Характер хозяйства и рент и формы их вовлечения в товарное обращение в принципе рисуют коронное хозяйство и его рыночные связи как один из вариантов рыночных связей крупного светского хозяйства. Различие между ними происходило за счет публично-правовых позиций и возможностей короны, и именно на этом моменте мы сосредоточим свое внимание.

Хотя в принципе должно было существовать известное размежевание между частным и публичным началами – сеньориальными доходами правящей семьи, поступлениями от удельных коронных владений и государственными поборами, на практике это различие не соблюдалось. Вся земля мыслилась как территория короны и личные доходы короля или регента в документах не вычленены. "Смешанное" хозяйство, составлявшее материальную базу шведской государственной власти и положения правящей семьи, состояло из нескольких основных частей. Прежде всего – комплекс казенных имений, управлявшихся фогдами и находившихся в держаниях под комбинированную ренту. Вероятно, основой комплекса стали древние владения упсальского языческого храма, с которого свейский конунг как первосвященник получал доходы; отсюда произошло и название коронного домена – Упсальский удел¹³⁷⁵. В XIII в., судя по областным законам, домен включал уже деревни и дворы во всех областях страны¹³⁷⁶, и Ландслаг Магнуса Эрикссона зафиксировал принадлежность королю не только Упсальского удела, но и других коронных имений, "издавна" являвшихся собственностью короны¹³⁷⁷. В каждой области страны находились резиденции короля (husaby) – всего до 70, из них 25 – в Упланде; туда свозились ренты, там мог останавливаться король во время наездов в область¹³⁷⁸.

Во-вторых, корона обладала рядом верховных прав собственности в отношении всех неиммунитетных земель государства, а именно: на сбор ежегодного поземельного налога-скатта, который в промысловых районах обычно назывался податью-аврадом; сбор экстраординарных податей по согласованию с тингами ландов и в оговоренных законом случаях (нашествие иноземцев, восстание "против короны", коронование и ритуальный объезд страны, возведение стратегических построек, женитьба сына или замужество дочери короля); право на владение замками (и их постройку), жалование их в лены и возвращение этих пожалований обратно в свою руку; право постоя¹³⁷⁹. В-третьих, король обладал нравом высшей юрисдикции¹³⁸⁰ и соответственно имел долю в судебных штрафах, право на выморочное имущество, на оплату "суда короля" и т. д. В-четвертых, король имел все более расширяющиеся права верховной собственности на ряд альменнингов (общинных земель). Наконец, король имел и собственные наследственные или благоприобретенные владения как частное лицо и получал с них ренту.

Па практике, однако, состояние государственных финансов было далеко не столь благополучным. В течение XIV и XV вв. раздачи ленов, отчуждение фискальных и судебных прав короны путем иммунитетных привилегий, залогов, откупов и др. кардинально сузили размеры реальных коронных владений и прав, особенно в период регентов. Судя по данным И. Хаммарстрём, правящая семья могла рассчитывать почти исключительно на доходы от личных владений. До середины XV в. земельные ресурсы короны были в плачевном состоянии, соотношение ее владений с территориями, розданными в различные лены и фактически изъятыми из казенного фиска – самым невыгодным¹³⁸¹. Постоянная нехватка казенных ресурсов побуждала королей и регентов использовать все пути для округления своих личных владений и максимального извлечения прибыли из них и казенных имений. Последнее достигалось, в частности, путем эксплуатации товарного обращения.

Как в большинство частных феодальных хозяйств, большая доля натуральных поступлений в королевскую казну потреблялась непосредственно. Масло и рыба из финских земель, рыба из Вэрмланда и других областей южной и восточной Швеции, где король имел рыбные промыслы, зерно и скот из центральной Швеции, кожи из Норланда и Далекарлии, а также жир и шкуры, полученные в результате забоя привезенного скота, яйца, куры, солод, мед, дерево и изделия из него – посуда, тара, плавсредства, деготь и т. д. шли на прокормление, одежду, убранство и вооружение обитателей королевского замка в Стокгольме, других замков и армии. Но поступлений не хватало, короли и регенты постоянно нуждались в наличных деньгах как для ведения войн, так и для дополнительных закупок предметов питания, одежды, быта. Королевский фогд в вестеросском замке регулярно покупал хмель, соль, рыбу и пр., фогд в Эстерботтене – рыбу, Ёталанде – быков (на ежегодных осенних ярмарках их приобретали по 700-800 голов лишь для стокгольмского замка).

Королевские фогты и поверенные ежегодно закупали для обмундирования и оплаты обслуживающего персонала и гарнизона замков сотни локтей вадмаля и холста на рынках Стокгольма, на ежегодных ярмарках в Упсале и у заезжих торговцев; закупали оружие, суда – боты, торговые и военные корабли и т. д., приобретали большие партии дорогих мехов и т. д. Осенью, после большого забоя скота и отлова рыбы, закупали по 5-7 т байе соли для засолки мяса и рыбы и некоторое количество более дорогой люнебургской – для засола особо качественных продуктов¹³⁸². Кроме того, король закупал много импортного сукна. В 1505 г. Сванте Нильсон Стуре уступил группе стокгольмских купцов право на годовую ренту с ленов Хельсингланда, Медной горы и Корсхольма в уплату за купленное у них сукно¹³⁸³. Правители страны приобретали ввозимые ганзейцами вино, немецкое пиво, дорогое оружие и предметы роскоши; как уже говорилось, против этого "расточительства" и нарушения "старых обычаев" страны протестовал в конце XV в. епископ, публицист и поэт Хенрик Тидеманссон.

Денег, получаемых короной в виде рент, налогов, штрафов и пр., на ее расходы не хватало, и необходимые дополнительные средства изыскивались, в частности, путем отчуждения (через торговлю или прямой обмен) предметов, полученных в качестве натуральных платежей. Так, ячмень – главное поступление из ленов Упланда, Вестманланда и Абоского лена – продавался в этих же областях с целью закупки солода, ржи, гороха, молока и сена (или обменивался на эти продукты), а также вывозился в район Медной горы, где его обменивали на медь и железо, или сбывался бондам и горожанам, особенно стокгольмским купцам, которые доставляли взамен хмель, соль и т. д. Смоландский ячмень продавался на рынках, обменивался на рыбу, привезенную из прибрежных районов той же области, ощущавших постоянную нехватку зерна¹³⁸⁴, или заменялся денежными платежами.

Таким образом, продукты, полученные в качестве ренты и (или) налога, частично становились предметом простого натурального обмена на внутренних рынках страны с целью прежде всего обеспечения потребностей короны в продуктах питания. В других случаях фогды продавали поступившие продукты для того, чтобы выплатить королю стоимость натуральной ренты в деньгах. Последнее требует некоторых объяснений.

Одним из непосредственных результатов сокращения пашенных земель, начавшегося в Швеции с конца XIII в. и достигшего через столетие своего апогея, было уменьшение числа налогообязанных крестьянских хозяйств. Проведенная в 90-е годы XIV в. редукция выправила положение ненадолго и не вполне. В 1413 г. администрация короля Эрика Померанского составила общую налоговую опись – так называемую "земельную книгу"; ее назначение до сих пор неясно, скорее всего она регистрировала не реально собранные подати, но лишь фискальные возможности короны. Во всяком случае, в том же году был издан "денежный указ" (penning stadga), согласно которому государственные налоги отныне должны были взиматься в фиксированном размере и только в денежной форме. Практически это выглядело иначе: рента могла вноситься и продуктами, но в пересчете на деньги; баланс фогдов также подводился в деньгах, королю же сдавались либо продукты, либо деньги¹³⁸⁵. Эта практика была распространена и на ренты.

О практических результатах этой реформы свидетельствуют документы, относящиеся к лену Бургхольм в период, следующий за переводом натуральных рент на денежное исчисление. В 1422 г. расходы и доходы этого лена были уравновешены, а баланс равен нулю. В 1423 г. изъятия короны из поступлений Бургхольма превысили его доходы на 48 мк с лишним. Тогда фогд возместил недостачу, приняв у бондов солод и мед, внесенные ими в качестве ренты по заниженной цене, и выгодно продав их. Опыт, вынесенный из этой операции, был продолжен, и в 1424 г. лен дал короне 694 мк прибыли¹³⁸⁶.

Чрезвычайно низкая оценка рентных поступлений в приемных пунктах практиковалась и до "денежной реформы": оценка производилась управляющими, которые использовали различия в ценах на продукты между областями, колебания денежного курса и попросту злоупотребляли властью¹³⁸⁷. Тем более выгодным для господствующего класса и невыгодным для бондов было официальное введение денежного исчисления натуральных рент. Не случайно Карлскроникан рассказывает о разорении бондов, вымирании бедняков в результате "денежного указа" и запустении, некогда цветущих селений. Указ 1413 г. стал одной из причин крестьянских волнений, а затем и восстания 1434-1436 гг.

С другой стороны, эта своеобразная частичная "коммутация сверху" рент и налогов должна была стимулировать их реализацию на рынке, так как в этом случае выгода получалась двойная: и от заниженной оценки полученной ренты, и от продажи продуктов по более высокой цене. И нельзя не согласиться с Э. Лённротом, что торговля короны осуществлялась за счет фактического усиления налогового бремени¹³⁸⁸. Очевидно и другое: торговля короны имела тесную связь с эволюцией ренты, так как тормозила, коммутацию платежей.

Продаваемые фогдами продукты приобретались купцами для вывоза. Использование короной для реализации своих поступлений сферы именно внешнего рынка особенно ярко проявилось в торговле металлом. Если регальные поступления металла частично шли на изготовление монеты и оружия, то поступления из рудников лично королю, как и часть регальных поступлений, почти полностью уходили на рынок, главным образом на экспорт. Прибыль от сбыта столь ценимого ганзейцами шведского металла была для королевской казны огромным подспорьем, и правители страны постоянно требовали от промыслов дополнительных партий товара. В середине XIV в. экстраординарные поборы, в частности, с Медной горы, взимались неоднократно и достигали больших размеров¹³⁸⁹.

Примечательно, что среди казенных расходов мы не встречаем какие-либо траты на горное дело – его усовершенствование, расширение, "технику безопасности" и т. д. В конце столетия корона неоднократно выплачивала металлом долги ганзейским городам. В 1396 г. прусские ганзейские города предложили шведскому королю выплатить им долг медью, железом или любекскими марками, в 1398 г. такие же условия были предложены ими для выплаты долга в 3000 любекских мк и т. д.¹³⁹⁰ В меньшем количестве шли на экспорт Другие продукты, получаемые королем в качестве ренты: масло, рыба, меха и кожи¹³⁹¹.

Для своих торговых операций шведские короли во второй половине XV и начале XVI в. держали комиссионеров в шведских и ганзейских городах и собственные торговые корабли.

Итак, торговая активность короны была велика и все более возрастала к началу XVI в. При этом характер торговых операций короны был неодинаковым на внешнем и внутреннем рынке: на внутреннем рынке она выступала главным образом как потребитель; на внешнем – как поставщик и потребитель. Торговые интересы короны лежали преимущественно в области внешнего рынка, они связывали ее более всего с иноземными торговыми кругами, которые поставляли шведским правителям и "королевских купцов", и кредиторов. Более тесная связь шведских королей с купцами из немецких городов, откуда поступал в королевский дом основной поток предметов роскоши и куда уходили из Швеции металл, масло, лососина, жир и т. д., во многом предопределяла в рассматриваемый период (как и позднее)¹³⁹² политику короны в отношении ганзейцев и ее отношение с немецким патрициатом шведских городов.

Связи короны с рынком интересны и в других отношениях. Так, нет сомнений, что именно они стимулировали развитие и укрепление регальных прав и регальной собственности короны. Из регальных прав прежде всего отметим монетную регалию, которая давала аврад с добытой руды, "вексель" с выплавки серебра, единоличное распоряжение ввозными пошлинами, получение части серебра и меди монетными дворами по твердой цене и т. д. Что касается регальной земельной собственности, то позиции короны в рассматриваемый период очень усилились прежде всего на промыслах. Согласно Уложению 1442 г., под надзор королевских фогдов была поставлена вся охота на общинных землях¹³⁹³. На рыбных промыслах, как уже говорилось, в XV в. корона завладела крупнейшими ловлями. Не удовлетворяясь уже сложившейся регальной практикой, правительство издает специальные указы и предписания относительно отлова рыбы, управления и налогообложения на наиболее важных ловлях (например, указ Карла Кнутссона от июня 1450 г., или так называемый "Устав гавани").

Такая же картина наблюдалась на горнодобывающих промыслах. В Бергслагене короли, а затем регенты в XV в. распоряжались уже большей частью владений и доходов¹³⁹⁴: еще в конце XIV или в начале XV в. рудные области, в том числе Медная гора, Вестеросский лен и волость Окербу, серебряные, железные и свинцовые рудники около городов Эребру, Арбуга и Вестерос были полностью взяты в руки короны и оставались в ее владении до середины XVI в. Во второй половине XV в. области Даларна и Естрикланд были в личном владении Нильса Буссона Стуре, а его сын Сванте Нильссон владел леном Эребру с рудниками Нораскуга. К 90-м годам XV в. корона монополизировала почти весь вывоз в Любек меди (до 2-3 тыс. шп ежегодно, против 500 шп в середине XIV в.), 1/10 экспорта железа (до 600 лэстов, т. е. около 3 тыс. т ежегодно)¹³⁹⁵.

Складывание фактической земельной регалии шведской короны прежде всего в отношении промысловых территорий, с соответствующей постановкой под финансовое и административное-управление центральной власти наиболее заметных охотничьих угодий, рыбных ловель и горных разработок вполне закономерно: корона боролась прежде всего за те территории, поступления с которых имели наиболее емкий рынок и благодаря этому приносили стабильные доходы. Усиление регалии короны на промыслах имело важное значение для складывания хозяйственной базы государственной централизации страны. Особенно это относилось к Бергслагену. Даруя наиболее крупным рудникам отдельные привилегии, заступаясь за местных торговцев металлом, ведя демагогическую игру в отношении горных людей и одновременно усиливая там горную администрацию, шведские правители, начиная со второй половины XV в. использовали Бергслаген как свою сильнейшую финансовую и политическую опору.

Роль, участие короны в развитии товарной экономики и соответственно городов были, таким образом, неоднозначными. Она вливала в рыночное обращение, особенно внешнее, значительную массу продукта, этим усиливая его. В определенной мере торговля правительствующих семей, как и попытки перевести ренты на денежный пересчет, способствовали расширению внутреннего рынка, хотя роль здесь и того и другого фактора вовсе не следует преувеличивать¹³⁹⁶.

На мой взгляд, большее значение имел для экономики факт по преимуществу внешнеторговой ориентации короны. С одной стороны, это стимулировало производство ряда продуктов, в частности добычу такого важнейшего для развития производительных сил продукта, как металл. Вместе с тем выгодные условия для экспорта металла целиком использовались только короной. Отсюда – упорное нежелание ее переводить обширные области Швеции, поставляющие металл, на денежную форму рент и налогов. Монополия короны на добычу и вывоз металла способствовала тому, что "союз" короны и городов нередко выглядел как союз шведской короны и ганзейского купечества. В немалой мере из-за этого ограничения торговли и привилегий ганзейцев в стране проводились медленно и непоследовательно, от чего также страдали города и бюргерство.

В сельскохозяйственных владениях короны производство было рассчитано в основном не на рынок, а на ее собственное потребление¹³⁹⁷ независимо от того, в какой форме взимались рента и другие поборы.

Влияние торговли короны в перестройке феодального хозяйства не играло заметной роли. Но процесс развития рынка и товарного производства имел самые ощутимые последствия для господского землевладения в целом, его отношений с городом, воздействия и развития последнего. С середины XIV в. в Швеции усиливается крупное землевладение. Его структура сохраняла ряд традиционных черт: территориальную разбросанность, абсолютное преобладание держаний над доменом; распространение специализированной и эгализированной ренты, выплачиваемой натурой и деньгами. Экономической основой барского хозяйства было, таким образом, индивидуальное, мелкое крестьянское производство. Это означает, что хозяйство феодалов было втянуто по преимуществу в товарное обращение; участие в товарном производстве имели только некоторые хозяйства, преимущественно промысловые.

Вместе с тем широкое участие господствующего класса в товарном обращении, товаризация определенной части дохода оказали на феодальное хозяйство значительное воздействие. Оно выявляется в ряде факторов: 1. Закрепление продуктового оброка. 2. Усиление специализации оброка. 3. Появление и расширение сеньориальных доходов нового типа в виде а) арендной платы за землю, мельницы, промысловые угодья, лавки (и прочую недвижимость в городах), мосты и дороги; б) откупов и ростовщичества. 4. Развитие сеньориальной собственности нового типа – регально-корпоративной или регально-монопольной, т. е. значительное расширение поглощающей способности феодальной собственности¹³⁹⁸. 5. Увеличение роли институальных доходов – налогов, штрафов, банов, десятины и т. п. 6. Включение рыночных связей в структуру хозяйственной деятельности землевладельца и его администрации.

Эксплуатация товарного обращения господствующим классом происходила как через собственное участие в нем, так и через участие в нем зависимого крестьянства, обязанного оброком. При этом произошло "разделение рынка" таким образом, что внутренний рынок, с его розничной формой торговли и широкой товарной номенклатурой, нивелирующей хозяйственную специализацию, обслуживался преимущественно самими крестьянами, а внешний рынок, с его оптовым масштабом и избранной товарной номенклатурой, обслуживался в основном через систему оброка, т. е. соответственно барскую администрацию. Это "Разделение рынка" не только давало феодалу наибольшую возможность использовать разницу в цене товара между местом его производства и сбыта (и вообще использовать систему товарного обращения с разных сторон и с наименьшим риском), но и тормозило коммутацию продуктовых рент. Сбыт феодалами рентных поступлений на внешнем рынке путем непосредственных связей с ганзейским купечеством вообще тормозили развитие денежных отношений, так как консервировали немонетные платежи, практику оплаты товаров товаром либо весовым драгоценным металлом¹³⁹⁹.

Эксплуатация товарного обращения господствующим классом происходила и через систему сословных привилегий, пошлин, коммерческого кредита, в конечном счете и через систему ссудных отношений (где нередко использовались наличные средства, сформировавшиеся в сфере товарного обращения). И здесь город, его рынок являлись побудителями втягивания господствующего класса в систему коммерческих связей и денежных отношений.

Общим итогом деятельности феодалов в области рыночных отношений было, с одной стороны, укрепление господствующего класса, в первую очередь его правящей элиты¹⁴⁰⁰; с другой – рост его социальных коммуникаций, сцементированных интересами по рынку. Оба эти результата в течение второй половины XIV и особенно в XV в. являлись факторами государственной консолидации. Нельзя не подчеркнуть здесь принципиальное значение развития города и товарно-денежных отношений как важнейшего элемента развития политической роли правящей верхушки феодалов.

---

¹³⁷⁵ Ландслаг, с. 199, прим. 3.
¹³⁷⁶ VgL, II, Kg3; UL, Kg3; SdmL, Kg3; OgL D14, 1; HL, Kg, 11, 1.
¹³⁷⁷ MEL, KgB, II, V, 4.
¹³⁷⁸ Rosen J. Husaby, s. 94-95.
¹³⁷⁹ MEL, KgB, V, 5, 6, 9; VI, 4.
¹³⁸⁰ MEL, KgB, V, 9.
¹³⁸¹ Fritz B. Op. cit., s. 89 f.
¹³⁸² Hammarstrom I. Finansforvaltning, s. 103, 111, 112, 137, 174; Lonnroth E. Statsmakt, s. 183-184; Kerkkonen G. Bondebefolkningens binaringar, s. 280-300; Ekman S. Norrlands jakt, s. 208 о. a.
¹³⁸³ Осенью того же 1505 г. фогт Корсхольма купил для стокгольмского замка привезенную рыбаками ботническую рыбу, заплатив за нее 81 мк из зимней ренты с лена, поступившей в наличных деньгах. Рента с Медной горы шла медью, с Хельсингланда – смешанная.
¹³⁸⁴ Rakenskaper av Svartsjo lan ar 1481; Rakenskaper av Stegeborgs slott, ar 1490. Hammarstrom I. Finansforvaltning, s. 103, 114, 118.
¹³⁸⁵ Tunberg S. Erik af Pommerns jordebok, s. 117, Lonnroth E. Statsmakt, s. 38, 185.
¹³⁸⁶ Styffe. Bidrag, 2, s. 222 f.
¹³⁸⁷ Ср.: материалы Упсальского собора: в 1313 г. рыночная цена на зерно была 8-7 мк за лэст, у бондов же – в счет церковной десятины – его брали по цене 8-2 мк. – DS, N 1667.
¹³⁸⁸ Lonnroth Е. Statsmakt, s. 170.
¹³⁸⁹ В 1357 г. король потребовал от Медной горы 32 шп меди в год "ас subsidium..." С 1361 г. король взимал дополнительно 88 шп меди, с 1367 г. – 100 шп меди в год. В целом в 50-60-е годы XIV в. только дополнительные (кроме ренты, десятины и штрафов) поборы короля с одной Медной горы исчислялись в солидную сумму от 110 до 340 мк серебра в год (Soderberg Т. Stora Kopparbergert, s. 87-89).
¹³⁹⁰ Styffe. Bidrag, bd. 2, s. 20 ff.; Soderberg Т. Stora Kopparberget, s. 442.
¹³⁹¹ Ahnhind N. Op. cit., s. 229; Hammarstrom I. Finansforvaltning, s. 183-187
¹³⁹² Ср.: Meyerson A. Det tyska kopet 1541.
¹³⁹³ Подробнее см.: Nilsson A. Vargskall, s. 107, 108.
¹³⁹⁴ SD, № 2792.
¹³⁹⁵ Bergsbruk (KHL, 1), s. 486; Hildebrand K.-G. Public Finance, p. 100.
¹³⁹⁶ И. Хаммарстрём полагает даже, что сделки короны на внутренних рынках и ее политика были основной поддержкой местных и центральных ярмарок (Finansvorvaltning, s. 107 f.). Однако приводимые ею же факты показывают, что эта политика не была последовательной, а в ряде случаев наносила прямой ущерб интересам внутренней торговли страны (ibid., s. 108 f.)
¹³⁹⁷ Ср.: Lonnroth Е. Statsmakt, s. 169.
¹³⁹⁸ Ср. тезис Я. Д. Серовайского о решающей роли городов и рынка в формировании регальной собственности как новой и более результативной формы феодальной собственности (ВИ, 1978, № 3, с. 118-122. Материалы Саратовского симпозиума 1977 г.).
¹³⁹⁹ См. паши статьи о денежном обращении в средневековой Швеции.
¹⁴⁰⁰ Сохранение роли земельной аристократии наряду с растущей рентабельностью крупного феодального хозяйства оказались в Швеции очень стойкими и имели далеко идущие социальные последствия. С конца XVI и в XVII в. в стране развились домены и барщинно-крепостнические отношения, незнакомые классическому шведскому средневековью (ср.: Кан А. А. Две тенденции в дворянском хозяйстве Швеции XVII в., с. 131-144). Одновременно происходило обуржуазивание помещиков, что сыграло, видимо, существенную роль в безреволюционном – путем реформ – переходе Швеции к капитализму.