В своем движении на восток норманны неминуемо должны были столкнуться со славянами. Когда именно свеи или даны впервые узнали о славянском заселении севера Восточноевропейской равнины – судить трудно. В принципе, они уже в VI–VII вв. могли сталкиваться с кривичами на Западной Двине или на других восточных окраинах известного тогда Восточного Края – «Эстланда». В конце же VII в. словене осели по Волхову до самых его низовий – то есть у подступов, через Ладожское озеро и Неву, к Финскому заливу. Скандинавы сами пока едва разведывали эти края. Но отсюда поступали «престижные», окруженные сверхъестественным ореолом, финские украшения, и не они одни. А значит, рано или поздно норманнские мореходы должны были появиться и на Ладоге.
Итак, где-то в начале VIII в. первые из скандинавов проникли в поволховские земли, еще далекие от того, чтобы стать «Страной Городов», «Гардарики» позднейших саг. Заселяемые словенами и финнами лесные пространства представлялись норманнам последней землей, краем света. Где-то дальше на восток или на север воображение помещало мифический Йотунхейм, страну враждебных богам и людям великанов. В то же время путь туда – это путь к богатству и славе. Там эпический герой может обрести себе супругу, и брак этот будет почетен. Там вершатся превосходящие человеческое разумение и по сложности, и по воздаянию подвиги.[1975] Но на фоне легендарных повествований о первых поездках скандинавов в глубины Восточной Европы резко выделяется самый распространенный сюжет. Это группа вполне конкретных и довольно сухих сведений о происхождении датской и шведской королевских династий.
«Лодьи» викингов на пути «из варяг в греки». Реконструкция
События, развернувшиеся на прибалтийском Севере в VIII в., послужили прологом к начавшейся эре викингов. Скандинавские предания, сохранившие о них память, упоминают различные славянские племена. События эти, вовлекшие в свой водоворот почти всех славян балтийского приморья, позволяют лучше понять предысторию Руси. Они выводят нас из привычно-замкнутого пространства вечного российского спора «норманизма» с «антинорманизмом» на простор истории всей Славянской Европы. И позволяют увидеть славян – неожиданно для привычных воззрений – не как статистов или жертв, а как активных участников происходящего. При неоценимой помощи археологических источников этого и последующего времени мы видим подлинную роль славянских племен в потрясениях, охвативших Север в начале викингской эпохи.
Итак, примерно в первой трети VIII в. в землях будущей Северной Руси правил князь, которого саги называют «Радбард». Имя это явно не скандинавское. За ним легко распознается славянское «Ратобор» (Ратибор) или «Радобор».[1976] Предпочтительнее «Ратибор» – имя, известное на Руси и частое позднее среди новгородской знати. Оно, кроме того, имеет краткую форму «Ратбор».
Владения Ратибора отождествляются с Русью, «Гардарики», иногда даже прямо с «Хольмгардом» – Новгородом.[1977] И то, и другое – позднейшие осмысления восходящего к VIII в. предания. Но осмысления в целом верные. Путь к владениям «Радбарда» из Скандинавии вел по морю до Финского залива[1978] – значит дальше в Неву к Ладожскому озеру и Поволховью. Итак, в Ратиборе логично видеть князя именно словенского, княжившего к югу от Ладожского озера, в Любше. В принципе он мог приходиться сыном и наследником основателю Любши, «Волху», приведшему словен в конце VII в. на новые земли и основавшему их княжение.
В то время краткосрочным гегемоном Скандинавии оказался конунг Ивар Широкие Объятия из датского рода Ильвингов. Он приходился племянником конунгу Сканей (ныне Южная Швеция) Гудрёду. Гудрёда убила собственная его жена, дочь объединителя Швеции, конунга Упсалы Ингъяльда Коварного. До этого Гудрёд по ее наущению расправился со своим братом Харальдом, конунгом островов Сьяланд и отцом Ивара. Ивар в отместку убил Ингъяльда с его дочерью и захватил Упсалу. С этого началось строительство недолговечной викингской «державы», которое и принесло Ивару многозначительное прозвище. Ивар совершал набеги до самых границ владений Ратибора. Он собирал «дань» с прибалтийских земель.[1979]
В «широкие объятия» Ивара в итоге попал и удел его сородича и зятя Хрёрика Метательное Кольцо, правителя данов и ютов из рода Скъёльдунгов. Вдова Хрёрика, Ауд, бежала от своего отца с юным сыном Харальдом. В своем бегстве она достигла владений Ратибора. Тот принял у себя изгнанницу и взял ее в жены. От этого брака родился сын Рандвер. Харальда, который после получил прозвание Боезуб, доблестного и сильного воина, Ратибор принял на воспитание. Ивар в конечном счете решил напасть на нежеланного зятя. Со своим флотом, собранным со всех плативших дань восточных земель, он выступил против Ратибора. Но в Финском заливе свеев, данов и их союзников застигла буря. Ивар утонул. По другой версии, война между славянами и свеями все же произошла, причем Боезуб сражался на стороне своего нового народа. Свеи были побеждены. После гибели Ивара Харальд с благословения приемного отца отправился на запад. Сначала на Готланде или на островах Сьяланда и в Сканей, а затем по всем землям данов и ютов его признали конунгом. Свейских племенных конунгов Харальд разбил и подчинил своей власти.[1980]
Харальд, «покорив» большую часть норманнов, обратился к набегам на соседние племена. Среди прочих соседей ему вроде бы удалось взять «дань» с каких-то славян Южной Прибалтики. Речь идет почти наверняка о ближайших к Ютландии ободричах. Их вожди обязались помогать Харальду войском.[1981] С ободричами завязывались все более тесные связи.
Вторым сыном Ауд, от Ратибора, был, как уже говорилось, Рандвер. Сохраненное сагами имя его, так же как у отца, не скандинавское. Учитывая происхождение, можно предположить составное славяно-германское образование. Но можно и увидеть нечто вроде целого славянского имени «Радомер», «Радомир» или «Ратимир (Ратмир)», переосмысленного и искаженного на свой лад скандинавами. Первый компонент, «Rand-», скорее тот же, что и «Ra?-» у отца – следовательно, все же «Ратмир»?
Рандвер не остался на родине, а отправился по следам Харальда на Запад. Он присвоил себе часть дедовских владений в Дании. Но основное время он, как и Харальд, проводил в викингских набегах. Рандвер женился на Асе, дочери норвежского племенного конунга Харальда Рыжебородого, от которой имел сына Сигурда Кольцо. Последний позже осел в свейской Упсале.[1982] Определять точные границы племен, объединенных «властью» бродячих конунгов вроде Харальда и Рандвера, вожаков викингских дружин, – занятие не слишком перспективное. В сагах откладывались воспоминания об их претензиях, а не о реальной власти. Вместе с тем можно предположить, что одной из главных баз Рандвера являлась свейская Бирка – богатый вик на восточном, обращенном к Балтике побережье. Бирка была связана и с Поволховьем, и с Аландами. Здесь уже в VIII в. отмечены курганы, напоминающие словенские сопки.[1983]
Что касается «Гардарики», то наследником Ратибора в сагах предстает его племянник по сестре (hnef). Он носит скандинавское имя Рёгнвальд[1984] – но позднее на Руси это имя легко славянизировалось и толковалось как «Рогволод». Имя Рёгнвальда свидетельствует о том, что брак Ратибора и Ауд открыл путь к смешению славянской и скандинавской знати. Сестра князя вышла замуж за знатного скандинава (кого-то из родни Ауд?).
В условиях, когда за морем действовали и «правили» славянин по отцу Рандвер и славянский воспитанник Харальд, такое смешение становилось естественным. Оно проложило «подданным» Харальда, свеям, дорогу на восток. Здесь к сохраненным памятью скандинавов преданиям присоединяется уже и археологический материал. Как раз в середине VIII в., в годы «правления» Рандвера и Харальда в Скандинавии, появляются первые материальные приметы норманнов на будущем Русском Севере.
Чуть южнее Любши через Волхов, на противоположном берегу вверх по течению, в реку впадает ее приток – Ладожка. Исходное финское название ее – Alode-joki, Нижняя Река, – хорошо соотносится с представлением о низовьях Волхова как о «Низе» вообще, уделе Велеса.[1985] У впадения Ладожки в середине VIII в. возникло тогда еще неукрепленное поселение, которому суждено было сыграть немалую роль в истории Русского Севера. Славяне позднее называли это поселение Ладогой, скандинавы – Альдейгьей, Aldejgja. Оба названия восходят к финскому названию реки, Alode-joki, причем славянское название – через посредство скандинавского.[1986] Ничего удивительного в этом нет. Первыми насельниками Староладожского Земляного городища стали именно пришельцы из-за моря.
В 753 г. на мысу, образуемом Ладожкой и Волховом при широкой дельте, которую образует слияние «Нижней Реки» с «Верхней», Yla-joki (слав. Заклюка), появилась деревянная застройка. Поселение захватило затем и северный берег Ладожки. Общая площадь составила 4–5 га. Застройку составляли в основном «большие дома» скандинавского типа, возведенные с использованием каркасно-столбовой техники, с очагами в центре. Площадь таких домов – 72 м2. Среди них отмечен единственный сруб, но также с очагом в центре. Он меньше размером – 30 м2. Всего домов на поселении насчитывалось пока до десятка. Каждый дом являлся центром двора-усадьбы, площадью свыше 200 м2. Самым ценным открытием археологов в Ладоге являлась мастерская металлурга. Мастер, работавший в этой «кузнице», являлся и кузнецом, и литейщиком-ювелиром. Среди его инструментов имелся набор из 7 шарнирных клещей разной длины, в том числе с ограничителями, шилья, миниатюрные наковальни, зубила, сверла для дерева, ювелирные молоточки и ножницы, оселок. Все эти инструменты хорошо известны по скандинавским находкам. Ремесленник изготавливал оружие, ладейные заклепки, а также украшения. Орудия, спрятанные мастером при гибели первоначальной Альдейгьи, найдены вместе с бронзовым навершием, изображающим типично скандинавский сюжет – бог Один со своими вещими воронами. Помимо обработки металлов, в Альдейгье занимались и изготовлением янтарных бус.[1987]
Первопоселенцами Альдейгьи являлись свеи, приплывшие с Аландских островов и издавна общавшиеся с финнами по берегам залива. С самого начала жили в возникшем вике и финны, от которых воспринято его название. Южнее поселения располагался грунтовый могильник с сожжениями.[1988] Селились в Альдейгье, однако, и славяне. Вся керамика древней Ладоги – славянская, «ладожского типа».[1989] Это говорит о том, что женщины Альдейгьи с самого начала – в основном славянки. Скандинавские мореходы, торговцы и ремесленники, устроившие ладейную пристань в низовьях Волхова, брали в жены словенок. За смешением высшей знати следовало смешение массовое. Скандинавов было гораздо меньше, чем славян и финнов, и потому норманнский элемент растворялся. Скандинавская обрядность и скандинавские предметы проникают в сопки. В сопках Приладожья появились треугольные вымостки из камня, сложенные из валунов стены.[1990] На севере, напротив Любши, воздвигается грандиозная Полая Сопка на каменном остове – соперница старой гробницы словенских князей-волхвов на юге, в Порогах. Первоначальная насыпь Полой вся сложена из камня. В верхней части этой сопки имелось по меньшей мере одно погребение с оружием (двушипным дротиком). При диаметре в 30 м она достигала 12–14 в высоту.[1991]
Альдейгья могла существовать только с согласия Любши, но не в противостоянии ей. Скандинавы прошли мимо Любши на «Нижнюю Реку» с согласия любшинской знати. Точно так же с согласия словен вершились и браки, положившие начало населения вика. Ни одна ладья не могла пройти к пристани или отплыть из нее к Балтике мимо Любши. Любша прикрывала Альдейгью с севера – но и надежно ее контролировала. Союз выгодный для обеих сторон. Скандинавские ремесленники и торговцы сбывали свои товары словенам, служили им посредниками за морем. Словене, в свою очередь, сбывали им ценности, прибывавшие от далеких восточных финнов. Словенские мастера осваивали подчас новые для них навыки работы по металлу.
Но спокойное процветание Альдейгьи длилось недолго. В викингском походе на запад безвременно и неожиданно погиб Рандвер.[1992] Харальд Боезуб присвоил себе все наследство Ивара. Но вскоре у него появился соперник – Сигурд Кольцо, сын Рандвера. Между двумя претендентами на лидерство в викингском мире разразилась война. Как утверждает предание, Харальд сам разжигал ее всеми силами. Чувствуя приближение старости, конунг якобы хотел погибнуть в бою, дабы отправиться ко двору своего покровителя Одина, а не в подземный мир.
На стороне Сигурда выступил его сородич с востока – Рёгнвальд, племянник Ратибора.[1993] Харальд, однако, как утверждает «Сага о Скъёльдунгах», также решил искать поддержки на востоке. Он будто бы призвал на помощь, наряду со своими «данниками», саксами и обитателями прибалтийского «Востока», рать из Киева – «Каенугарда». На первый взгляд это известие производит впечатление очевидного вымысла.[1994]
Около 765 г. Альдейгья подверглась вражеской атаке. Мастер-кузнец спешно спрятал свои инструменты и покинул мастерскую. Она и другие постройки пристани сгорели. Любша, возможно, тоже пережила нападение – но устояла. Враг шел с юга, и после первой победы обосновался в разоренной Альдейгье. Именно тогда она в полном смысле становится Ладогой. Население теперь – преимущественно славяне, строившие небольшие, порядка 36 м2, квадратные избы с печами в углу. Из было построено порядка 10–20. Общая численность населения не превышала двух сотен. Кроме домов в этом слое Ладоге археологами найден выстроенный «на пнях» амбар. На месте кузницы завоеватели устроили «летнюю кухню». Но ремесленное производство в Ладоге не прекратилось. Теперь здесь отливали украшения из сплавов олова – украшения, родиной которых являлось колочинское Левобережье Днепра. Украшения эти пользовались спросом у кривичей и сопредельных с ними финнов. На «чудских» городищах Камно и Рыуге обнаружены точно такие же литейные формочки, как в Ладоге. Предполагают приход новых поселенцев с Верхнего Днепра по Волхову.[1995]
Эта информация вполне может быть сопоставлена со сведениями «Саги о Скъёльдунгах» о рати из «Каенугарда», «града киян», призванной Харальдом, но не участвовавшей затем в скандинавской войне. Харальд, проведший часть молодости в доме словенского вождя, прекрасно представлял себе ситуацию на востоке. Стремясь ослабить словен Рёгнвальда, он обратился за помощью к их основным врагам – кривичам и «чуди». Основная кривичская рать, призванная Харальдом, пришла с верховий Днепра и Ловати. Она представляла из себя не собственно племенное ополчение, а разноплеменный отряд авантюристов. При этом к ним присоединились привлеченные жаждой наживы и поиском новых мест люди из более южных краев. Почему бы и не «кияне»? – не из самого Киева, так из Северского Левобережья. Именно тогда и словене, и скандинавы могли получить первые сведения о «граде киян» далеко на юге. Эта древняя форма названия, неизвестная летописям, к слову, и явилась источником для скандинавского Kжnugarр.[1996]
Сборная община-дружина пришедших с юга славян и «чуди», закрепившаяся в Ладоге, держала в напряжении округу, в том числе Любшу. Но Рёгнвальд все-таки отплыл на помощь двоюродному племяннику за море. И принял участие в битве на берегу Бравалльских полей в Восточном Гаутланде – одной из самых прославленных битв на заре эпохи викингов.
По преданиям, сохранившимся у средневековых данов, норвежцев и свеев, к сражению собралось несколько тысяч кораблей. Не столь уж невероятно, если учитывать германо-скандинавские, балтские и славянские ладьи всех тогдашних размеров, включая и челны-«однодеревки». Славяне, если верить сказаниям о Бравалле, бились на обеих сторонах Причем разделились как восточные славяне, так и западные. За Харальда как «щитовая дева» и знаменосец сражалась воительница Висма, окруженная «виндскими» воинами-берсерками. Эта картина заставляет вспомнить славянские воинские братства с единственной «девой» среди мужчин, описанные в фольклоре. На стороне Сигурда бился «Дук Винд». Его имя – искажение-сокращение от какого-то славянского на «Туг-». Рёгнвальда Сигурд поставил во главе своего авангарда. Там славянский князь и погиб, сражаясь за своего родича против фриза Убби, сторонника Харальда. Позднее в сражении пала и Висма, которой легендарный датский воитель Старкад, один из разжигателей распри, отрубил руку, державшую стяг.[1997]
Конечно, в «Песни о Бравалльской битве», отраженной и в «Саге о Скъёльдунгах», и у Саксона Грамматика, вряд ли все достоверно. Но она отражает события, действительно потрясшие всю Скандинавию. Потому если масштаб битвы, в которой будто бы участвовали все народы Севера, и преувеличен, то не слишком – именно так она и представлялась скандинавам. Недаром после нее агрессия викингов все больше обращается вовне, против стран Запада, превращаясь в «бич Божий» для франков, кельтов и англосаксов. Точно датировать Бравалльское сражение мы не в состоянии. Но произошло оно где-то около 770 г. – во всяком случае, ранее 776 г., когда верховным конунгом данов являлся уже Сигурд.
Итак, победу в битве одержал Сигурд Кольцо, сын славянского княжича Рандвера. Он стал родоначальником позднейших королей Дании и Швеции. Харальд Боезуб погиб, как и желал этого. В Скандинавии вновь возникла племенная федерация, объединившая датские, ютские и свейские племена. Она была не прочнее двух предыдущих, Иваровой и Харальдовой. Вся власть на местах оставалась за племенными конунгами. Но «общий» вождь гарантировал, по крайней мере, относительный внутренний мир. И консолидацию для внешней агрессии.
Происхождение Сигурда и его союз со словенами гарантировали, что агрессия эта не обратится против них. Словенская знать воспользовалась победой своего родича, чтобы выставить «киян» и их союзников из Ладоги. Около 780 г. поселение вновь подверглось пожару. В отстроенной Ладоге жили теперь и славяне, и финны, и приплывавшие из-за моря скандинавы. В основном население остается славянским, строившим дома с печами в углу. Но теперь это были уже не пришельцы с юга, а словене – хотя в окрестностях, судя по длинным курганам, жили и кривичи. Продолжаются захоронения в сопках, сочетающих и славянскую, и финскую, и скандинавскую обрядность.[1998]
За освобождением Ладоги последовало новое наступление словен на земли кривичей. Словене расселяются на запад, к границам Псковщины. В конце концов, длинные курганы на Псковщине исчезают, сменяясь сопками. Местные славянские жители влились в состав волховского племенного союза, восприняв его культуру. Словене укрепляют против «чуди» поселения в окрестностях Пскова. Вокруг этих новых градов вырастают могильники из сопок.[1999] Впрочем, память о кривичском происхождении и племенная автономия кривичей в Изборске долго сохранялись. Кривичи, рассеянные в Поильменье, ориентировались по-прежнему на свою «столицу». Изборск не уступил Любше, став едва ли не более важным центром словенского – теперь единого словенско-кривичского – Севера. Все это заставляет думать скорее о полюбовной договоренности словен с ослабленными ладожской войной одноязычными соседями. Словене усиливали Изборск в полувраждебном «чудском» окружении и своей людской силой, и своими навыками землепашества. Кривичи же признавали, больше на словах, верховную власть словенских вождей и словенский религиозный культ, «веру волхвов». Последнее и отразилось в переходе от длинных курганов к сопкам.
Тем временем в Ладоге разворачиваются события, имевшие важнейшее значение для истории европейского Севера. На основе археологических данных ход их можно представить так. Отвоевав Ладогу, словене получили от побежденных какие-то сведения о богатстве южных земель, – прежде всего, Хазарии. Данные о торговых операциях хазарских и арабо-персидских купцов на Волге могли и ранее доходить до Поволховья через восточных финнов. Теперь словене, чьи крайние восточные выселки уже достигали волжских верховий, проявляют инициативу в налаживании связей с Востоком. Результат не замедлил сказаться.
Первой, на «разведку», прибыла в Ладогу по Волге и Волхову компания мастеров-стеклоделов из прикаспийских областей. Этими искателями наживы в землях северных «варваров» двигал трезвый расчет. Высокий спрос славянской знати на стеклянные изделия был хорошо известен по опыту Поочья и Левобережья Днепра. Ладога открывала как будто возможность общения сразу со множеством неведомых северных племен. Желавшие перетянуть восточную торговлю с Оки словене стремились представить свой вик в наилучшем свете. Естественно, что производство товара на месте резко повышало прибыль.
Уже в 780-х гг. на месте бывшей кузницы и «кухни» временных захватчиков выстроили стеклодельную мастерскую. В ней стекло варили и обрабатывали по персидской технологии. Для варки стекла пришлые мастера использовали золу солончака, регулярно подвозимую из хазарской Степи по Волжскому пути. Успех первого предприятия открыл путь торговле с Востоком. Словенской племенной верхушке удалось нацелить восточных купцов в выгодном себе направлении. Уже в конце VIII в. значение Волго-Окского пути несколько снижается, а по Волхову торговля идет все оживленнее. Из восточных стран и Хазарии поступают стеклянные и сердоликовые бусы, лунницы «салтовских» типов – и арабское серебро. На него обменивали выменянную на стеклянные бусы пушнину, что могло приносить фантастические, до десятикратных, прибыли торговцам.[2000]
Насельники Ладоги оказались гораздо более восприимчивы к денежному обращению, чем славяне юга Восточноевропейской равнины. И словене, и скандинавы высоко ценили серебро как драгоценный металл. После знакомства с арабской монетой серебро быстро превращается в первобытные «деньги», в общий эквивалент. Монету не брали ради номинала, а ценили на вес. В этом отношении столь же ценились местные серебряные шейные гривны – именно название «гривна» получает позже денежная единица Руси. В Полужье обнаружен клад из таких гривен VIII в. А в Ладоге – первый на Севере клад арабских дирхемов, датируемый по младшей монете временем после 786 г.[2001] Основную выгоду, – по крайней мере, от получения «престижных» восточных редкостей, – извлекала из торговли Любша. Именно здесь оседала большая часть привозимых стеклянных бус.[2002] Но Ладога являлась производственным и собственно торговым центром – и в этом было ее очевидное преимущество. Вскоре сами славяне и скандинавы из Ладоги стали отправляться за серебром на Восток, желая перехватить у чужеземцев их торговые сверхприбыли. Начинали они как посредники ладожских стеклоделов в сношениях с компаньонами-соотечественниками. Но только начинали. При этом пушнина скупалась у получавшей ее в качестве дани любшинской знати за то же самое стекло, гораздо более дешевое в серебряном эквиваленте. Стекло доставалось Любше. Серебро – Ладоге.
Действия словенской знати и ее скандинавских партнеров по налаживанию торговли с Востоком имели революционное – без преувеличения – влияние на судьбы всей Северной Европы. По сути, произошел целый экономический переворот, открывший новую эпоху. В считанные годы после освобождения Ладоги и открытия Волжского пути восточное серебро поплыло не только в низовья Волхова, но и за Балтийское море. Восток нуждался в разных товарах Севера и охотно за них платил разным народам. В денежное обращение вовлекались все новые племена – как славянские, так и германские. Это обогащало волховских купцов и аристократов. Главным их торговым агентом в Скандинавии выступал сам верховный конунг Сигурд.
Раньше всего, с 780-х гг., принимали арабское серебро через Ладогу вики Восточной Швеции – Бирка и другие. Свейская Бирка, столица независимых племенных конунгов, успешная соперница Упсалы, быстро превратилась в главный центр восточной торговли. Получал восточное серебро и Готланд.[2003] Но помимо скандинавов, у ладожской торговой знати имелись и иные партнеры, и иное направление интересов. Вторым направлением внешних связей в те же последние десятилетия VIII в. оказывается южный берег Балтики, а именно низовья Одры и Лабы.[2004] Ничего удивительного – отсюда некогда вышли в основной своей массе предки словен. Словенские купцы плыли по средам своей исторической памяти. И ободричи, и руяне, и велеты включились в оборот восточного серебра с той же легкостью, что и скандинавы. Таким образом, в новую систему торговли, центральными звеньями которой являлись Любша и Ладога, оказались вовлечены и юго-западные, и северо-западные берега Балтики.
Скандинавы, естественно, не без ревности следили за таким раздвоением изливающегося на них денежного потока. Особенно это касалось данов, пока крайне слабо вовлеченных или вовсе не вовлеченных в восточную торговлю. Славянское происхождение вождя датско-свейской федерации племен, Сигурда Кольцо, давало шанс поставить под свой контроль и южную ветвь возникшего торгового пути. Но, вопреки этому обстоятельству, отношения скандинавов с ободричами после Бравалля складывались отнюдь не мирно.
Касалось это, в первую очередь, ютов. Они признали зависимость от Сигурда и управлялись собственными племенными конунгами из Скъёльдунгов, в том числе сыновьями Харальда. Ущемленные амбиции побуждали Скъёльдунгов время от времени домогаться дани от ободричей – безо всякого успеха. Те, в свою очередь, успешно пользовались ослаблением Ютландии после бравалльской катастрофы. Часть «виндов» сражалась при Бравалле на стороне Харальда. Потому некоторые его сторонники, не желавшие признавать власть Сигурда, могли найти приют в близлежащей Вагрии.
Из таких людей был некий Витне – «дан по рождению», который якобы «держал власть среди славян». Согласно Саксону Грамматику, он присоединился к заговору датской знати против Али, родича Сигурда и его наместника в Сьяланде. В результате заговора Али погиб.[2005] Не исключено, что Витне действительно находился в родстве с кем-то из славянских князей и входил в высшую знать Вагрии.
Саксон сообщает и другие предания о войнах со славянами в Ютландии. При этом ободричи выступали чаще нападающей, чем обороняющейся стороной. Они отвечали небезуспешным ударом на каждый брошенный им вызов. Так, ютский конунг Хамунд, вроде бы сын и наследник Али, потребовал от славян дани. Те в ответ под предводительством семи своих князей вторглись в Ютландию. Хамунд с большим трудом удалось разбить их и вроде бы даже взять искомую «дань». Другой ютский конунг Сигурд тоже имел дело со славянами – и совсем безуспешно. Напав сначала на них, он разбил «простонародье, дерзнувшее сражаться без вождя». Но в ответ славяне во главе с одним из своих князей вторглись в Ютландию и разгромили Сигурда в битве при Фунене. Затем конунг потерпел поражение еще в нескольких битвах и потерял свои владения.[2006]
Войны с данами и ютами отвечали политическим интересам ободричей. Сигурд Кольцо во главе подвластных ему племен стоял на пути завоеваний Карла Великого. Даны поддерживали борьбу саксов против франкского короля. Ободричи же в 780-х гг. надолго оказываются союзниками франков. Политические и экономические отношения племен северного приморья от франкских рубежей до Волхова стягивались в один прочный узел.