Одержав свою первую победу, Тахир двинулся дальше и стал лагерем у Хулвана, в пяти днях пути от Багдада. Здесь он рассеял войска Амина, посланные, чтобы остановить его продвижение. Вскоре халиф обнаружил себя окруженным со всех сторон войсками противника. Военачальник Мамуна Хартама разбил свой лагерь на нахраванской стороне, возле Хорасанских ворот, в то время когда Тахир окружил западные пригороды от Ясирии до городской свалки. Два эмира, которых Амин послал против Хартамы, перешли на сторону врага со всеми своими войсками.
«Я пришел однажды навестить Амина, – рассказывает его дядя Ибрахим, сын Махди от негритянки, один из самых выдающихся музыкантов своего времени, – в то время, когда город был уже плотно окружен противником. Сначала слуги не хотели впускать меня, так что мне пришлось возвысить голос, чтобы войти во дворец. Я нашел Амина возле большого дворцового пруда, я приветствовал его, но он, казалось, не замечал меня и не отрываясь смотрел в воду. Его слуги и пажи искали что-то в пруду, вода в который поступала через железную решетку по акведуку из реки Тигр. Я подумал, что он сошел с ума. Когда я снова поклонился и поздоровался с ним, он ответил, не взглянув на меня:
– Ты знаешь, дядя, какое несчастье произошло сегодня? Я боюсь, что моя рыбка с ошейником уплыла в реку!
Он называл так рыбку, которую поймал сам, когда она была еще молодой, и украсил ее золотым ошейником, с драгоценными рубинами. Я не стал больше говорить с ним, так как понял, что это бессмысленно. Если он когда-либо должен был излечиться от своей глупости и причуд, то сейчас для этого было самое подходящее время.
Амин взял из казны полмиллиона дирхемов и роздал их своим придворным. Но он наградил только новых фаворитов, подарив каждому, кроме денег, бутылочку с дорогими духами, не дав ничего своим старым друзьям.
Шпионы Тахира проинформировали своего господина об этом. Тахир немедленно вступил в переписку с «обиженными» вельможами. Используя угрозы и обещания, настроив подчиненных против своих начальников, ему удалось раздуть тлеющее недовольство в пожар мятежа. По этому поводу один из поэтов написал следующие строки:
Один из евнухов, состоявший на службе у матери Амина Зубайды, рассказывает, как она пришла в то время к сыну и залилась слезами.
– Прекрати немедленно! – закричал на нее Амин. – Женский плач и причитания не спасут трон! Твоя грудь хороша для младенцев, но она не может защитить халифат от его врагов! Иди прочь! Прочь!
Хартама уже захватил пригород Калвадхи. Он начал собирать десятину с купцов, прибывающих в Багдад по реке из Басры и Васита. Кроме того, он поставил здесь свои катапульты и начал обстреливать город. Страдания горожан объединили их в борьбе с врагом, боевые отряды составлялись даже из бродяг и заключенных, выпущенных из тюрем. Они были почти обнажены, поэтому их прозвали «голыми». Вся их одежда состояла из коротких штанов, пояса, шлема из пальмового волокна, щита из пальмовых листьев и дубинки, сделанной из плетеного камыша, просмоленной и набитой гравием и песком. Военачальники этого войска ехали на спинах простых солдат. Толпы любопытных высыпали из города посмотреть, как голые будут сражаться с противниками, облаченными в шлемы и кольчуги и вооруженными копьями и щитами из тибетской кожи. Сначала перевес оказался на стороне голых, после чего Хартама прислал подкрепление, обратившее противников в беспорядочное бегство: человеко-кони сбросили своих седоков, и все устремились под защиту городских стен. При этом пострадали также и те, кто просто пришел посмотреть на битву.
Амин, отчаянно нуждавшийся в деньгах, начал переплавлять свою серебряную посуду в монеты, которыми он расплачивался со своими приверженцами. Тахир тем временем захватил Харбию и другие пригороды, граничащие с Анбаром, Харбом и Баб Кутраббулом[132]. Битва разгорелась вовсю на западной стороне, причем катапульты производили опустошение в районах, занятых сторонниками как той, так и другой партии. Город Мира, как его называли, теперь был ареной пожарищ и разрушения, все красоты Багдада безвозвратно погибли. Жители разрушенных домов бродили бесцельно с места на место, в городе царили паника и отчаяние. Четырнадцать месяцев продолжалась борьба. Благочестивые горожане стали бездомными бродягами, мечети были закрыты, службы прекратились.
То, что не могли защитить великие, кулаки обывателей свирепо разбили.
Чтобы собрать деньги, Амин предпринял экстренные меры: он приказал своим слугам конфисковывать любые ценности у горожан и иностранцев и арестовывать всех, кто отказывался отдать свое добро добровольно. Одних слухов и подозрений, что у какого-либо человека были спрятаны деньги, было достаточно для ареста и последующего допроса с пристрастием. Слуги действительно собрали большие средства, но люди, особенно зажиточные, под предлогом совершения паломничества начали толпами покидать город. При сборе денег представители халифа не гнушались никакими средствами и даже оскорбляли женщин, после чего купцы Багдада, собравшись на сходку в квартал Карх, решили сообщить Тахиру о том, что людей в городе удерживают только силой.
– Да, но наша переписка с Тахиром даст повод халифу еще жестче поступать с нами, – сказал один из присутствующих на собрании. – У нас есть только один выход, – продолжил он, – молиться и положиться на волю Аллаха.
Когда лагерь Тахира переместился в сад у Анбарских ворот, положение Амина стало совершенно отчаянным: в его руках остался только старый Круглый Город Мансура, окруженный крепостными стенами.
Халиф созвал совещание, с целью обсудить возможности спасения. Каждый из присутствующих предложил свой план.
– Напиши Тахиру, – сказал один, – предложи ему приемлемые гарантии и пообещай ему пост визиря. Он может согласиться.
– Да лишится твоя мать своего сына! Какой я идиот, что спросил совета у тебя! – воскликнул Амин. – Он никогда не пойдет на измену, он не способен на это. Я знаю точно: он беспокоится только о том, чтобы прославить свое имя.
Тем не менее халиф написал письмо другому военачальнику – Хартаме с выражением своего уважения и обещаниями наград и почестей. Хартама в ответном письме пообещал ему защитить его жизнь. Когда Тахир узнал об этих переговорах, он был вне себя от возмущения и не успокоился, пока Хартама не поклялся передать халифа в качестве пленника по его прибытии в руки Тахира. Было договорено, что Амин должен будет покинуть обреченный город по реке от причала у Хорасанских ворот.
В ночь, которую халиф выбрал для своего побега, к нему явились несколько преданных ему людей.
– О повелитель правоверных, – обратились они, – среди твоих любимцев нет ни одного верного человека, но ты можешь положиться на нас – семь тысяч воинов. У тебя в конюшнях стоит семь тысяч коней. Пусть каждый солдат возьмет коня; ночью мы откроем ворота и вырвемся из города. Враг не сможет остановить нас в темноте. Утром следующего дня мы будем уже в Верхнем Ираке. Там ты соберешь деньги и людей и, пройдя через территорию Сирии, благополучно прибудешь в Египет. В Египте ты соберешь еще больше денег и еще больше людей. С новыми силами ты сможешь снова продолжить борьбу.
– Клянусь Аллахом! Это прекрасный план! – воскликнул в восторге Амин.
И он решил попытаться осуществить его, но среди его пажей были подкупленные Тахиром, они отправляли свои доносы, сообщая в них, что происходило во дворце. Узнав о новом плане побега, Тахир не на шутку встревожился, поскольку понимал, что у этого плана есть все шансы на успех, поэтому он немедленно послал троим самым влиятельным придворным сообщение следующего содержания: «Если вы немедленно не измените намерения халифа, то я снесу ваши дома, разграблю ваши поместья, конфискую всю вашу собственность, а вас самих казню». Придворные со всех ног поспешили к Амину и убедили его вернуться к первоначальному плану побега по реке в лагерь Хартамы.
В назначенное время, ночью, Хартама приплыл в ялике к пристани у Хорасанских ворот и стал ждать халифа.
Тем временем Амин приказал привести ему свою кобылу, черную, с белыми носками и белым треугольником на груди, ее звали Зухейри. Потом он велел привести двоих своих сыновей Мусу и Абдаллаха. Он обнял детей и прижался своим лицом к их лицам.
– Да сохранит вас Аллах для меня, – сказал он со слезами на глазах. – Я не знаю, доведется ли нам увидеться снова.
Потом он уехал, факельщик шел впереди и освещал дорогу. Повелитель правоверных был одет в белые одежды, на голове у него был черный капюшон. Когда он приехал на пристань, ялик уже ждал его. Он спешился и перерезал поджилки кобыле. Хартама вышел встретить его и поцеловал между глазами.
В это время Тахир, которому донесли о побеге халифа, послал несколько галер с солдатами перекрыть реку. У Хартамы было всего несколько человек, не считая его самого. Как только ялик отчалил, люди Тахира разделись и пустились вплавь. Поднырнув, они перевернули ялик, и все, кто находился там, оказались в воде. Хартаме не оставалось ничего другого, как спасать свою жизнь, – он доплыл до ближайшей галеры и взобрался на борт. Его отвезли на берег, после чего он вернулся в свой лагерь на восточном берегу.
Амин сорвал с себя одежду и поплыл дальше по реке до канала Сарат, где и вышел на берег. В этом месте стояла палатка одного из конюших Тахира. Грум увидел беглеца и, обратив внимание на то, что от него пахнет мускусом и духами, отвел его к своему господину. Конюший послал Тахиру донесение и стал ждать распоряжений.
Один из вольноотпущенников Амина, Ахмад, тоже был в злополучном ялике. Он также поплыл, но был замечен и пойман одним из людей Тахира, который убил бы его, если бы тот не предложил за себя выкуп в размере десяти тысяч дирхемов. Он обещал заплатить деньги утром при первой же возможности, и его пощадили.
«Они отвели меня в очень темную комнату, – рассказывает Ахмад. – Вскоре в мою комнату привели еще одного пленника. Это был полуобнаженный человек, в одной нижней одежде, тюрбан был надвинут у него на лицо, какие-то лохмотья прикрывали его плечи. Стражникам, находившимся снаружи, было приказано строго охранять арестованных, и нас оставили в покое на ночь. Мой товарищ по несчастью снял свой тюрбан, и я увидел, что передо мной сидит сам повелитель правоверных, Мухаммед Амин! Слезы навернулись мне на глаза, и я воскликнул: «Поистине, Аллаху мы все принадлежим и к Нему вернемся!»
Он посмотрел на меня и спросил:
– Ты один из них?
– Нет, я твой вольноотпущенник, мой господин, – ответил я.
– Как тебя зовут?
– Ахмад, сын Саламы.
– Я помню тебя, ты был в лодке, – ответил халиф.
– Да, я был там.
Наступило молчание, через несколько минут он крикнул в темноту:
– Ахмад!
– Я здесь, мой повелитель, – ответил я.
– Подойди ближе и обними меня, мне страшно.
Я обнял его и почувствовал, как сильно бьется его сердце. Через некоторое время он снова заговорил со мной:
– Скажи мне, мой брат Мамун… он все еще жив?
– Как бы тогда могла продолжаться эта осада, если бы он был мертв? – ответил я.
– Аллах да покарает тех, кто сказал мне, что он умер!
– Да, и он должен покарать тех визирей, которые довели повелителя правоверных до такого состояния!
– Ни слова больше! – приказал мне халиф. – Ты должен уважительно отзываться о моих визирях. Я не первый и не последний из тех, кто взялся за дело не по плечу.
– Возьми мой плащ, – попросил я его, – и сними эти лохмотья.
– Нет, Ахмад, – ответил он с грустью, – эти вещи как раз под стать моему нынешнему положению.
Какое-то время мы молчали, потом он спросил:
– Они обязаны привести меня к моему брату Мамуну, я уверен в этом. Как ты думаешь, неужели мой брат прикажет казнить меня?
– Конечно нет! – уверенно воскликнул я. – Он должен пощадить свою плоть и кровь.
Он тяжело вздохнул.
– Говорят, что цари не имеют ни родственных чувств, ни жалости, – сказал он еле слышно.
– Хартама обещал тебе неприкосновенность, и твой брат не может быть так жесток к тебе, – обнадежил я его и предложил прочитать молитвы о Поминовении и Прощении.
Когда мы молились, дверь распахнулась, и вооруженный человек вошел в нашу комнату. Он пристально посмотрел в лицо халифу и, узнав его, вышел, плотно закрыв за собой дверь. Это был Мухаммед, человек Тахира, и я понял, что Амин теперь уже все равно что мертвец. Все, что я мог сделать, – это прочитать ночную молитву, и я не был уверен, что у меня хватит времени дочитать ее до конца, прежде чем меня тоже убьют; я встал и начал молиться.
– Ахмад! – крикнул Амин. – Не отходи от меня, читай свою молитву рядом со мной, я опять чувствую страх!
Я подошел вплотную к нему. Через несколько минут мы услышали топот конских копыт. Дверь распахнулась настежь, и на пороге появились персидские воины с обнаженными мечами. Увидев их, Амин встал. Убийцы колебались, подбадривали и подталкивали друг друга, но никто не решался выйти вперед. Амин судорожно сжал в руках подушку.
– Я двоюродный брат Посланника Аллаха! – пронзительно закричал он. – Я сын ар-Рашида! Я брат Мамуна! О Господи! Аллах взыщет с вас за мою кровь!
Один из персов, вольноотпущенник Тахира, бросился на него и хотел ударить мечом по голове, но Амин бросил свое единственное оружие – подушку в лицо своему противнику и вырвал у него меч.
– Он убьет меня! Он убьет меня! – в ужасе закричал перс.
Его товарищи бросились вперед, один из них вонзил свой меч халифу в бок, потом его повалили на землю, лицом вниз, и отрубили голову, после чего отвезли ее Тахиру».
Один из катамитов (евнух-наложник) Амина, Кавтар, был пойман этой ночью, при нем были найдены: Плащ, Кольцо, Меч и Жезл пророка. На следующее утро голова халифа, по приказу Тахира, была выставлена для всеобщего обозрения на Железных воротах в восточном районе Багдада, а тело было похоронено в саду, рядом с воротами. Впоследствии голову Амина, завернутую в просмоленную ткань, отослали в Хорасан к Мамуну. Увидев ее, он содрогнулся и залился слезами.
– Повелитель правоверных! – воскликнул Фадл, сын Сахла, обратившись к нему. – Хвала Аллаху за его бесконечную милость! Поистине, пророк, да пребудет на нем милость и благословение Господне, был бы доволен, если бы мог видеть, что справедливость восстановлена и ты занял то место, на которое Аллаху было угодно возвести тебя.
Мамун приказал насадить голову на пику и установить на площади. Затем он построил свои войска и начал раздавать премиальные деньги. Каждый воин, получив деньги, должен быть проклясть голову Амина. Таков был приказ, и все подчинились ему.
Один солдат, перс, получил деньги и, желая проявить усердие, вышел вперед и закричал что есть силы:
– Будь проклята эта голова, и будь проклят ее отец и мать, и будь проклята вся их порода. Да запихнет Аллах всех этих выродков их матерям назад туда, откуда они появились!
– Что ты мелешь, болван! – сказал ему командир, задрожав от страха. – Ты же проклял повелителя правоверных вместе со всеми!
Но Мамун лишь улыбнулся, как будто все это его не касалось. Тем не менее он приказал убрать голову и запретил говорить что-либо о низложенном халифе. Голову забальзамировали и отправили в корзине назад в Ирак, где она и была погребена вместе с телом.
На смерть Амина некий поэт написал стихи:
– Я уверен в том, что Аллах милостиво принял Амина в свое царство хотя бы за то, что он сказал еретику Исмаилу, сыну Улейи, когда того доставили к нему во дворец: «Как смеешь ты, сын шлюхи, утверждать, что Коран был создан, в то время как он не может быть ни создан, ни уничтожен, – он существовал всегда и будет существовать вечно».
«Я пришел однажды навестить Амина, – рассказывает его дядя Ибрахим, сын Махди от негритянки, один из самых выдающихся музыкантов своего времени, – в то время, когда город был уже плотно окружен противником. Сначала слуги не хотели впускать меня, так что мне пришлось возвысить голос, чтобы войти во дворец. Я нашел Амина возле большого дворцового пруда, я приветствовал его, но он, казалось, не замечал меня и не отрываясь смотрел в воду. Его слуги и пажи искали что-то в пруду, вода в который поступала через железную решетку по акведуку из реки Тигр. Я подумал, что он сошел с ума. Когда я снова поклонился и поздоровался с ним, он ответил, не взглянув на меня:
– Ты знаешь, дядя, какое несчастье произошло сегодня? Я боюсь, что моя рыбка с ошейником уплыла в реку!
Он называл так рыбку, которую поймал сам, когда она была еще молодой, и украсил ее золотым ошейником, с драгоценными рубинами. Я не стал больше говорить с ним, так как понял, что это бессмысленно. Если он когда-либо должен был излечиться от своей глупости и причуд, то сейчас для этого было самое подходящее время.
Амин взял из казны полмиллиона дирхемов и роздал их своим придворным. Но он наградил только новых фаворитов, подарив каждому, кроме денег, бутылочку с дорогими духами, не дав ничего своим старым друзьям.
Шпионы Тахира проинформировали своего господина об этом. Тахир немедленно вступил в переписку с «обиженными» вельможами. Используя угрозы и обещания, настроив подчиненных против своих начальников, ему удалось раздуть тлеющее недовольство в пожар мятежа. По этому поводу один из поэтов написал следующие строки:
Тахир продвинулся от Ясирии к Анбарским воротам и усилил осаду. Бои велись и днем и ночью, недавно построенные здания были разрушены. Цены на продукты возросли необычайно. Брат бился с братом, отец – с сыном; все зависело от того, на чьей они, Амина или Мамуна, стороне. Дома рушились, дворцы горели, целые состояния превращались в дым.
Передайте наместнику Бога на земле, как он сам называет себя,
Что несколько сосудов с благовониями рассеяли войско его все!»
Один из евнухов, состоявший на службе у матери Амина Зубайды, рассказывает, как она пришла в то время к сыну и залилась слезами.
– Прекрати немедленно! – закричал на нее Амин. – Женский плач и причитания не спасут трон! Твоя грудь хороша для младенцев, но она не может защитить халифат от его врагов! Иди прочь! Прочь!
Хартама уже захватил пригород Калвадхи. Он начал собирать десятину с купцов, прибывающих в Багдад по реке из Басры и Васита. Кроме того, он поставил здесь свои катапульты и начал обстреливать город. Страдания горожан объединили их в борьбе с врагом, боевые отряды составлялись даже из бродяг и заключенных, выпущенных из тюрем. Они были почти обнажены, поэтому их прозвали «голыми». Вся их одежда состояла из коротких штанов, пояса, шлема из пальмового волокна, щита из пальмовых листьев и дубинки, сделанной из плетеного камыша, просмоленной и набитой гравием и песком. Военачальники этого войска ехали на спинах простых солдат. Толпы любопытных высыпали из города посмотреть, как голые будут сражаться с противниками, облаченными в шлемы и кольчуги и вооруженными копьями и щитами из тибетской кожи. Сначала перевес оказался на стороне голых, после чего Хартама прислал подкрепление, обратившее противников в беспорядочное бегство: человеко-кони сбросили своих седоков, и все устремились под защиту городских стен. При этом пострадали также и те, кто просто пришел посмотреть на битву.
Амин, отчаянно нуждавшийся в деньгах, начал переплавлять свою серебряную посуду в монеты, которыми он расплачивался со своими приверженцами. Тахир тем временем захватил Харбию и другие пригороды, граничащие с Анбаром, Харбом и Баб Кутраббулом[132]. Битва разгорелась вовсю на западной стороне, причем катапульты производили опустошение в районах, занятых сторонниками как той, так и другой партии. Город Мира, как его называли, теперь был ареной пожарищ и разрушения, все красоты Багдада безвозвратно погибли. Жители разрушенных домов бродили бесцельно с места на место, в городе царили паника и отчаяние. Четырнадцать месяцев продолжалась борьба. Благочестивые горожане стали бездомными бродягами, мечети были закрыты, службы прекратились.
То, что не могли защитить великие, кулаки обывателей свирепо разбили.
В великой битве в районе Бараков Рабов на западной стороне было столько жертв, что груды трупов сделали непроходимыми все улицы. Тем не менее сражение продолжалось с криками «За Мамуна!», «За нашего повелителя!». В результате сражения все дома района были разграблены и сожжены.
Господня кара пала на Божьих тварей,
Настало время счесть их грехи.
Люди уничтожают друг друга сами,
Разделившись на жертв несчастных
И победителей безжалостных.
Каждый сильный бьется только за себя.
А порочный станет великим.
Уже волки почувствовали вкус крови и пришли,
Теперь уже поздно бояться.
Среди всех этих ужасов войны каждый человек, мужчина ли, женщина ли, молодой или старый, считал себя счастливейшим из смертных, если ему удавалось перебежать с остатками своего имущества в лагерь Тахира. Из всех родов войск Амина защищали теперь только оборванцы – бродяги со своими пальмовыми доспехами и камышовыми дубинами. Тахир, используя свое преимущество, продвигался к центру города, захватывая одну улицу за другой, жители которых переходили на сторону победителей. Катапульты непрерывно обстреливали те районы, которые продолжали сопротивляться. Дома, дворцы, гостиницы – все превращалось в каменную пустыню. Но сторонники Амина засели в руинах, строили баррикады из обломков зданий и продолжали отчаянно сражаться, несмотря на пожары, бомбардировки и тяжелые потери. Их упорство вынудило Тахира полностью перекрыть все каналы поступления продовольствия в осажденный город из Васита и Басры. В результате блокады в районах, остававшихся у Амина, фунт хлеба можно было купить всего за один серебряный дирхем, в то время как в районах, занятых Мамуном, за тот же дирхем давали двадцать фунтов.
Я спросил человека, который был смертельно ранен и умирал:
– Какое горе! Кто ты, несчастный боец за Амина?
– Я – боец Амина? – ответил он. – Я сражался ни за что —
Ни за родню, ни за родину, ни за свои убеждения.
Я сражался не за веру, даже не за звонкую монету,
Я сражался, и я умираю, но зачем?
Я не знаю!
Чтобы собрать деньги, Амин предпринял экстренные меры: он приказал своим слугам конфисковывать любые ценности у горожан и иностранцев и арестовывать всех, кто отказывался отдать свое добро добровольно. Одних слухов и подозрений, что у какого-либо человека были спрятаны деньги, было достаточно для ареста и последующего допроса с пристрастием. Слуги действительно собрали большие средства, но люди, особенно зажиточные, под предлогом совершения паломничества начали толпами покидать город. При сборе денег представители халифа не гнушались никакими средствами и даже оскорбляли женщин, после чего купцы Багдада, собравшись на сходку в квартал Карх, решили сообщить Тахиру о том, что людей в городе удерживают только силой.
– Да, но наша переписка с Тахиром даст повод халифу еще жестче поступать с нами, – сказал один из присутствующих на собрании. – У нас есть только один выход, – продолжил он, – молиться и положиться на волю Аллаха.
Когда лагерь Тахира переместился в сад у Анбарских ворот, положение Амина стало совершенно отчаянным: в его руках остался только старый Круглый Город Мансура, окруженный крепостными стенами.
Халиф созвал совещание, с целью обсудить возможности спасения. Каждый из присутствующих предложил свой план.
– Напиши Тахиру, – сказал один, – предложи ему приемлемые гарантии и пообещай ему пост визиря. Он может согласиться.
– Да лишится твоя мать своего сына! Какой я идиот, что спросил совета у тебя! – воскликнул Амин. – Он никогда не пойдет на измену, он не способен на это. Я знаю точно: он беспокоится только о том, чтобы прославить свое имя.
Тем не менее халиф написал письмо другому военачальнику – Хартаме с выражением своего уважения и обещаниями наград и почестей. Хартама в ответном письме пообещал ему защитить его жизнь. Когда Тахир узнал об этих переговорах, он был вне себя от возмущения и не успокоился, пока Хартама не поклялся передать халифа в качестве пленника по его прибытии в руки Тахира. Было договорено, что Амин должен будет покинуть обреченный город по реке от причала у Хорасанских ворот.
В ночь, которую халиф выбрал для своего побега, к нему явились несколько преданных ему людей.
– О повелитель правоверных, – обратились они, – среди твоих любимцев нет ни одного верного человека, но ты можешь положиться на нас – семь тысяч воинов. У тебя в конюшнях стоит семь тысяч коней. Пусть каждый солдат возьмет коня; ночью мы откроем ворота и вырвемся из города. Враг не сможет остановить нас в темноте. Утром следующего дня мы будем уже в Верхнем Ираке. Там ты соберешь деньги и людей и, пройдя через территорию Сирии, благополучно прибудешь в Египет. В Египте ты соберешь еще больше денег и еще больше людей. С новыми силами ты сможешь снова продолжить борьбу.
– Клянусь Аллахом! Это прекрасный план! – воскликнул в восторге Амин.
И он решил попытаться осуществить его, но среди его пажей были подкупленные Тахиром, они отправляли свои доносы, сообщая в них, что происходило во дворце. Узнав о новом плане побега, Тахир не на шутку встревожился, поскольку понимал, что у этого плана есть все шансы на успех, поэтому он немедленно послал троим самым влиятельным придворным сообщение следующего содержания: «Если вы немедленно не измените намерения халифа, то я снесу ваши дома, разграблю ваши поместья, конфискую всю вашу собственность, а вас самих казню». Придворные со всех ног поспешили к Амину и убедили его вернуться к первоначальному плану побега по реке в лагерь Хартамы.
В назначенное время, ночью, Хартама приплыл в ялике к пристани у Хорасанских ворот и стал ждать халифа.
Тем временем Амин приказал привести ему свою кобылу, черную, с белыми носками и белым треугольником на груди, ее звали Зухейри. Потом он велел привести двоих своих сыновей Мусу и Абдаллаха. Он обнял детей и прижался своим лицом к их лицам.
– Да сохранит вас Аллах для меня, – сказал он со слезами на глазах. – Я не знаю, доведется ли нам увидеться снова.
Потом он уехал, факельщик шел впереди и освещал дорогу. Повелитель правоверных был одет в белые одежды, на голове у него был черный капюшон. Когда он приехал на пристань, ялик уже ждал его. Он спешился и перерезал поджилки кобыле. Хартама вышел встретить его и поцеловал между глазами.
В это время Тахир, которому донесли о побеге халифа, послал несколько галер с солдатами перекрыть реку. У Хартамы было всего несколько человек, не считая его самого. Как только ялик отчалил, люди Тахира разделись и пустились вплавь. Поднырнув, они перевернули ялик, и все, кто находился там, оказались в воде. Хартаме не оставалось ничего другого, как спасать свою жизнь, – он доплыл до ближайшей галеры и взобрался на борт. Его отвезли на берег, после чего он вернулся в свой лагерь на восточном берегу.
Амин сорвал с себя одежду и поплыл дальше по реке до канала Сарат, где и вышел на берег. В этом месте стояла палатка одного из конюших Тахира. Грум увидел беглеца и, обратив внимание на то, что от него пахнет мускусом и духами, отвел его к своему господину. Конюший послал Тахиру донесение и стал ждать распоряжений.
Один из вольноотпущенников Амина, Ахмад, тоже был в злополучном ялике. Он также поплыл, но был замечен и пойман одним из людей Тахира, который убил бы его, если бы тот не предложил за себя выкуп в размере десяти тысяч дирхемов. Он обещал заплатить деньги утром при первой же возможности, и его пощадили.
«Они отвели меня в очень темную комнату, – рассказывает Ахмад. – Вскоре в мою комнату привели еще одного пленника. Это был полуобнаженный человек, в одной нижней одежде, тюрбан был надвинут у него на лицо, какие-то лохмотья прикрывали его плечи. Стражникам, находившимся снаружи, было приказано строго охранять арестованных, и нас оставили в покое на ночь. Мой товарищ по несчастью снял свой тюрбан, и я увидел, что передо мной сидит сам повелитель правоверных, Мухаммед Амин! Слезы навернулись мне на глаза, и я воскликнул: «Поистине, Аллаху мы все принадлежим и к Нему вернемся!»
Он посмотрел на меня и спросил:
– Ты один из них?
– Нет, я твой вольноотпущенник, мой господин, – ответил я.
– Как тебя зовут?
– Ахмад, сын Саламы.
– Я помню тебя, ты был в лодке, – ответил халиф.
– Да, я был там.
Наступило молчание, через несколько минут он крикнул в темноту:
– Ахмад!
– Я здесь, мой повелитель, – ответил я.
– Подойди ближе и обними меня, мне страшно.
Я обнял его и почувствовал, как сильно бьется его сердце. Через некоторое время он снова заговорил со мной:
– Скажи мне, мой брат Мамун… он все еще жив?
– Как бы тогда могла продолжаться эта осада, если бы он был мертв? – ответил я.
– Аллах да покарает тех, кто сказал мне, что он умер!
– Да, и он должен покарать тех визирей, которые довели повелителя правоверных до такого состояния!
– Ни слова больше! – приказал мне халиф. – Ты должен уважительно отзываться о моих визирях. Я не первый и не последний из тех, кто взялся за дело не по плечу.
– Возьми мой плащ, – попросил я его, – и сними эти лохмотья.
– Нет, Ахмад, – ответил он с грустью, – эти вещи как раз под стать моему нынешнему положению.
Какое-то время мы молчали, потом он спросил:
– Они обязаны привести меня к моему брату Мамуну, я уверен в этом. Как ты думаешь, неужели мой брат прикажет казнить меня?
– Конечно нет! – уверенно воскликнул я. – Он должен пощадить свою плоть и кровь.
Он тяжело вздохнул.
– Говорят, что цари не имеют ни родственных чувств, ни жалости, – сказал он еле слышно.
– Хартама обещал тебе неприкосновенность, и твой брат не может быть так жесток к тебе, – обнадежил я его и предложил прочитать молитвы о Поминовении и Прощении.
Когда мы молились, дверь распахнулась, и вооруженный человек вошел в нашу комнату. Он пристально посмотрел в лицо халифу и, узнав его, вышел, плотно закрыв за собой дверь. Это был Мухаммед, человек Тахира, и я понял, что Амин теперь уже все равно что мертвец. Все, что я мог сделать, – это прочитать ночную молитву, и я не был уверен, что у меня хватит времени дочитать ее до конца, прежде чем меня тоже убьют; я встал и начал молиться.
– Ахмад! – крикнул Амин. – Не отходи от меня, читай свою молитву рядом со мной, я опять чувствую страх!
Я подошел вплотную к нему. Через несколько минут мы услышали топот конских копыт. Дверь распахнулась настежь, и на пороге появились персидские воины с обнаженными мечами. Увидев их, Амин встал. Убийцы колебались, подбадривали и подталкивали друг друга, но никто не решался выйти вперед. Амин судорожно сжал в руках подушку.
– Я двоюродный брат Посланника Аллаха! – пронзительно закричал он. – Я сын ар-Рашида! Я брат Мамуна! О Господи! Аллах взыщет с вас за мою кровь!
Один из персов, вольноотпущенник Тахира, бросился на него и хотел ударить мечом по голове, но Амин бросил свое единственное оружие – подушку в лицо своему противнику и вырвал у него меч.
– Он убьет меня! Он убьет меня! – в ужасе закричал перс.
Его товарищи бросились вперед, один из них вонзил свой меч халифу в бок, потом его повалили на землю, лицом вниз, и отрубили голову, после чего отвезли ее Тахиру».
Один из катамитов (евнух-наложник) Амина, Кавтар, был пойман этой ночью, при нем были найдены: Плащ, Кольцо, Меч и Жезл пророка. На следующее утро голова халифа, по приказу Тахира, была выставлена для всеобщего обозрения на Железных воротах в восточном районе Багдада, а тело было похоронено в саду, рядом с воротами. Впоследствии голову Амина, завернутую в просмоленную ткань, отослали в Хорасан к Мамуну. Увидев ее, он содрогнулся и залился слезами.
– Повелитель правоверных! – воскликнул Фадл, сын Сахла, обратившись к нему. – Хвала Аллаху за его бесконечную милость! Поистине, пророк, да пребудет на нем милость и благословение Господне, был бы доволен, если бы мог видеть, что справедливость восстановлена и ты занял то место, на которое Аллаху было угодно возвести тебя.
Мамун приказал насадить голову на пику и установить на площади. Затем он построил свои войска и начал раздавать премиальные деньги. Каждый воин, получив деньги, должен быть проклясть голову Амина. Таков был приказ, и все подчинились ему.
Один солдат, перс, получил деньги и, желая проявить усердие, вышел вперед и закричал что есть силы:
– Будь проклята эта голова, и будь проклят ее отец и мать, и будь проклята вся их порода. Да запихнет Аллах всех этих выродков их матерям назад туда, откуда они появились!
– Что ты мелешь, болван! – сказал ему командир, задрожав от страха. – Ты же проклял повелителя правоверных вместе со всеми!
Но Мамун лишь улыбнулся, как будто все это его не касалось. Тем не менее он приказал убрать голову и запретил говорить что-либо о низложенном халифе. Голову забальзамировали и отправили в корзине назад в Ирак, где она и была погребена вместе с телом.
На смерть Амина некий поэт написал стихи:
Тем не менее впоследствии, когда возникли дискуссии и преследования, связанные с вопросами о сотворенности и вечности Корана, знаменитый правовед Ахмад ибн Ханбал сказал:
Почему оплакивать тебя я должен?
Потому что глуп был ты,
Тщеславен бесконечно, взбалмошен?
Потому что забывал о часе ты молитвы,
Возбужденный желаньем пить из сосуда страстей
И томимый жаждой к запретному напитку?
Почему должны скорбеть мы по тебе?
Потому, что выставил нас голыми под орудия войны
И отдал на поругание и разграбление?
– Я уверен в том, что Аллах милостиво принял Амина в свое царство хотя бы за то, что он сказал еретику Исмаилу, сыну Улейи, когда того доставили к нему во дворец: «Как смеешь ты, сын шлюхи, утверждать, что Коран был создан, в то время как он не может быть ни создан, ни уничтожен, – он существовал всегда и будет существовать вечно».