Характер хозяйства и рент и формы их вовлечения в товарное обращение в принципе рисуют коронное хозяйство и его рыночные связи как один из вариантов рыночных связей крупного светского хозяйства. Различие между ними происходило за счет публично-правовых позиций и возможностей короны, и именно на этом моменте мы сосредоточим свое внимание.
Хотя в принципе должно было существовать известное размежевание между частным и публичным началами – сеньориальными доходами правящей семьи, поступлениями от удельных коронных владений и государственными поборами, на практике это различие не соблюдалось. Вся земля мыслилась как территория короны и личные доходы короля или регента в документах не вычленены. "Смешанное" хозяйство, составлявшее материальную базу шведской государственной власти и положения правящей семьи, состояло из нескольких основных частей. Прежде всего – комплекс казенных имений, управлявшихся фогдами и находившихся в держаниях под комбинированную ренту. Вероятно, основой комплекса стали древние владения упсальского языческого храма, с которого свейский конунг как первосвященник получал доходы; отсюда произошло и название коронного домена – Упсальский удел1375. В XIII в., судя по областным законам, домен включал уже деревни и дворы во всех областях страны1376, и Ландслаг Магнуса Эрикссона зафиксировал принадлежность королю не только Упсальского удела, но и других коронных имений, "издавна" являвшихся собственностью короны1377. В каждой области страны находились резиденции короля (husaby) – всего до 70, из них 25 – в Упланде; туда свозились ренты, там мог останавливаться король во время наездов в область1378.
Во-вторых, корона обладала рядом верховных прав собственности в отношении всех неиммунитетных земель государства, а именно: на сбор ежегодного поземельного налога-скатта, который в промысловых районах обычно назывался податью-аврадом; сбор экстраординарных податей по согласованию с тингами ландов и в оговоренных законом случаях (нашествие иноземцев, восстание "против короны", коронование и ритуальный объезд страны, возведение стратегических построек, женитьба сына или замужество дочери короля); право на владение замками (и их постройку), жалование их в лены и возвращение этих пожалований обратно в свою руку; право постоя1379. В-третьих, король обладал нравом высшей юрисдикции1380 и соответственно имел долю в судебных штрафах, право на выморочное имущество, на оплату "суда короля" и т. д. В-четвертых, король имел все более расширяющиеся права верховной собственности на ряд альменнингов (общинных земель). Наконец, король имел и собственные наследственные или благоприобретенные владения как частное лицо и получал с них ренту.
Па практике, однако, состояние государственных финансов было далеко не столь благополучным. В течение XIV и XV вв. раздачи ленов, отчуждение фискальных и судебных прав короны путем иммунитетных привилегий, залогов, откупов и др. кардинально сузили размеры реальных коронных владений и прав, особенно в период регентов. Судя по данным И. Хаммарстрём, правящая семья могла рассчитывать почти исключительно на доходы от личных владений. До середины XV в. земельные ресурсы короны были в плачевном состоянии, соотношение ее владений с территориями, розданными в различные лены и фактически изъятыми из казенного фиска – самым невыгодным1381. Постоянная нехватка казенных ресурсов побуждала королей и регентов использовать все пути для округления своих личных владений и максимального извлечения прибыли из них и казенных имений. Последнее достигалось, в частности, путем эксплуатации товарного обращения.
Как в большинство частных феодальных хозяйств, большая доля натуральных поступлений в королевскую казну потреблялась непосредственно. Масло и рыба из финских земель, рыба из Вэрмланда и других областей южной и восточной Швеции, где король имел рыбные промыслы, зерно и скот из центральной Швеции, кожи из Норланда и Далекарлии, а также жир и шкуры, полученные в результате забоя привезенного скота, яйца, куры, солод, мед, дерево и изделия из него – посуда, тара, плавсредства, деготь и т. д. шли на прокормление, одежду, убранство и вооружение обитателей королевского замка в Стокгольме, других замков и армии. Но поступлений не хватало, короли и регенты постоянно нуждались в наличных деньгах как для ведения войн, так и для дополнительных закупок предметов питания, одежды, быта. Королевский фогд в вестеросском замке регулярно покупал хмель, соль, рыбу и пр., фогд в Эстерботтене – рыбу, Ёталанде – быков (на ежегодных осенних ярмарках их приобретали по 700-800 голов лишь для стокгольмского замка).
Королевские фогты и поверенные ежегодно закупали для обмундирования и оплаты обслуживающего персонала и гарнизона замков сотни локтей вадмаля и холста на рынках Стокгольма, на ежегодных ярмарках в Упсале и у заезжих торговцев; закупали оружие, суда – боты, торговые и военные корабли и т. д., приобретали большие партии дорогих мехов и т. д. Осенью, после большого забоя скота и отлова рыбы, закупали по 5-7 т байе соли для засолки мяса и рыбы и некоторое количество более дорогой люнебургской – для засола особо качественных продуктов1382. Кроме того, король закупал много импортного сукна. В 1505 г. Сванте Нильсон Стуре уступил группе стокгольмских купцов право на годовую ренту с ленов Хельсингланда, Медной горы и Корсхольма в уплату за купленное у них сукно1383. Правители страны приобретали ввозимые ганзейцами вино, немецкое пиво, дорогое оружие и предметы роскоши; как уже говорилось, против этого "расточительства" и нарушения "старых обычаев" страны протестовал в конце XV в. епископ, публицист и поэт Хенрик Тидеманссон.
Денег, получаемых короной в виде рент, налогов, штрафов и пр., на ее расходы не хватало, и необходимые дополнительные средства изыскивались, в частности, путем отчуждения (через торговлю или прямой обмен) предметов, полученных в качестве натуральных платежей. Так, ячмень – главное поступление из ленов Упланда, Вестманланда и Абоского лена – продавался в этих же областях с целью закупки солода, ржи, гороха, молока и сена (или обменивался на эти продукты), а также вывозился в район Медной горы, где его обменивали на медь и железо, или сбывался бондам и горожанам, особенно стокгольмским купцам, которые доставляли взамен хмель, соль и т. д. Смоландский ячмень продавался на рынках, обменивался на рыбу, привезенную из прибрежных районов той же области, ощущавших постоянную нехватку зерна1384, или заменялся денежными платежами.
Таким образом, продукты, полученные в качестве ренты и (или) налога, частично становились предметом простого натурального обмена на внутренних рынках страны с целью прежде всего обеспечения потребностей короны в продуктах питания. В других случаях фогды продавали поступившие продукты для того, чтобы выплатить королю стоимость натуральной ренты в деньгах. Последнее требует некоторых объяснений.
Одним из непосредственных результатов сокращения пашенных земель, начавшегося в Швеции с конца XIII в. и достигшего через столетие своего апогея, было уменьшение числа налогообязанных крестьянских хозяйств. Проведенная в 90-е годы XIV в. редукция выправила положение ненадолго и не вполне. В 1413 г. администрация короля Эрика Померанского составила общую налоговую опись – так называемую "земельную книгу"; ее назначение до сих пор неясно, скорее всего она регистрировала не реально собранные подати, но лишь фискальные возможности короны. Во всяком случае, в том же году был издан "денежный указ" (penning stadga), согласно которому государственные налоги отныне должны были взиматься в фиксированном размере и только в денежной форме. Практически это выглядело иначе: рента могла вноситься и продуктами, но в пересчете на деньги; баланс фогдов также подводился в деньгах, королю же сдавались либо продукты, либо деньги1385. Эта практика была распространена и на ренты.
О практических результатах этой реформы свидетельствуют документы, относящиеся к лену Бургхольм в период, следующий за переводом натуральных рент на денежное исчисление. В 1422 г. расходы и доходы этого лена были уравновешены, а баланс равен нулю. В 1423 г. изъятия короны из поступлений Бургхольма превысили его доходы на 48 мк с лишним. Тогда фогд возместил недостачу, приняв у бондов солод и мед, внесенные ими в качестве ренты по заниженной цене, и выгодно продав их. Опыт, вынесенный из этой операции, был продолжен, и в 1424 г. лен дал короне 694 мк прибыли1386.
Чрезвычайно низкая оценка рентных поступлений в приемных пунктах практиковалась и до "денежной реформы": оценка производилась управляющими, которые использовали различия в ценах на продукты между областями, колебания денежного курса и попросту злоупотребляли властью1387. Тем более выгодным для господствующего класса и невыгодным для бондов было официальное введение денежного исчисления натуральных рент. Не случайно Карлскроникан рассказывает о разорении бондов, вымирании бедняков в результате "денежного указа" и запустении, некогда цветущих селений. Указ 1413 г. стал одной из причин крестьянских волнений, а затем и восстания 1434-1436 гг.
С другой стороны, эта своеобразная частичная "коммутация сверху" рент и налогов должна была стимулировать их реализацию на рынке, так как в этом случае выгода получалась двойная: и от заниженной оценки полученной ренты, и от продажи продуктов по более высокой цене. И нельзя не согласиться с Э. Лённротом, что торговля короны осуществлялась за счет фактического усиления налогового бремени1388. Очевидно и другое: торговля короны имела тесную связь с эволюцией ренты, так как тормозила, коммутацию платежей.
Продаваемые фогдами продукты приобретались купцами для вывоза. Использование короной для реализации своих поступлений сферы именно внешнего рынка особенно ярко проявилось в торговле металлом. Если регальные поступления металла частично шли на изготовление монеты и оружия, то поступления из рудников лично королю, как и часть регальных поступлений, почти полностью уходили на рынок, главным образом на экспорт. Прибыль от сбыта столь ценимого ганзейцами шведского металла была для королевской казны огромным подспорьем, и правители страны постоянно требовали от промыслов дополнительных партий товара. В середине XIV в. экстраординарные поборы, в частности, с Медной горы, взимались неоднократно и достигали больших размеров1389.
Примечательно, что среди казенных расходов мы не встречаем какие-либо траты на горное дело – его усовершенствование, расширение, "технику безопасности" и т. д. В конце столетия корона неоднократно выплачивала металлом долги ганзейским городам. В 1396 г. прусские ганзейские города предложили шведскому королю выплатить им долг медью, железом или любекскими марками, в 1398 г. такие же условия были предложены ими для выплаты долга в 3000 любекских мк и т. д.1390 В меньшем количестве шли на экспорт Другие продукты, получаемые королем в качестве ренты: масло, рыба, меха и кожи1391.
Для своих торговых операций шведские короли во второй половине XV и начале XVI в. держали комиссионеров в шведских и ганзейских городах и собственные торговые корабли.
Итак, торговая активность короны была велика и все более возрастала к началу XVI в. При этом характер торговых операций короны был неодинаковым на внешнем и внутреннем рынке: на внутреннем рынке она выступала главным образом как потребитель; на внешнем – как поставщик и потребитель. Торговые интересы короны лежали преимущественно в области внешнего рынка, они связывали ее более всего с иноземными торговыми кругами, которые поставляли шведским правителям и "королевских купцов", и кредиторов. Более тесная связь шведских королей с купцами из немецких городов, откуда поступал в королевский дом основной поток предметов роскоши и куда уходили из Швеции металл, масло, лососина, жир и т. д., во многом предопределяла в рассматриваемый период (как и позднее)1392 политику короны в отношении ганзейцев и ее отношение с немецким патрициатом шведских городов.
Связи короны с рынком интересны и в других отношениях. Так, нет сомнений, что именно они стимулировали развитие и укрепление регальных прав и регальной собственности короны. Из регальных прав прежде всего отметим монетную регалию, которая давала аврад с добытой руды, "вексель" с выплавки серебра, единоличное распоряжение ввозными пошлинами, получение части серебра и меди монетными дворами по твердой цене и т. д. Что касается регальной земельной собственности, то позиции короны в рассматриваемый период очень усилились прежде всего на промыслах. Согласно Уложению 1442 г., под надзор королевских фогдов была поставлена вся охота на общинных землях1393. На рыбных промыслах, как уже говорилось, в XV в. корона завладела крупнейшими ловлями. Не удовлетворяясь уже сложившейся регальной практикой, правительство издает специальные указы и предписания относительно отлова рыбы, управления и налогообложения на наиболее важных ловлях (например, указ Карла Кнутссона от июня 1450 г., или так называемый "Устав гавани").
Такая же картина наблюдалась на горнодобывающих промыслах. В Бергслагене короли, а затем регенты в XV в. распоряжались уже большей частью владений и доходов1394: еще в конце XIV или в начале XV в. рудные области, в том числе Медная гора, Вестеросский лен и волость Окербу, серебряные, железные и свинцовые рудники около городов Эребру, Арбуга и Вестерос были полностью взяты в руки короны и оставались в ее владении до середины XVI в. Во второй половине XV в. области Даларна и Естрикланд были в личном владении Нильса Буссона Стуре, а его сын Сванте Нильссон владел леном Эребру с рудниками Нораскуга. К 90-м годам XV в. корона монополизировала почти весь вывоз в Любек меди (до 2-3 тыс. шп ежегодно, против 500 шп в середине XIV в.), 1/10 экспорта железа (до 600 лэстов, т. е. около 3 тыс. т ежегодно)1395.
Складывание фактической земельной регалии шведской короны прежде всего в отношении промысловых территорий, с соответствующей постановкой под финансовое и административное-управление центральной власти наиболее заметных охотничьих угодий, рыбных ловель и горных разработок вполне закономерно: корона боролась прежде всего за те территории, поступления с которых имели наиболее емкий рынок и благодаря этому приносили стабильные доходы. Усиление регалии короны на промыслах имело важное значение для складывания хозяйственной базы государственной централизации страны. Особенно это относилось к Бергслагену. Даруя наиболее крупным рудникам отдельные привилегии, заступаясь за местных торговцев металлом, ведя демагогическую игру в отношении горных людей и одновременно усиливая там горную администрацию, шведские правители, начиная со второй половины XV в. использовали Бергслаген как свою сильнейшую финансовую и политическую опору.
Роль, участие короны в развитии товарной экономики и соответственно городов были, таким образом, неоднозначными. Она вливала в рыночное обращение, особенно внешнее, значительную массу продукта, этим усиливая его. В определенной мере торговля правительствующих семей, как и попытки перевести ренты на денежный пересчет, способствовали расширению внутреннего рынка, хотя роль здесь и того и другого фактора вовсе не следует преувеличивать1396.
На мой взгляд, большее значение имел для экономики факт по преимуществу внешнеторговой ориентации короны. С одной стороны, это стимулировало производство ряда продуктов, в частности добычу такого важнейшего для развития производительных сил продукта, как металл. Вместе с тем выгодные условия для экспорта металла целиком использовались только короной. Отсюда – упорное нежелание ее переводить обширные области Швеции, поставляющие металл, на денежную форму рент и налогов. Монополия короны на добычу и вывоз металла способствовала тому, что "союз" короны и городов нередко выглядел как союз шведской короны и ганзейского купечества. В немалой мере из-за этого ограничения торговли и привилегий ганзейцев в стране проводились медленно и непоследовательно, от чего также страдали города и бюргерство.
В сельскохозяйственных владениях короны производство было рассчитано в основном не на рынок, а на ее собственное потребление1397 независимо от того, в какой форме взимались рента и другие поборы.
Влияние торговли короны в перестройке феодального хозяйства не играло заметной роли. Но процесс развития рынка и товарного производства имел самые ощутимые последствия для господского землевладения в целом, его отношений с городом, воздействия и развития последнего. С середины XIV в. в Швеции усиливается крупное землевладение. Его структура сохраняла ряд традиционных черт: территориальную разбросанность, абсолютное преобладание держаний над доменом; распространение специализированной и эгализированной ренты, выплачиваемой натурой и деньгами. Экономической основой барского хозяйства было, таким образом, индивидуальное, мелкое крестьянское производство. Это означает, что хозяйство феодалов было втянуто по преимуществу в товарное обращение; участие в товарном производстве имели только некоторые хозяйства, преимущественно промысловые.
Вместе с тем широкое участие господствующего класса в товарном обращении, товаризация определенной части дохода оказали на феодальное хозяйство значительное воздействие. Оно выявляется в ряде факторов: 1. Закрепление продуктового оброка. 2. Усиление специализации оброка. 3. Появление и расширение сеньориальных доходов нового типа в виде а) арендной платы за землю, мельницы, промысловые угодья, лавки (и прочую недвижимость в городах), мосты и дороги; б) откупов и ростовщичества. 4. Развитие сеньориальной собственности нового типа – регально-корпоративной или регально-монопольной, т. е. значительное расширение поглощающей способности феодальной собственности1398. 5. Увеличение роли институальных доходов – налогов, штрафов, банов, десятины и т. п. 6. Включение рыночных связей в структуру хозяйственной деятельности землевладельца и его администрации.
Эксплуатация товарного обращения господствующим классом происходила как через собственное участие в нем, так и через участие в нем зависимого крестьянства, обязанного оброком. При этом произошло "разделение рынка" таким образом, что внутренний рынок, с его розничной формой торговли и широкой товарной номенклатурой, нивелирующей хозяйственную специализацию, обслуживался преимущественно самими крестьянами, а внешний рынок, с его оптовым масштабом и избранной товарной номенклатурой, обслуживался в основном через систему оброка, т. е. соответственно барскую администрацию. Это "Разделение рынка" не только давало феодалу наибольшую возможность использовать разницу в цене товара между местом его производства и сбыта (и вообще использовать систему товарного обращения с разных сторон и с наименьшим риском), но и тормозило коммутацию продуктовых рент. Сбыт феодалами рентных поступлений на внешнем рынке путем непосредственных связей с ганзейским купечеством вообще тормозили развитие денежных отношений, так как консервировали немонетные платежи, практику оплаты товаров товаром либо весовым драгоценным металлом1399.
Эксплуатация товарного обращения господствующим классом происходила и через систему сословных привилегий, пошлин, коммерческого кредита, в конечном счете и через систему ссудных отношений (где нередко использовались наличные средства, сформировавшиеся в сфере товарного обращения). И здесь город, его рынок являлись побудителями втягивания господствующего класса в систему коммерческих связей и денежных отношений.
Общим итогом деятельности феодалов в области рыночных отношений было, с одной стороны, укрепление господствующего класса, в первую очередь его правящей элиты1400; с другой – рост его социальных коммуникаций, сцементированных интересами по рынку. Оба эти результата в течение второй половины XIV и особенно в XV в. являлись факторами государственной консолидации. Нельзя не подчеркнуть здесь принципиальное значение развития города и товарно-денежных отношений как важнейшего элемента развития политической роли правящей верхушки феодалов.
1375 Ландслаг, с. 199, прим. 3.
1376 VgL, II, Kg3; UL, Kg3; SdmL, Kg3; OgL D14, 1; HL, Kg, 11, 1.
1377 MEL, KgB, II, V, 4.
1378 Rosen J. Husaby, s. 94-95.
1379 MEL, KgB, V, 5, 6, 9; VI, 4.
1380 MEL, KgB, V, 9.
1381 Fritz B. Op. cit., s. 89 f.
1382 Hammarstrom I. Finansforvaltning, s. 103, 111, 112, 137, 174; Lonnroth E. Statsmakt, s. 183-184; Kerkkonen G. Bondebefolkningens binaringar, s. 280-300; Ekman S. Norrlands jakt, s. 208 о. a.
1383 Осенью того же 1505 г. фогт Корсхольма купил для стокгольмского замка привезенную рыбаками ботническую рыбу, заплатив за нее 81 мк из зимней ренты с лена, поступившей в наличных деньгах. Рента с Медной горы шла медью, с Хельсингланда – смешанная.
1384 Rakenskaper av Svartsjo lan ar 1481; Rakenskaper av Stegeborgs slott, ar 1490. Hammarstrom I. Finansforvaltning, s. 103, 114, 118.
1385 Tunberg S. Erik af Pommerns jordebok, s. 117, Lonnroth E. Statsmakt, s. 38, 185.
1386 Styffe. Bidrag, 2, s. 222 f.
1387 Ср.: материалы Упсальского собора: в 1313 г. рыночная цена на зерно была 8-7 мк за лэст, у бондов же – в счет церковной десятины – его брали по цене 8-2 мк. – DS, N 1667.
1388 Lonnroth Е. Statsmakt, s. 170.
1389 В 1357 г. король потребовал от Медной горы 32 шп меди в год "ас subsidium..." С 1361 г. король взимал дополнительно 88 шп меди, с 1367 г. – 100 шп меди в год. В целом в 50-60-е годы XIV в. только дополнительные (кроме ренты, десятины и штрафов) поборы короля с одной Медной горы исчислялись в солидную сумму от 110 до 340 мк серебра в год (Soderberg Т. Stora Kopparbergert, s. 87-89).
1390 Styffe. Bidrag, bd. 2, s. 20 ff.; Soderberg Т. Stora Kopparberget, s. 442.
1391 Ahnhind N. Op. cit., s. 229; Hammarstrom I. Finansforvaltning, s. 183-187
1392 Ср.: Meyerson A. Det tyska kopet 1541.
1393 Подробнее см.: Nilsson A. Vargskall, s. 107, 108.
1394 SD, № 2792.
1395 Bergsbruk (KHL, 1), s. 486; Hildebrand K.-G. Public Finance, p. 100.
1396 И. Хаммарстрём полагает даже, что сделки короны на внутренних рынках и ее политика были основной поддержкой местных и центральных ярмарок (Finansvorvaltning, s. 107 f.). Однако приводимые ею же факты показывают, что эта политика не была последовательной, а в ряде случаев наносила прямой ущерб интересам внутренней торговли страны (ibid., s. 108 f.)
1397 Ср.: Lonnroth Е. Statsmakt, s. 169.
1398 Ср. тезис Я. Д. Серовайского о решающей роли городов и рынка в формировании регальной собственности как новой и более результативной формы феодальной собственности (ВИ, 1978, № 3, с. 118-122. Материалы Саратовского симпозиума 1977 г.).
1399 См. паши статьи о денежном обращении в средневековой Швеции.
1400 Сохранение роли земельной аристократии наряду с растущей рентабельностью крупного феодального хозяйства оказались в Швеции очень стойкими и имели далеко идущие социальные последствия. С конца XVI и в XVII в. в стране развились домены и барщинно-крепостнические отношения, незнакомые классическому шведскому средневековью (ср.: Кан А. А. Две тенденции в дворянском хозяйстве Швеции XVII в., с. 131-144). Одновременно происходило обуржуазивание помещиков, что сыграло, видимо, существенную роль в безреволюционном – путем реформ – переходе Швеции к капитализму.