Ряд исследователей истории доримской Фракии высказывались положительно относительно возникновения и существования частной земельной собственности в этой стране до н. э. Г. Кацаров упоминает знать, которая жила в своих поместьях (Giiter). А. Милчев считает, что с V в. дс н. э. земля находилась в руках рабовладельческого класса и свободных мелких производителей. X. Данов неоднократно возвращался к этому вопросу, указывая, что значительные и наиболее плодородные земли находились в руках племенных вождей и приближенных к ним знатных лиц. Эту же мысль высказывает Б. Геров. Д. П. Димитров значительно подкрепил эту точку зрения, расширив аргументацию в ее пользу за счет литературных и археологических свидетельств о существовании укрепленных вилл правителей270.
Для большинства названных ученых вопрос о частной собственности во Фракии VII—V вв. до н. э. не был предметом специального исследования, поэтому их высказывания носят главным образом общий характер. Исключение составляет очень интересное и широко аргументированное исследование Д. П. Димитрова об укрепленных виллах, касающееся, однако, только возникновения крупной земельной собственности во Фракии. Другие исследователи используют главным образом один источник— «Анабазис» Ксенофонта, точнее, указывают гепараграфы его, которые свидетельствуют об одном (и. как думается, не единственном и не главном) из путей создания частной собственности — царских раздачах и дарениях. Сознавая всю сложность этой проблемы вообще и во Фракии, лишенной сколько-нибудь ценных источников по этому вопросу, г. частности, я только хочу ввести в научный оборот некоторые новые источники и интерпретировать старые, ее касающиеся, чтобы высказать некоторые соображения, отнюдь не претендующие на всестороннее окончательное решение этого сложного комплекса вопросов.
Дробление собственности крупных родственных коллективов.
Выделение собственности малых семей
Ф. Энгельс, прослеживая пути возникновения частной собственности, в качестве одного из них отмечает: «Право отдельных лиц на владение земельными парцеллами, предоставленными им первоначально родом или племенем, упрочилось теперь настолько, что эти парцеллы стали принадлежать им на правах наследственной собственности»271. Этот же путь можно проследить и во Фракии.
Разбирая материалы из Драгойнова в разделе об общинной собственности, мы акцентировали те признаки, которые указывают на коллективный принцип владения у фракийцев. Теперь следует рассмотреть их с иной точки зрения: не дают ли они сведений, указывающих на вызревание иных, частнособственнических тенденций во фракийском обществе? В этой связи еще раз следует обратить внимание на ограды, окружающие дворы поселения (рис. 4 и 5). Как отмечалось, это весьма капитальные сооружения, построенные из крупных каменных блоков, глубоко вбитых в землю; между ними засыпана забутовка из более мелких камней. Толщина этих оград весьма внушительна: от 1,10 до 1,30 м272. Ограды дворов могут служить указанием выделения домохозяйств, состоящих, как уже приходилось отмечать, из больших семей. Последние четко отделяют свое имущество от других подобных коллективов. Капитальность сооружений подобных оград дает возможность считать, что эти участки скорее всего не переделялись, по крайней мере, что домохозяйства владели ими в течение очень долгого времени, оправдывающего строительство подобного рода. По-видимому, собственность больше-семейного коллектива на приусадебный участок и скот была отделена от общей собственности рода, которая могла сохраняться на другие виды имущества, в том числе на пахотную землю. Во всяком случае, перед нами явление, указывающее на дробление родовой собственности на собственность более мелких родственных коллективов. В этом явлении следует, вероятно, видеть начало процесса возникновения частной собственности, которое обычно совпадает с возникновением семейной общины273. Важно, что и во Фракии объектом большесемейной собственности становится приусадебный участок, подобно тому как он же при распаде большой семьи на малые в первую очередь становится объектом частной собственности274.
Выделение большесемейной собственности из родовой сопровождалось во Фракии бурными столкновениями. Ксенофонт (Anab., VII, V, 13) рассказывает, что установление пограничных столбов между прибрежными участками сопровождалось целыми сражениями, нередко приводившими к убийствам275.
Материалы из Драгойнова дают, как представляется, возможность судить и о начале другого, сравнительно более позднего, чем только что описанный, этапа в процессе возникновения частной собственности на землю во Фракии. Некоторые черты этого поселения, прослеживающиеся в его планировке, указывают на хозяйственное обособление малых семей. Это явление можно заметить в начавшемся делении крупных большесемейных дворов на более мелкие. Так, план северного двора в Церквище указывает на то, что двор хотя еще не разделился полностью, но его две части уже явно начали обособляться. Этот процесс сказался в появлении на этом когда-то общем дворе двух отдельных домов (рис. 4, А и В).
Очень много для выяснения процесса выделения малых семей и появления частной собственности могло бы дать изучение жилищ на поселении. К сожалению, раскопки в Драгойнове дали очень мало в этом отношении. Интерес вызывает план одного из домов (В) в северной половине поселения у Церквище, разделенного перегородками на три части; эти перегородки не доходят до противоположной стены, деля на три части лишь северо-западную половину дома, тогда как его юго-восточная часть осталась неподеленной. Из-за отсутствия указаний о месте расположения очага можно лишь предполагать, что перед нами начало выделения малых семей, отмеченное появлением «углов», отгороженных частей дома, при сохранении его общей (неподеленной) части. Размеры этих отгороженных частей дома (36, 30 и 24 м2) не противоречат предположению о пребывании здесь малых семей. Более показателен в этом же отношении совершенно самостоятельный малый двор, расположенный близ самого большого из дворов Драгойнова, в южной части Церквище. Малые размеры этого дворика (он подовальной формы, диаметры его 12 и 15 м) существенно отличают его от всех других и указывают на небольшой коллектив в качестве его владельца, скорее всего — малую семью.
Существенно отметить, что домохозяйства, дворы которых составляют сравнительно с другими меньшую площадь (3500, 4800, 5400 м2 и т. п.), группируются в единое поселение с примыкающими друг к другу оградами, тогда как очень большие родственные коллективы, дворы которых занимают большую площадь (например, 9600 м2), выделились в отдельные хутора (нижняя часть рис. 4). Не является ли это признаком большей хозяйственной самостоятельности сравнительно более крупных и богатых домохозяйств? Любопытно, что все отмеченные выше симптомы появления малых семей на поселении Драгойново мы наблюдали именно в этих наиболее крупных домохозяйствах, каждое из которых составляло отдельный хутор. Очевидно, здесь происходило выделение малых семей ранее, чем в других больших семьях, меньших по числу членов и, вероятно, менее экономически подготовленных к началу этого процесса.
Последствия появления частной собственности на землю со всей ясностью сформулированы Ф. Энгельсом: «Полная, свободная собственность на землю означала не только возможность беспрепятственно и неограниченно владеть ею, но также и возможность отчуждать ее. Пока земля была собственностью рода, этой возможности не существовало. Но, когда новый землевладелец окончательно сбросил с себя оковы верховной собственности рода и племени, он порвал также узы, до сих пор неразрывно связывавшие его с землей»276.
Этот процесс отрыва от земли свободного общинника очень ярко отразился во фракийских материалах. Это прежде всего многочисленные свидетельства о нарушении принципа совместного проживания членов одного рода или племени на одной территории, расселение их по всей стране и за ее пределами. Как известно, Ф. Энгельс видел в этом «перемешивании» результаты торговой деятельности, перемены занятий и процесса отчуждения земельной собственности277 — явлений, несвойственных родовому строю. Развитие этого процесса можно проследить во Фракии в его различных проявлениях. Среди них прежде всего надо указать на широкое участие фракийцев в наемных войсках многих государств и отдельных полководцев античного мира. Первые сведения о фракийцах-наемниках относятся к очень раннему времени — началу VII в. до н. э., к периоду так называемой Лелантской войны. Это была длительная война между двумя крупнейшими городами острова Евбеи — Халкидой и Эритрией за Лелантскую равнину, славившуюся своими горячими ключами и богатыми медными и железными рудниками. Плутарх, ссылаясь на Аристотеля, сообщает, что на помощь Халкиде были посланы войска из Фракии (Plut., Amat., 17),. Учитывая, что Халкида приблизительно с 730 г. до н. э. проводила интенсивную колонизацию Южной Фракии и что Лелантская война началась около 700 г. до н. э., можно считать хронологически допустимым присутствие вспомогательного отряда из фракийцев в халкидской армии. В этом случае, как и в более позднее время, о котором у нас есть определенные сведения, речь может идти только о военном наемничестве, так как греческие колонии, выведенные Халкидой во Фракию, конечно, не имели права военного набора фракийцев, пленники же в качестве воинов, как правило, не использовались. Значительно ярче наемничество отражено в источникам описывающих время Писистрата. И Геродот и Аристотель — два источника, освещающие связи Писистрата во Фракии, отмечают существенную роль солдат, навербованных в этой стране, для восстановления власти тирана в Афинах. Геродот (I, 64) сообщает, что Писистрат, в третий раз подчинив себе Афины, укрепил свою власть «многочисленными наемниками» ( έπιϰουροισί τε πολλοΐσι ). Эти данные подтверждает и Аристотель (Alh. pol., 15, 2), трактующий те же события: «Оттуда он (Писистрат. — Т. 3.) переехал в окрестности Пангея. Запасшись там деньгами и навербовав солдат, он на 11-м году приехал в Эритрию...» Изображения конной охраны в варварском костюме, появившиеся со времени Писистрата на аттических вазах, можно поставить в связь с этими сообщениями.
Приведенные свидетельства нельзя рассматривать как повествующие о событиях случайных или кратковременных. Масштаб военного наемничества во Фракии V в. до н. э. явствует из более поздних сообщений. Свидетельства об участии фракийцев в наемных войсках в период Пелопоннесской войны очень многочисленны278: 1000 фракийских солдат-наемников в афинском флоте во время операции против г. Менды (Thuc., IV, 129), 1300 наемников из фракийского племени диев, пришедших в Афины для участия в Сицилийской экспедиции [Thuc., VII, 27); большое количество наемников-одомантов, набранных их царем по требованию Клеона (Thuc., У, 6); об одомантах-наемниках сообщает и Аристофан (Acharn., 153); 1500 солдат из Фракии в армии Брасида. Таким образом, во время Пелопоннесской войны южнофракийские племена составляли большую часть наемнического контингента.
Весьма значительным было количество фракийцев-наемников в составе армии Кира Младшего во время похода 10 000 греков: например, 800 фракийцев-пелтастов, набранных Клеархом главным образом в Херсонесе {Xenoph., Anab., I, II, 9); фракийцы-наемники под руководством фракийиа Милтокита {Xenoph., Anab., Ill, II, 7).
Наемничество не было единственной формой получения заработка для оторванных от общины и племени фракийцев. Вероятно, они находили применение своему труду и в различных отраслях хозяйства. В этом отношении интересно донесение Мегабаза Дарию о том, что делалось после персидского завоевания (в конце правления Гиппия) в области нижнего Стримона, вокруг г. Миркина, который персидский царь подарил милетскому тирану Гистиею за его верность персам {Herod., V, 124). В этом донесении он сообщает, что около Миркина «там, где имеются в изобилии корабельный лес, дерево для весел и серебряные рудники, живет множество эллинов и варваров, которые, признавши его (Гистиея. — Т. 3.) главенство над собою, будут делать все, что бы он ни приказал, днем или ночью» {Herod., V, 23). Мегабаз опасается, что Гистией сможет опереться на поддержку смешанного населения на нижнем Стримоне, использовать его для строительства на корабельных верфях и в рудниках. Возможно, эта ситуация создалась и раньше, и опасения персов, как отметил П. Юр279, возникли по ассоциации с ролью этой области в возвышении и обогащении Писистрата еще в середине VI в. Не может быть сомнений также и в том, что разработка золотых приисков в Скаптесиле, о которой сообщает нам Фукидид (IV, 105), велась руками наемных рудокопов, скорее всего из числа местных жителей.
Этот процесс расселения и отрыва от исконного места жительства коснулся не только мужчин-фракийцев, но и женщин-фракиянок. Весьма популярно в античной традиции имя Фии — статной женщины, вместе с которой Писистрат, нарядив ее богиней Афиной, вернулся после первого изгнания в Афины. Геродот считает, что она происходила из дема иеанийцев в Аттике (I, 60), но Аристотель приводит и другое мнение — что она была фракиянкой (Ath. pol., 14, 4). Профессию ее указывает тот же Аристотель — она была продавщицей венков. Это сообщение подтверждается изображением богини Афины с венком на голове280 на монетах времени первой реставрации Писистрата. Широкую известность во всей Греции в дни Сапфо и Эзопа приобрела гетера из Навкратиса по имени Родопис, фракиянка по происхождению, как указывает Геродот (II, 134—135). Судя по имени, она была из Южной Фракии, из области Рояопских гор281. Можно привести и другие примеры.
Наиболее ярким свидетельством рассматриваемого процесса было появление грабителей282. Эта категория населения Фракии, превратившаяся в более позднее время в социальное бедствие283, четко улавливается уже в VI — начале V в. до н. э. благодаря фракийским надписям этого времени, содержащим заклинания против грабителей284.
Появление множества рабов фракийского происхождения в полисах Греции и в других странах, о чем подробнее будет сказано ниже, следует связывать не только с разорением общинников, но и с потерей ими свободы. Конечно, многие из фракийцев попадали в рабство во время войн, но Геродот указывает и на иной его источник: «У фракийцев,— сообщает он, — существует обычай продавать своих детей на чужбину» (V, 6). Важно отметить указание источника на постоянство института продажи детей, ставшее обычаем (δ νόμος). О продаже детей в рабство у бизалтов сообщает и лагограф Харон из Лампсака (Allien., XII; 520 d.). Сведения Геродота и Харона вводят нас в круг явлений, связанных чаще всего с тяжелым долговым нравом. Они свидетельствуют о случаях обеспечения долга не землей (или не только землей), но личностью должника или его детей. Лишив человека свободы, лишали его этим и земли, тем более что рабов, как правило, не оставляли во Фракии, а продавали на чужбину. К сожалению, отсутствуют данные о самом процессе, а имеются, как видим, свидетельства лишь о его результатах285.
Эта конечная ситуация очень сходна с той, которая сложилась в Аттике конца VII — начала VI в. до н. э. перед реформами Солона. Хорошо известны стихотворения Солона, рисующие картину разорения бедняков, многие из которых, проданные в рабство на чужбину, влачат позорные цепи (Solo, 23, 3). Солон вернул на родину многих проданных в рабство на чужбину (Solo, 24, 9), запретил продавать в рабство дочерей и сестер (Plut., Sol., 23, 2) и т. д. Об этой ситуации в Афинах Ф. Энгельс писал: «Если сумма, вырученная при продаже земельного участка, не покрывала долга или если заем не был обеспечен залогом, то должник вынужден был продавать своих детей в рабство в чужие страны, чтобы расплатиться с кредитором. Продажа детей отцом — таков был первый плод отцовского права и моногамии! Л если кровопийца все еще не был удовлетворен, он мог продать в рабство и самого должника. Такова была светлая заря цивилизации у афинского народа»286.
И хотя сходство итогов социально-экономических процессов не всегда свидетельствует о сходстве самих процессов на всем протяжении их развития, все же есть основания высказать предположение о том, что во Фракии, подобно тому как это было в Аттике, обнищание и порабощение земледельцев связано с потерей ими экономических связей со своей общиной и отрывом их от основного средства производства — земли. Пути, по которым шел этот процесс, намечаются исследователями различно287. Г. Свобода288 видит в этих явлениях действие долгового права. Он полагает, что обеспечение долга личностью должника было древнейшим институтом; долговое право возникло в Аттике в конце VII—начале VI в., во-первых, в результате несостоятельности должника и обращения его в рабство, во-вторых, как следствие добровольного заклада земли и личности должника, приводившего последнего к состоянию полусвободного. В. Вудхауз289, исходя из принципа неотчуждаемости земли, считал, что крестьянин передавал кредитору за полученную ссуду сначала право на получение 1/6 доли урожая, а не сумевши выкупить это право и все более увязая в долгах, вынужден был увеличивать отдаваемую долю урожая до 5/6 и т. д.; исчерпав эти возможности, он, как полагает этот исследователь, брал ссуду под залог своей личности и членов своей семьи, превращаясь в случае дальнейших неудач в раба; землю в таком случае захватывал кредитор. Д. Лотце290 более последовательно придерживался в своих рассуждениях соблюдения принципа неотчуждаемости земли в Аттике; он считает, что кредитор превращал несостоятельного должника в зависимого земледельца: должник, владея той же землей, что и раньше, должен был теперь работать на кредитора, отдавая 1/6 и большие доли урожая. Н. Хэммонд291 в отличие от Лотце и Вудхауза обосновывал идею существования в Аттике двух видов землевладения: в форме 1) неотчуждаемого участка, принадлежавшего роду или большой семье и 2) отчуждаемого участка, находившегося в частной собственности. Владельцы первого вида участков в случае невыплаты ссуды становились издольщиками — гектоморами. Владельцы же участков второго вида в аналогичном случае теряли землю, а сами, по мнению Хэммонда, превращались в рабов.
Таким образом, авторы работ, касавшихся земельной проблемы и генезиса института гектоморов и рабов-должников в Аттике конца VII — начала VI в., исходили из принципа сохранения основ родового права, в частности сохранения принципа неотчуждаемости коллективных родовых участков земли. Однако их априорная предпосылка расходится, как правило, с их же выводами. Так, по Вудхаузу, должник превращается сначала в гектомора, но потом в раба, которого можно продать на чужбину; совершенно очевидно, что этот проданный раб терял право владения участком. Применение продажи земли с правом выкупа, которую Вудхауз считает единственной формой передачи земли кредитору, ничего не меняло, так как это право часто практически не осуществлялось. Та форма владения землей (через захват личности должника), которую отстаивает Лотце, также указывает по существу на одну из форм присвоения земли. Теория же Хэммонда исходит из наличия отчуждаемых участков в Аттике. Таким образом, сторонники теории сохранения принципа неотчуждаемости участков в Аттике предсолоновой эпохи не столько доказывают его существование, сколько изучают формы отхода и нарушения этого принципа.
Более обоснованные выводы из изучения социально-экономических отношений делают другие исследователи. К. М. Колобова с большим основанием видит в продаже земли с правом выкупа древнейшую форму присвоения земли («хитроумные видоизменения родового права»); она указывает на существование еще в досолоновскую эпоху различных форм движения земельных участков (ипотеку, ограниченную возможность продажи) и их концентрацию292. К. К. Зельин также решительно выступил против безоговорочного признания неотчуждаемости земли в ранней Агтике. Он считает, что должно быть учтено не только разнообразие форм реализации того или иного юридического принципа (в данном случае — принципа неотчуждаемости земли), но и фактическое нарушение, обход права293. В свете данных об имущественной дифференциации фракийского общества, основанной главным образом на концентрации земельных богатств, сам факт присвоения общинных земель (находившихся как в коллективном пользовании рода, так и в пользовании больших семей) кажется более чем вероятным.
Следует ли, однако, считать, что во Фракии в VII—V вв. до н. э. принцип отчуждаемости земельных участков приобрел юридическую силу? Или же больше оснований видеть в появлении обедневших свободных, выбитых из привычных условий родового быта, примеры «обхода» принципа неотчуждаемости земли, все еще действующего? Основывалось ли отчуждение земли во Фракии на долговом праве или же проводилось насильственным образом, путем захвата, оккупации? Каково было соотношение той и другой формы экспроприации? Судя по масштабам фракийской эмиграции, данным о глубокой имущественной поляризации общества (см. стр. 162—168), можно полагать, что исследуемый период включал несколько этапов перехода от случайных и единичных нарушений этого принципа до возникновения юридических и социальных отношений, уже основанных на нем. Не может быть сомнений в том, что долговое право, очень суровое у народов, стоящих на ранней ступени исторического развития, и в жизни фракийцев играло большую роль. Однако вслед за К. Зельиным, исследовавшим аналогичную ситуацию в Аттике VI в. до н. э., мне представляется, что фактор насильственной экспроприации земли и во Фракии играл немаловажную роль. Кровавые сражения у Салмидесса при захвате участков земли и установлении межевых столбов (Xenoph., Anab., VII, V, 13), о которых уже упоминалось, дают достаточно оснований для такого утверждения.
Подводя итог сказанному, можно прийти к заключению, что одной из форм возникновения частной земельной собственности было отчуждение земельных участков общинников при сохранении свободы тех лиц, которые ранее ими пользовались и вынуждены были теперь уходить из родных мест в поисках применения своего труда, т. е. что в этом случае развитие частной собственности происходило путем захвата земли, но не личности.
Другой путь захвата земли в частную собственность приводил сначала к захвату личности, к превращению должника (или его детей) в рабов, а затем, как следствие первого обстоятельства, и к захвату земли. Затруднительно сказать, чем следует объяснять различие в юридическом положении экспроприированных лиц: величиной долга, различием видов землепользования или же другими причинами. Однако при констатации этих конечных результатов, связанных с возникновением частной собственности во Фракии, надо постоянно иметь в виду ограниченный масштаб отмеченных выше явлений. Ведущая роль свободного крестьянина, жизненность общинных отношений и сравнительно небольшая роль рабовладения, о чем нам еще придется говорить, отражали иные, доминирующие социально-экономические процессы во Фракии. Экспроприация земли и рабство-должничество улавливаются лишь как тенденция развития и чаще выступают в незавершенной форме — в виде различных поборов или прямой эксплуатации труда свободных фракийцев, остающихся членами общины, коллективными владельцами общинных земель.
Царские дарения
Появление в результате внутреннего развития родового общества частной собственности на землю шло параллельно с другим процессом, в основе которого лежали царские дарения. Выше я указывала на различные случаи царских дарений, поводом для которых служили услуги, оказанные царю различными лицами. Чаще всего в «Анабазисе» упомянуты обещания царя подарить поселения Ксенофонту (VII, II. 30; VII, V, 8; VII, VI, 43; VII, VII, 50)294, что объясняется спецификой этого источника. Тем не менее ясно, что Севт собирался расплачиваться π с другими руководителями греческого войска землями Фракии. Имеются и другие данные о многочисленных295 земельных дарениях Севта своим приближенным, оказавшим ему различные услуги. Любопытна фигура фракийца Медосада — правой руки Севта II. Не располагавший до победы Севта сколько-нибудь значительным имуществом (VII, VII, 9), Медосад становится богатым в результате верной службы царю. Он принимал самое активное участие в борьбе за подчинение царю племен, удачно проводил несколько дипломатических миссий, будучи послом Севта (VII, I, 5; VII, II, 10 и 24; VII, VII, 1 и 11). Аналогичную карьеру делает в войске одрисского царя и грек из Маронеи по имени Гераклид. И другой источник, Корнелий Непот, рассказывает о земельных дарениях фракийского царя за оказанную ему военную поддержку {Corn. ср., Iphicr., III. 4).
Думается, все же не случайно все примеры дарений касаются лиц, оказавших царю услуги, главным образом военные, связанные с покорением восставших или завоеванием новых племен. Это был один из путей, ведущих к формированию служилой знати, обязанной своим возвышением царю.
Дарения царя обозначаются в «Анабазисе» Ксенофонта различными терминами: деревня ( πώμη : VII, VII, 1; VII, VII, 2), укрепленное поселение ( χωρα, χωοίον : VII, II, 25; VII, II, 38; VII, III, 19; VII, VI, 43; VII, VII, 50)296, крепость ( τείχος : VII, V, 8).
О нравах лиц, получивших от царя земельное дарение, можно высказать лишь самые предварительные соображения. Они основываются на двух речах Медосада, передаваемых Ксенофонтом в «Анабазисе». В первой из них (VII, VII, 3) Медосад — владелец одной из подаренных ему царем деревень выражает свое возмущение Ксенофонту по поводу того, что греческое войско, остановившееся на постой, расхищало имущество его деревни: «Ксенофонт (говорил Медосад], вы поступаете несправедливо, опустошая наши деревни ( τάς ημετέρας κώμας πορϑοϋντες)». Ниже будет высказано предположение, что этот эпизод следует толковать как свидетельство получения Медосадом дани с крестьян «его деревни», выражавшейся в каких-то долях с их урожая. Во второй речи (VII, VII, 16), сказанной Медосадом по тому же поводу, он продолжал: «Наши друзья по справедливости не должны были бы испытывать от вас никакого зла. Ведь то зло, которое вы причиняете им, вы наносите нам, так как они ведь наши ( ημέτεροι γάμ είσιν )». Если в первой речи Медосад называет «своей» деревню, то во второй «своими» он называет «друзей», под которыми следует подразумевать се жителей297. Это выражение дает как будто повод говорить о личной зависимости крестьян от владельца деревни. Однако из всего контекста следует, что Медосада волнует не судьба крестьян, а только ущерб, который греки наносят их имуществу. Последнее обстоятельство скорее свидетельствует о существовании экономических обязательств, которые были тем больше, чем более устойчивым было имущественное положение крестьян. Это обстоятельство все же склоняет к мысли, что выражение «они ведь наши» и в этом случае указывает на право собирать дань. Царское дарение, таким образом, меняло только объект внесения подати298.
Как кажется, передача нрава сбора дани частному лицу не лишала царя статуса верховного собственника земли. Существенно в этой связи обратить внимание на то, что Медосад, требуя, чтобы Ксенофонт со своими воинами прекратил грабеж его деревни, выступает не от своего имени, т. е. не от имени владельца царского дарения, а от имени правителя юго-восточной части царства Севта и призывает в поддержку своим требованиям представителя царя всего Одрисского царства Медока: «И мы приказываем вам — я от лица Севта и этот человек (самый влиятельный из фракийцев, пришедших к Севту от одрисского царя.— Т. 3.) от Медока—уйти из этой страны» (VII, VII, 2). На авторитет Севта Медосад ссылается и еще раз (VII, VII, 16: «Я ведь только говорю — и Севт говорит то же самое...»). Потеряв после ответной речи Ксенофонта поддержку представителя одрисского царя, Медосад явно меняет тон: очевидно, поддержка одрисского царя имела вполне реальную силу.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что в источниках отсутствуют указания на случаи дарения, продажи и т. п. земли, которые осуществлялись бы кем-либо, кроме самого царя или правителей отдельных частей Фракии (парадинастов). Если принимать во внимание этот argumentum ex silentio, то можно считать, что речь идет об ограниченной собственности на землю лиц, получивших ее в дар от царя или парадинаста. Может быть, права этих владельцев земли были аналогичны тем, которые известны нам по македонским данным: здесь цари отдавали свою собственность во владение на время или же пожизненно299. В. Тарн высказывает мнение, что каждый новый царь переутверждал владельцев300.
В исторической литературе уже было обращено внимание на то, что различные категории права пользования, владений π т. п. обозначались в античных, в частности греческих, источниках различными терминами301. В «Анабазисе», напротив, как уже было отмечено, дарение земли во всех случаях обозначается глаголами, в основе которых лежит один и тот же глагол «давать», «дарить». Не может ли это обстоятельство служить указанием на одинаковые права лиц, получающих дарение? В этом новом для Фракии виде землевладения, несмотря на зачаточные его формы, можно заметить начало еще одного из путей возникновения частной собственности на землю. Царь, владеющий землями Одрисского царства, отдает часть своих прерогатив (сбор дани в какой-либо местности) частному лицу, чаще всего дружиннику.
Переплетение государственной и частной собственности на землю, вообще характерное для докапиталистических формаций302, четко выступает и во Фракии.
Выделение частной земельной собственности малых семей из коллективных владений родственных групп, таким образом, сочетается у фракийцев, как и у многих других варварских народов, с захватом земли правителем государства, его соправителями, дружинниками и другими приближенными лицами. Здесь идут параллельно два взаимосвязанных процесса появления частной собственности: в результате распада общинно-родовых отношений и в результате возникновения молодого государства.
Индивидуальная собственность на вещи
Развитие частной собственности ярко проявилось в стремлении указать имя хозяина ценной вещи или написать магическую формулу с целью отпугнуть грабителя. Значительная часть известных нам фракийских надписей VI—V вв. (все они сделаны с помощью греческого алфавита) выполняет именно эти функции. Сакральный характер этих надписей указывает на ограниченность применения письменности. Но сам факт ее появления и применение сравнительно развитой формы письма — буквечно-звукового безусловно, существенное явление ε духовной культуре страны, тесно связанное с общим уровнем ее развития303.
В нашем распоряжении 9 надписей на сосудах из глины и серебра, на перстнях и других предметах из богатых погребений главным образом V в. до н. э.304 Надписи эти, как отмечают изучавшие их ученые, не содержат имени мастера, их сделавшего: они выбиты или прочерчены уже после изготовления вещей; кроме того, качество гравировки надписей много грубее, чем изображений на сосудах.
I. Надпись ΔΑΔΑΑΕΜΕ на серебряном блюде. Башева могила305.
II. Надпись ΔΑΔΑΑΕΜΕ па серебряном блюде. Башева могила306.
III. Надпись ΔΛΔΑΛ ЕМЕ на серебряном ритоне. Башева могила307.
IV. Надпись ΔΑΔΑΛΕΜΕ на серебряной чаше. Башева могила308.
V. Надпись ΣΚΓΘΟΔΟΚΟ на золотом перстне. Голяма могила309.
VI. Надпись ΚΟΤΥΟΣ ΕΓΓΗΙΣΤΩΝ на серебряном блюде. Курган у с. Александрово Ловчанского района310.
VII. Надпись ΙΠΠΟΜΑΧΟΣ на глиняном блюде. Кукова могила311.
VIII. Надпись ΤΗΡΗΣΑΜΑΤΟΚΟΤ ΠΛΔΡΓ на серебряном сосуде. Браничево (IV—III вв. до н. э.) 312.
IX. Надпись ЕВАР. ΖΕΣΑΣΝ ΗΝ ΕΤΕΣΑ ΙΓΕΚ. Α ΝΒΛΑΒΑΗΓΝ ΝΓΑΣΝΛΕΤΕΔΝΓΕΔΝΕΙΝΔΑΚΛΤΡΣ на надгробной плите. Кьолмен, Преславский район (VI в. до п. э.)313 (см. табл. V в конце книги).
6. Серерянное блюдо с надписью из Башовой могилы
Обратимся к переводу и толкованию этих надписей.
I—IV. Итог полемики о смысле надписи ΛΑΔΑ.ΥΕΜΕ на четырех сосудах из Башевой могилы подвел В. Георгиев, который предложил их новое толкование. Он полагает, что надпись содержит три фракийских слова: Δα, δαλε με : «Земля (Деметра), спаси (защити) меня»314. Надпись представляет собой, по мнению В. Георгиева, заклинание, которое должно было охранять прах покойного315. Последнее утверждение автор подкрепляет тем, что в одном из сосудов находились обожженные кости покойного. Таким образом, надпись как будто не имеет отношения к вопросу о собственности. Обратим, однако, внимание на то, что ΔΑΔΑΑΕΜΕ написано не только на сосуде с прахом и костями покойного, но и на трех других без остатков кремации. Более вероятно поэтому предположение, что надпись сделана в качестве заклинания для спасения от грабителей и сохранения нетронутыми в могиле сосудов (а не праха!).
V. Надпись ΣΚΓΘΟΔΟΚΟ на золотом перстне из Голяма могила с высокохудожественным изображением всадника представляет собой фракийское имя Σκυθοδοκος316 в родительном падеже317 и воспринимается как имя хозяина перстня.
VI. Слово έγγηϊστων в надписи на серебряном блюде из Александров Б. Филов первоначально толковал как название какого-то фракийского племени; впоследствии он отказался от этого предположения318. Новую трактовку надписи дал В. Георгиев: «Котиса. Пусть будут лежать в земле». К чему относятся слова «Котиса» — к костям покойника или же к самому предмету, В. Георгиев решает по-разному: то восстанавливает — «[эти предметы] Котиса», то, исходя из сходства в размерах сосудов с костями из Башевой могилы и сосуда из Александрово, — «{пепел и кости] Котиса». Находка поступила в музей без описания погребения, и решить этот вопрос окончательно трудно. Позволю себе только заметить, что если исходить из размеров сосудов, то александровский сосуд ближе по своим габаритам к башевским сосудам без костей, чем к сосудам с костями.
VII. Надпись ΙΠΓΟΜΑΧΣ, процарапанную на глиняном блюде, Б. Филов читает Ίππολοιγ(ο)ί319. Отсутствие безударной гласной о в окончании имени представляет собой характерное для фракийского языка явление320, и перед нами, таким образом, фракизированное имя греческого происхождения, которое трудно (судя по месту находки сосуда с надписью в погребении) связать с именем какого-либо фракийского бога321.
Еще более невероятно, имея в виду фракийский политический строй первой половины V в. до н. э. и полную сохранность сосуда, было бы предположить, что перед нами остракон. Скорее всего надпись представляет собой имя владельца сосуда.
VIII. Надпись из с. Браиичево В. Георгиев переводит: «Терес Аматоков. Отец-покровитель, помоги (защити)»322. В. Георгиев не исследует здесь вопроса о том к чему относятся слова «Терес Аматоков (сын)». Судя по тому, что обожженные кости найдены в амфоре, стоящей отдельно от остального погребального инвентаря323, можно полагать, что Терес Аматоков был хозяином сосуда (что, конечно, не исключает и того, что он же был здесь похоронен).
IX. Трехстрочиая надпись из с. Кьолмен — явление уникальное. Ее толкование и языковая характеристика, сделанные академиком В. Георгиевым, имеют огромное значение для вопросов этногенеза фракийцев, их религиозной истории и для индоевропейского языкознания. Важна она и для данного раздела. Автор публикации предлагает следующий перевод:
Ебар (сын) Зесаса, я 58 лет жил здесь.
Не повреждай этого,
Не оскверняй самого покойника, чтобы тебе не
сделали того же.
Перед нами, как и в надписях I—IV, VIII, заклинание против грабителей, которые могут потревожить и разграбить могилу. Не вызывает сомнения, что надписи имеют магический смысл, в основе их лежит стремление оградить могилу от разграбления при помощи сакральной формулы324. Другой смысл этих надписей, также ощущаемый во всех этих текстах, — это стремление сохранить за умершим те вещи, которые принадлежали ему при жизни. Надпись IX особенно характерна в этом отношении. Заклинание, выраженное императивной формой глагола, повторяется в надписи из с. Кьолмен дважды: во второй и в третьей строках. В надписи в третьей строке точно указан объект: «не оскверняй самого покойного» (по-фракийски: N ua(s?) sn letedn ued (η). Слово let-cd-n соответствует латинскому mortuum — «покойник»; это слово родственно слову letum — «смерть»325. При изучении лапидарного памятника, где каждое слово выбивалось на камне, естественно предположить, что в надписи во второй строке («не повреждай этого») речь идет не о покойпнке, а о погребальном инвентаре.
Приведенные надписи являются свидетельством развившейся к концу VI в. до н. э. индивидуальной собственности на ценные вещи (ювелирные изделия, богатую утварь и т. п.). Заклинания против грабителей отражают сложившуюся идеологию собственника вещей, еще более четко выраженную в надписях с именами владельцев.
269 Ф. Энгельс. ПСЧСГ, стр. 26, 100, 167.
270 О. Kazarow. Beitrage.., S. 16; А. Милчев. Соаиално-икономическият и обшествено-политически строй на граките VIII—IV п. пр. н. е. ИП, VI, 1948—1949, стр. 546; X. М. Данов. Югоизточна Тракия..., стр. 299; Б. Геров. Указ. соч , стр. 18; Д. П. Димитров. За укрепените вили..., стр. 683—699.
271 Ф. Энгельс. ПСЧСГ, стр. 167.
272 И. Белков. Драгойново..., стр. 86—94.
273 М. О Косвен. Семейная община и патронимия, стр. 115; Л. И Першиц. Развитие форм собственности в первобытном обществе. СЭ, 1955, 4, стр. 27—28 и указанная там литература.
274 О. Косвен Указ. соч.
275 Xenoph , Anab., VII, V, 13: «Рассказывают даже, что до размежевания многие из них погибали, убивая друг друга при грабежах».
276 Ф. Энгельс. ПСЧСГ, стр. 107.
277 Там же, стр. 168.
278 Л. П. Мариноаич. Греческие наемники в конце V — начале IV в. до н. э. ВДИ, 1958. №4. стр. 75, прим. 18; G. Kazarow. Beitrage.., S. 75, 76.
279 P. W Ure. The Origin of the Tyrannis, JHS, XXVI, 1906, p. 61—62.
280 P. W. Иге. Указ. соч., стр. 56.
281 Возможно, правы X. Данов («Към историята на робството в лрепна Тракия». ИП, V, 1949, стр. 408) и В Велков («Робството в Тракия и Мизия през античноетта». София, 1967, стр. 32), считающие, что Фия, так же как гетера Ролопис, была рабыней, но точных данных об этом нет.
282 Д. П. Димитров. Революционни брожения в Тракия и Мизия през римско време. ИП, III, 1946/47.
283 Удивительно, что С. Мулешков не заметил всех этих категорий лиц, оторванных от своих родовых коллективов, и даже категорически отрицает возможность их появления («Обществено-икономическият строй на траките от VIII-IV и пр. н. э». ИИБИ, 1951, № 3-4, стр. 167).
284 Имеются в виду четыре надписи на серебряных сосудах из Башевой могилы у с. Дуванлия; надпись на серебряном блюде из кургана у с. Александрово Ловчанского района; надпись на надгробной плите из с. Кьолмен Преславского района. Подробнее об этих надписях см. стр. 108—112.
285 Исследование процесса возникновения частной собственности в результате разложения общинно-родовых отношений заставляет меня возразить А. Фолу, который полагает, что во Фракии «собственность на землю развилась не от общины к частному владельцу, а от нее (т. е. общины.— Т. 3) к парю» (А. Фол. Възниквапие и развитие на мскедонския град ирез VI—II вв. до п. э. ГСУ ФИФ, т. VII, кн. II, стр. 143). Указанный этим исследователем путь, безусловно, существовал (см. ниже), но он отнюдь не был единственным.
286 Ф. Энгельс. ПСЧСГ, стр. 112.
287 Изложение и глубокий критический анализ работ по этому вопросу дан в книге: К. К. Зельин. Борьба политических группировок в Аттике в VI в. до п. э. М., 1964, стр. 198—218; в дальнейшем я широко пользуюсь данными этого исследования.
288 Swoboda. Beitrage zur griechischen Rechtsgeschichtc. Weimar, 1905; К К. Зельин. Указ. соч., стр. 199.
289 Woodhouse. Solon the Liberator. London. 1938; К. К. Зельин. Указ. соч., стр. 200—201.
290 D. Lotze. Hektemoroi und vorsolonisches Schuldrecht. «Philologus», Bd. 102, H. 1—2. Wiesbaden, 1958, S. 1 — 12; К. Зельин. Указ. соч., стр. 209-212.
291 N. G. Hammond. Land Tenure in Attika and Solon's Seisachtheia. JHS, LXXXI, 1961; К. К. Зельин. Указ. соч., стр. 213—215.
292 К. М. Колобова. Издольщина и Аттике. ПИДО, 1934, № II 12; она же. Революция Солона. «Ученые записки ЛГУ», серия истор. наук, вып. 4, 1939.
293 К. Зельин Указ. соч., стр. 218—241.
294 Он так и не расплатился с Ксенофонтом, с которым у пего испортились отношения (Anab., VII, III, 19), но первоначально он явно намеревался отдать ему поселения Ган. Висанфу и Неон.
295 Гераклид, приближенный Севта, говорит Ксенофонту: «Может быть, ты захочешь получить в этой стране укрепленные стенами города и поселения, какие уже получили многие (разрядка моя.— Т. 3.) из нас» {Xenoph., Anab., VII, III, 19).
296 Максимова специально занималась выяснением значения термина у Ксенофонта в «Анабазисе»; применительно к поселениям малоазийских племен она устанавливает три их значения: 1) укрепленное место для хранения запасов. 2) небольшое укрепленное поселение; 3) центральное крупное укрепление с улицами и цитаделью (М. И. Максимова. Античные города юго-восточного Причерноморья. М. Л., 1956, стр. 127). Если выбирать из этих трех значений термина, то в наших случаях ближе всего второе.
297 Это ясно из ответа Ксенофонта Медосаду (Xenoph., Anab., VII, VII, 18).
298 В раннеклассовых средневековых европейских обществах очень ярко был выражен процесс превращения ублично-государственных повинностей в частные, во многих случаях происходивший вследствие дарственного акта короля. Несмотря на сходство в отдельных чертах развития этого процесса, во Фракии его отличают сохранение за царем собственности на землю, а за земледельцами — личной свободы, ограниченность прав знати, получавшей дар, и масштаб явления.
299 Л. Фол. Възникване и развитие на македонский град..., стр. 147 и прим. 21, где указаны эпиграфические источники и литература по этому вопросу. Правда, все эти материалы относятся ко времени не ранее середины IV в. до н. э.
300 W. Tarn. Antigonos Gonatas. Oxford, 1913. p. 193.
301 И. Голубцова. Формы зависимости в эллинистической Малой Азии. ВДИ, 1967, № 3, стр. 29—32; С. Л. Утченко. Доклад на конференции античников 29 мая 1968 г. в Москве (Архив Института всеобщей истории АН СССР).
302 К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству, 1940, стр. 15: «У античных народов противоречивая форма государственной земельной собственности и частной земельной собственности, так что последняя опосредствуется первой, или сама государственная земельная собственность существует в этой двойной форме».
303 В. Л. Истрин. Возникновение и развитие письма. М., 1965, стр. 531.
304 Даты более ранние или более поздние отмечены в прилагаемом ниже перечне надписей особо.
305 И. Велкои. Могилни гробни находки от Дуванлий. ИБЛИ, VI, 1930—1931, стр. 10; Б. Филов. Надгробпите могили при Дуванлий в Пловдивско. София, 1934, стр. 63.
306 И. Белков. Указ. соч.; Б. Филов. Указ. соч., стр. 65—66.
307 И. Велков. Указ. соч.; Б. Филов. Указ. соч., стр. 67.
308 И. Велков. Указ. соч., стр. 12; Б. Фалов. Указ. соч., стр. 67.
309 Б. Филов. Новооткрити тракийски гробници от Дуванлий, ИБАИ, VII, 1932—1933, стр. 226; он же. Надгробните могили при Дуванлий, стр. 105.
310 В. Добруски. СНУНК, XVIII, 1901, стр. 769; Б. Филов. Паметнипи на тракийското изкуство. ИБАД, VI 1916—1918, стр. 33; он же. Надгробнитс могили при Дуванлий стр. 180; G. Seure. «Revue arch.», 1922, 1, p. 60 (или «Archeologie thrace», lie serie, 2. partie, Paris, 1925, p. 33).
311 Б. Филов. Дуванлий. Падгробните могили при Дуванлий, стр. 58.
312 Дремсизова. Надгробиа могила при с. Враничево, Коларовградско. «Наследования в чест на акад. Д. Дечев». София, 1957, стр. 450—451.
313 В. Георгиев. Тълкованието на старинния тракийски наднис от с. Кьолмен, Преславки. «Археология», 1965, № 4, стр. 1—9.
314 В. Георгиев Тракийският език. София, 1957, стр. 5—9.
315 Там же, стр. 6, 22.
316 П. Филов. Надгробиите могили при Дуванлий, стр. 105, 232, 240.
317 Уже Б. Филов толковал окончание как старинную генстивную форму. Наличие именно этого окончания родительного падежа ед. числа подтверждено надписью на сосуде из Делул Грэдиштей в Орэштие, Румыния: Decebalus per Scori1о Децебал, сын Скорило; о том, что Децебал был сыном Скорило, свидетельствует Фронтин (об этом см: В. Георгиев. Указ. соч., стр. 25).
318 Б. Филов. Паментици на тракийското изкуство, стр. 31, сн. 3; он же. Налгробните могили при Дуванлий.
319 Б. Филов. Надгробиите могили при Дуванлий, стр. 58.
320 В. Георгиев. Указ. соч., стр. 14.
321 Посвящения божествам делались фракийцами чаще всего на фрагментах сосудов; представление об этом дают нам фракийские надписи па черепках VI—V вв., открытые К. Лсманом на о. Самофракии, где было святилище Кабиров (см. К Lehmann Documents the Samothracian Language. «Journal of the American School of Classical Studies at Athens», XXIV, 1955, p. 93—100).
322 В. Георгиев. Указ. соч., стр. 23—25.
323 Ц. Дремсизова Указ. соч., стр. 446.
324 В. Георгиев приводит идентичные стандартные формулы, встречаемые на фригийских надгробиях («Тьлкуването на старинния гракийски надпис от с. Кьолмен», стр. 5).
325 В. Георгиев. Указ. соч., стр. 7.