Рубеж VIII/IX вв., как уже упоминалось, – время племенных передвижений на юге Восточноевропейской равнины. В дулебских землях на основе прежней пражско-корчакской складывается новая культура Луки-Райковецкой. Она почти сразу распространилась на юг, в былые пределы антов, поглотив культуру пеньковскую.
После ухода на юго-запад болгарской орды Аспаруха анты по Нижнему Днепру, Южному Бугу и Днестру остались перед лицом грозного врага – Хазарского каганата. Хазары и покорившиеся им алано-болгарские племена совершали набеги на антские земли, угоняли антов в плен. На Северском Донце, в зоне кочевнической салтовской культуры VIII–IX вв., среди ее захоронений, обнаружены погребения антов. Насильно переселенные на чужбину, они сохранили там черты своей культуры – керамику, обряд кремации и захоронения праха в урнах.[1801]
В условиях хазарских набегов у антов не было сил, а главное причин, твердо противостать вторжению многочисленных переселенцев с дулебского севера. Причины этого вторжения обычны и ясны – малоземелье в лесистых краях, перенаселение, в также приток сородичей с неспокойного запада. Более того, даже в антских землях места на всех не хватило, и часть дулебов устремилась вслед за ушедшей частью антов дальше, за Прут, в подчиненную болгарам Молдову. Погибла или бежала какая-то часть антской знати, оставив по себе невскрытые клады в районе заброшенного в VIII в. Пастырского городища.[1802] При этом большая часть антов осталась на своих местах, свободно перемешавшись с пришельцами. Нужды совместной борьбы с кочевниками заставляли межплеменные распри отступить на второй план. Анты и дулебы слились на юге воедино, создав особый вариант культуры Луки-Райковецкой.[1803] Здешние племена приняли общее для дулебов самоназвание «словене», но не имя самих дулебов. Племенные союзы юга сохранили независимость.
Родственные племена, создавшие культуру Луки-Райковецкой, заселили в итоге огромную территорию на юго-западе Восточноевропейской равнины. Северная граница первоначально проходила по берегам Припяти, захватывая на востоке часть Среднего Поднепровья до Десны. Дальше граница сворачивала на юг и шла по берегам Днепра до порогов. Южные пределы захватывали верховья Южного Буга и большую часть Прутско-Днестровского междуречья. Отдельные поселения доходили до подступов к морю и Дуная. Западная граница поднималась по Пруту, местами выступая до Сирета, захватывала Закарпатье в верховьях Тисы, а дальше шла уже по Западному Бугу до округи Бреста.[1804]
На этом пространстве расселилось несколько десятков славянских племен, объединенных в союзы-«княжения». Не все их названия нам известны. Некоторые известные – скажем, древляне или бужане, – в ту пору включали еще меньше племен, чем можно было бы судить по летописи. Бужане – прямые наследники дулебов – занимали земли в верховьях Западного Буга и Турьи, окрестностях древнего Зимно. На севере они уже с VIII в. продвигались вниз по Бугу, вплоть до окрестностей Бреста за Припятью.[1805] К востоку от них, по Стыри, жили лучане, которых знает в качестве отдельного независимого племени еще Баварский географ IX в. На рубеже VIII/IX вв. на мысу при впадении Гучвы в Буг возникло поселение Волынь.[1806] Вокруг этой новой княжеской резиденции началось сплочение бужан, а затем и лучан в единый племенной союз волынян. В итоге он включил и племена, жившие восточнее лучан, по Горыни и Случи.
На севере, отделенные поясом полесских топей, жили дреговичи и связанные с ними союзом берзичи. Еще в IX в. Баварский географ знает лишь берзичей – и скорее они верховодили в этом объединении. Славянские земли в Припятском Полесье ограничивались в то время лишь небольшой территорией на южном берегу близ будущего Турова. Дальше на север, в балтские земли, славяне здесь пока не продвигались.[1807]
К востоку от Волыни лежали лесные Дерева – будущая область древлян по Тетереву и Ужу. В VIII в. она тоже еще делилась между независимыми друг от друга княжениями. Одно из них, собственно древлянское, занимало земли в междуречье Ирши и Ужа, при их сближении. С северо-запада, по Жереву, соседями древлян являлись жеревичи. Еще какие-то деревские племена обитали у самой границы лесостепи, в верховьях Тетерева. Эти племена, непосредственные соседи живших восточнее полян, вошли в древлянский союз еще в VIII в.
Полянами звались умножившиеся после переселений «роды», обитавшие в Среднем Поднепровье, уже по обе стороны реки. Наиболее плотно заселены были поречье между Днепром и Ирпенью, а на севере – низовья Десны до впадения Снова. Переселения, создавшие культуру Луки-Райковецкой, отчасти захватили и Левобережье с его антским населением, теперь влившимся в число полян. Судя по летописным преданиям, до основания Киева поляне, хотя и сознавали свою близость, но жили «особо», «родами», «владея каждый родом своим».[1808]
Ниже полян по Днепру начинались земли древних антских племен. Скопление поселений за впадением Орели, в днепровских порогах, принадлежало племени или племенам угличей. Позднее в угличский племенной союз вошли и непосредственные южные соседи полян, жившие на север от впадения Тясмина, вплоть до Роси. Присоединились к нему – или к родственным тиверцам, населявшим Прутско-Днестровское междуречье, – и антские племена в верховьях Южного Буга.[1809] Тиверские старопахотные земли по Днестру являлись одной из наиболее плотно заселенных областей культуры Луки-Райковецкой. Другой, еще более населенной, являлась лежавшая к северу территория хорватов Верхнего Поднестровья и Прикарпатья. Дальние родичи хорватов, – не исключено, что входившие в их союз, – издавна населяли и Закарпатье.
Образ жизни племен культуры Луки-Райковецкой внешне претерпел мало изменений по сравнению с предшествующими веками. Разве что при росте численности населения возрастали и размеры сел. Поселения размещали на берегах рек, поближе к воде. Потомки дулебов и антов по-прежнему жили в основном в полуземлянках глубиной до полуметра, площадью 12–36 м2. В углу располагались печи – на юге каменки, на севере иногда также глинобитные. Наряду с полуземлянками на севере, у живших в лесной полосе дулебов, строились временами и наземные избы-срубы с площадью от 10,5 до 15,8 м2. В них также в углу располагались печи.[1810]
При внешней преемственности с прежней эпохой в обществе происходили довольно глубокие изменения. Смешение племен, с одной стороны, и прочная оседлость на старой пашне – с другой, подтачивали устои большой семьи и древнего общинного уклада. С VIII в. на юге восточнославянских земель идет распад большой семьи и патронимической общины.[1811] На смену «роду» идет «мир», община чисто соседская, хотя и спаянная еще совместным трудом.
Копья из городища Хотомель
Дулебские и антские земли также оказались захвачены общеславянским «поветрием» градостроительства. И здешние князья, укрепляя свою власть над подвластными племенами, возводят для себя крепости, господствующие над округой и в то же время служащие укрытием для ее обитателей. В землях дреговичей возводятся грады Хотомель и Хильчицы, на севере земель лучан, у рубежа полесских топей – град Бабка. Несколько градов построили хорватские князья среди многочисленных сел по Днестру и Сирету.[1812]
Град Хотомель построили на месте древнего капища, над неукрепленным селом, которое прилегало к укреплению с юго-востока. Основатель града – Хотимир[1813] – был, как заключаем, «владыкой», верховным жрецом святилища. Обретя военную власть над дреговичами или берзичами, он выстроил стольное место для себя и своей дружины. Хотомель расположен на возвышенности над Горынью, с трех сторон его прикрывали болота. Град представлял собой окольцованный земляным валом овал площадью 120 м2. С запада и востока дугами достраивались потом новые валы. В граде, в наземных домах с глинобитными печами, проживал князь со своими конными дружинниками. Среди находок их оружие – наконечники стрел и копий. Свидетельства богатства дружины – серебряные украшения, найденные на городище. Князь оставался верховным жрецом. В центре городища по-прежнему размещалось капище.[1814]
Грады хорватов несколько отличались от Хотомеля, что неудивительно. Расположенное на высоком мысе над Днестром городище Ломачинцы защищала плотная дубовая стена-частокол. Другой мысовой град – Горишни Шеривцы – защищала с поля не только деревянная стена, но и ров подковой, шириной до 10 м. Град этот гораздо больше Хотомеля – 1,2 га.[1815] Добриновское городище на Буковине являлось не только княжеским укреплением, но и важным ремесленным центром. Здесь подле жилых домов располагались 9 мастерских, в которых трудились кузнецы и ювелиры. Своими изделиями они снабжали не только жителей града, но и других соплеменников. Продукция добриновских мастерских расходилась довольно далеко по округе.[1816]
Княжеская власть, судя по летописным припоминаниям, передавалась по наследству. Она была закреплена за определенным «родом», который возводил себя к герою-родоначальнику. При этом необязательно власть переходила от отца к сыну – она считалась скорее коллективным достоянием избранного «рода». «Род» и определял из своей среды князя. Князья, как в Хотомеле, все чаще объединяют в одном лице «владычную» и «воеводскую» власти.
О том, как строилось управление племенем, позволяет судить летописное предание о дани мечами, уплаченной полянами хазарам. Здесь для нас ценно то, что хранители устной памяти приписывали завоевателям устройство славянского общества. В наиболее ранней, записанной в XI в., версии предания князь выступает как военный предводитель, – держащий, впрочем, в своих руках и сбор дани. Об успехах он докладывает «старцам», родоплеменным старейшинам, а те дают совершенному оценку. Однако князь уже сам созывает старейшин и может проигнорировать их мнение.[1817] Интересно, что в более поздней версии политический строй хазар рисуется иначе, в соответствии с изменившимися условиями самой Руси. В «Повести временных лет» уже хазарские воины докладывают князю и состоящему при нем совету старцев-бояр.[1818] Первая ситуация естественна для славянского общества VIII–IX вв. Именно тогда складывалось первоначальное предание на недавней исторической основе. Описанное же в «Повести временных лет» – для Киевской Руси начала XII в.
Основным занятием дулебов и смешавшихся с ними антов оставалось земледелие. На давно распаханных землях юга уже переходили от перелога к двуполью. Наряду с небольшими селениями, чьи жители по-прежнему вынуждены были заниматься подсекой, возникают теперь крупные, постоянные. Их жители отказались от истощающих почву способов ее обработки. Дулебы воспринимали от антов перелог, а местами и двуполье, более совершенные орудия труда. По всему ареалу культуру Луки-Райковецкой отмечены железные орудия пахоты – наральники без плечиков. Наряду с ними появляются и плужные ножи-чересла (Хотомель).[1819] Это уже свидетельство появления плуга, или близких к нему форм сохи. В лесной полосе вместе с тем использовались еще и мотыги. Теперь их лезвие делали из железа. Убирали урожай железными серпами.[1820]
Развивалось ремесло. Обработка железа уже с VII в. делала серьезный шаг вперед. Восточнославянские мастера осваивали новые способы получения стали, сварки стали и железа, закалки изделий. В древних антских землях были целые поселки железоделов. 30 железоплавильных печей обнаружены на ремесленном поселении Григоровка в Верхнем Поднестровье. Это расширяющиеся книзу (с 20 до 40 см) ямы на склоне возвышенности. В стенах печей глиной закрепляли сопла. Устья печей, почти квадратные арки, размещались в нижней части ям. Перед ними – рабочие площадки. Внутри печи также обмазывали глиной. Найдены две разновидности печей – одни использовались для обжига-обогащения руды, другие собственно для выплавки железа. Отличаются они конструкцией пода. Печи использовались многократно. Другой ремесленный поселок, VII–VIII вв., с 25 печами, обнаружен в Гайвороне на Южном Буге. Свыше 500 сопел найдено на поселении Бранешты I в Прутско-Днестровском двуречье. Из железа изготовляли ножи, топоры, оружие, орудия земледельческого труда, конскую упряжь, пряжки.[1821]
Из цветных металлов делали исключительно украшения – перстни, браслеты, подвески, височные кольца. Ювелирное дело этого времени обогатилось освоением техники зерни и скани. Образцами для славянских мастеров послужили изделия, проникавшие начиная с VIII в. с арабского Востока. В то же время с середины VIII в. распространялись вплоть до Днепра и украшенные зернью изделия славянских мастеров со Среднего Дуная. Они тоже служили образцами – в том числе для распространившихся позднее широко по Восточной Европе лучевых височных колец. Среди находок в Хотомеле, помимо металлических украшений, – стеклянные и пастовые бусы.[1822]
Из глины делали лепную посуду, а также биконические пряслица с небольшими отверстиями. Гончарный круг племенам культуры Луки-Райковецкой, даже южным, оставался пока неизвестен. Отличия основного керамического типа Луки-Райковецкой от пражско-корчакского не очень значительны. Это лучше, чем ранее, профилированные сосуды, край которых теперь загибался не вовнутрь, а вовне, наподобие изгиба буквы S. При этом сосуды становились ниже и шире, на них появился простейший орнамент – ямочный, волнистый или линейный, а также узоры по венчику. На юге бытовал, наряду с основным, особый местный тип сосудов, восходящий к пеньковским. Это горшки с округлыми боками, местами проникающие и на север.[1823]
Наиболее заметны были различия между отдельными племенами в погребальном обряде. Повсеместно господствует обряд кремации. Общей чертой является возрастание числа индивидуальных и безурновых погребений. Но некоторые племена хоронят своих умерших в грунтовых могильниках, а другие – в курганах. Постепенно курганный обряд начинает преобладать, но только на севере. На юге, у потомков антов, по-прежнему преобладают грунтовые могилы.[1824]
У будущих волынян сложился особый курганный тип – курганы типа Головно, по могильнику из четырех курганов на Волыни. Курганы расположены в таких могильниках попарно – большой, а рядом малый. В могильниках по 2–10 насыпей. Большие курганы в высоту 1,5 м, а в диаметре – около 20. Малые – соответственно 0,5 и от 8 до 10 м. Сожжение производилось на месте погребения, причем в одном из больших курганов – в деревянной ограде. В больших курганах находят также камни, и во всех – обломки керамики. [1825] Сосуды – не остатки урн, их разбивали в ходе обряда тризны. Появление таких парных захоронений можно объяснять по-разному. Логичнее всего видеть здесь обряд самоубийства жены по смерти мужа.
Племена Дерев хоронили умерших в основном в курганах, но иногда и в грунтовых могильниках. С VIII в. в курганах хоронили лишь одного покойника, как правило, без урны. Сожжение производили обычно на стороне, но иногда и на месте. В этом случае умершего помещали на доски или в деревянную колоду, располагая по линии восток-запад.[1826] Окраинные племена – поляне и обитатели Припятского Полесья – курганный обряд в VIII в. еще не переняли.[1827]
Наконечник копья. Велестинская коллекция
Тем более не был он воспринят потомками антов на юге. Лишь редкие курганные могильники в Закарпатье могут быть отнесены к VII–VIII вв. Здесь умерших сжигали на месте вместе с урнами, собирали прах в кучки и насыпали курган. В каждом кургане – по одному захоронению.[1828] Прежние закарпатские обычаи несколько преобразились под дулебским влиянием. Оно шло из волынского Побужья, начиная с переселения на рубеже веков. В целом же и у хорватов преобладали грунтовые погребения.
При всех различиях, племена культуры Луки-Райковецкой связывались воедино общностью языка и происхождения. Об иных, кроме погребального, обычаях дулебских племен сообщают средневековые летописи. В их известиях отразилась неприязнь, отделявшая полян от их ближайших западных соседей, древлян. Древляне имели основания считать себя наследниками древних дулебов, тогда как полян – наполовину антами. Это добавляло причин межплеменной вражде, продлившейся до начала XI в.[1829] Но в целом за субъективностью летописцев просматривается действительная разница в обычаях полян и древлян. О других дулебских и антских племенах нет сведений. Но волыняне и дреговичи едва ли сильно отличались от древлян, тогда как потомки антов были ближе к полянам.
Согласно Повести временных лет, «древляне жили зверским образом, живя по-скотски, и убивали друг друга, поедая все нечистое, и брака у них не бывало, но умыкали у воды девиц». Итак, у древлян были распространены кровная месть и брак умыканием. Поскольку важным источником пропитания в лесах оставалась охота, им приходилось есть и пищу, которую поляне считали «нечистой». Все это, на взгляд врага, складывалось в «зверскую», «скотскую» жизнь. Сами поляне, по тому же источнику, вели себя совершенно иначе. Они «своих отцов обычай имели тих и кроток, и стыдились снох своих и сестер, матерей и родителей своих, и снохи свекровей и деверей сильно стыдились. И брачный обычай имели – не ходил жених за невестой, но приводили ее вечером, а наутро приносили за ней, что давали».[1830] Итак, у полян господствовали правильно, по мысли летописца, устроенная патриархальная семья (чего, кстати, вряд ли не было у древлян) с уважением, основанном на взаимном стеснении, и чинный брак. При этом нормальной считалась свадьба, при которой от жениха посылали за невестой вечером – древнейший общеславянский обряд. Заметим, что так же чинная свадьба проходила и у западных дулебских соседей. Такая разновидность ритуала распространена позднее на юге восточнославянских земель повсеместно.[1831]
Итак, складывается впечатление, что положительные черты древних дулебских и антских обычаев летописец приписал своим соплеменникам-полянам. Тогда как отрицательные – их врагам-древлянам? Могли ли полянам быть вовсе неизвестны те же самые кровная месть и брак умыканием? И имелось ли в обычаях дулебских племен хоть какое-то различие на самом деле? Похоже, у немногочисленных изначально полян рано выработались нормы общинного жития, регулировавшие отношения между «родами». Кровная месть или вполне способное послужить причиной для нее похищение невест оказались если не под запретом, то под контролем общин. Это воспринималось полянами с гордостью, как отличие от все еще «живущих по-скотски» более сильных и многочисленных, да к тому же «чистокровных» дулебских соседей. В остальном же обычаи славян, создавших культуру Луки-Райковецкой, были весьма близки.
Отражалась общность и в их внешнем облике. Отличия в нем у разных племен незначительны. Так, волыняне, судя по позднейшим средневековым захоронениям, обладали удлиненной головой, широким лицом, сильно выступающим носом. Это сочетание славянской широколицести с типичными чертами всех европеоидов мы видим и у южных и западных соседей волынян – древлян, уличей, тиверцев. Они, особенно потомки антов, отличались лишь несколько менее вытянутой головой. Значительно отличались – более узким лицом, чуть менее выступающим носом, средних размеров головой – только поляне. Здесь иногда видят сильнее проявлявшуюся в них кровь иранских кочевников.[1832] Не исключено, что это следствие в том числе вторжения с Левобережья в VIII в. племен волынцевской культуры. Именно это вторжение положило начало истории Киева, будущей «матери городов русских».