи склонны локализовать их на пространстве от Иртыша до Тувы и Байкала [см. подробнее: Савинов 1986].