Лев Гумилёв

Конец и вновь начало. Популярные лекции по народоведению

Измененный стереотип поведения

 

   И тут нужно сказать несколько слов об этике. Этика рассматривает отношение сущего к должному, поэтому особая форма ее вырабатывается при каждой фазе этногенеза. Существуют, конечно, социальная этика и социальная мораль – это всем известно, но мы сейчас будем говорить не об этом, а о влиянии фаз этногенеза на этические системы. В фазе подъема, когда в силе был императив: «Будь тем, кем ты должен быть!» – этика заключалась в безусловном подчинении индивидуума принципам системы. Нарушение принципов системы рассматривалось как преступление, наказуемое безоговорочно. Хорошо – означало выполнить то, что положено; а плохо – означало не выполнить то, что положено.
   При акматической фазе, когда каждый говорил: «Я хочу быть самим собой! Я выполняю то, что положено; государству служу сорок дней в году на войне, а в остальные дни волен делать все, что мне вздумается, у меня есть своя фантазия!» – тут возникла другая этика.
   Чтобы осуществлять собственные фантазии, какому-нибудь, например, барону требовалась мощная поддержка собственного окружения. Это значило, что он старался набрать побольше людей, которые зависели бы лично от него. Но ведь и он не в меньшей степени зависел от них. Если он нанимал на службу каких-то лакеев, ландскнехтов, стрелков для охраны своего дома, каких-нибудь копьеносцев для атак на противника, то они все, конечно, зависели от него, делали, что им прикажут, потому что он им платил, но он-то зависел от того, как добросовестно они будут выполнять свои обязанности, не предадут ли они его, не убегут ли в решительный момент, не откроют ли ворота замка противнику.
   Возникла система взаимообязанности и взаимовыручки, круговой коллективной ответственности. Каждый отвечал за свой маленький коллектив, в который он непосредственно входил, и за большой, в который он входил опосредованно, как член малого коллектива; таким образом, он отвечал и за себя, и за своего барона, и за свое герцогство, и за свою страну. И точно так же король, герцог, граф или барон был обязан заботиться о своих вассалах. Конечно, не всегда это соблюдалось, но ведь в таких случаях разрешалось нарушить вассальную присягу. Если сеньор относился к своему вассалу недостаточно внимательно, то вассал имел право уйти от него. Обязанности были взаимные.
   Было только одно законодательство, в котором эта этика записана и уцелела, – это Яса Чингисхана. Она сохранилась, переведена с персидского языка на русский. Там примерно три четверти законов направлены на наказание людей, не оказавших помощи товарищу. Например, если монгол едет по степи и встречает того, кто хочет пить, и не даст ему напиться – смертная казнь; если он едет в строю и товарищ, едущий впереди, уронил колчан со стрелами, ну случайно оборвалось, и задний не поднял и не отдал – смертная казнь; в мягких случаях – ссылка в Сибирь (монголы тоже ссылали в Сибирь).
   Эта этика существует и по сию пору в качестве реликтовых форм. Например, никакая экспедиция в тяжелых условиях без такой этики, основанной на взаимовыручке, работать не сможет. Вот мне приходилось читать в газетах, что какие-то туристы переходили на Алтае речку и один свалился в воду, а остальные его не вытащили, потому что каждый думал: «Ведь это же он свалился, а не я, зачем же я полезу, я же не обязан». Так вот это тоже – этика, но уже совсем другого типа. По этике Ясы человек был обязан лезть и выручать, а если бы не полез, то его бы судили не в 24 часа, а в полчаса и казнили бы за неоказание помощи товарищу. Не во всех законах сохранилась эта форма этики, хотя она присутствовала и в разбойничьей банде, и в каком-нибудь полку кавалерийском или пехотном, в экспедиции, как я уже говорил, – везде и всегда там, где людей подстерегает опасность. Это единственная спасительная форма поведения, при которой можно как-то уцелеть.
   Наличие такой этики играло особую роль в акматической фазе. Оно в значительной степени обусловливало приток свежих сил молодого поколения пассионариев в уже имеющиеся консорции и субэтносы.
   В условиях, когда война была повседневна, каждый, кто стремился жить не только чем-то, но и ради чего-то (а таких хватало), нуждался в соратниках и хотел быть уверен, что его не предадут. Поэтому-то и приходилось делать выбор. Конечно, в выборе сторонников определенное значение имел и социальный момент. Но вряд ли его можно считать решающим, поскольку в акматической фазе наследственность чинов и званий была очень условной. Так, в Европе, чтобы войти в класс феодалов, стать дворянином, даже иметь титул, надо было совершить какой-то подвиг. Конечно, можно было получить это звание и по наследству – дети графов, естественно, становились графами, но если, скажем, у графа одно графство и пять человек детей, то один получал наследство, а остальные-то ничего не получали, и они назывались виконтами, то есть второсортными графами. Но это их не устраивало, потому что никаких материальных преимуществ они при этом не имели. А кроме того, представьте себе пассионария из народа. Пассионарность — это признак природный, передающийся генетически, а во всех слоях населения есть очень симпатичные дамы. Пассионарии, занявшие высокое положение, не зевают и везде оставляют потомство. Получаются пассионарии во всех слоях населения – и среди горожан, и среди крестьян, и среди невольников, даже рабов. Они не удовлетворяются своим социальным положением, они ищут выхода. Так, во Франции, например, этот выход существовал вплоть до XVII в., до Ришелье, который велел все-таки пересчитать, кто дворяне, а кто не дворяне, потому что дворянином заявлял себя каждый, кто хотел поступить на королевскую службу и делать там свою карьеру. Никто его не проверял, потому что некогда было и незачем, считалось – раз человек хочет, ну почему его не признать дворянином, какая разница? Да, конечно, налог с него уже брать нельзя, но он же служит. А потом его, вероятно, скоро убьют, потому что служба-то в основном военная, так тогда вообще незачем огород городить. Любой пассионарий мог объявить себя дворянином, и число «феодалов» выросло колоссально. Это вызвало совершеннейшее броуновское движение, которое называется феодальной раздробленностью.
   Сам принцип феодализма – экономический принцип – вовсе не предполагает огромного количества безобразий. Они могут быть и не быть, это не связано с экономическими условиями. А вот откуда стремление, например, дать по физиономии соседу, а потом убить его на дуэли? Пользы от этого никакой нет, риск большой, потому что сосед тоже может вас убить. Но желающие рисковать в Европе XI–XIV вв. находились слишком часто. Результаты уже к XII в. были следующие.
   В Германии служилые латники превратились в бургграфов – рыцарей-разбойников. Фридриху Барбароссе пришлось их вешать.
   Во Франции королю отказывали в подчинении Бретань, Нормандия, Анжу, Мэн, Аквитания, Тулуза, Лангедок и Фландрия, не говоря о Бургундии и Лотарингии. А в Провансе не признавали даже католической церкви, так как там очень боялись альбигойцев (о них подробнее чуть ниже).
   В Англии шла постоянная война с кельтами, а англосаксонское население убегало за пределы острова от королей-французов (Плантагенетов) и их феодальной армии.
   В Италии воевали Венеция с Генуей, Флоренция с Пизой, Милан с Романьей и, что хуже всего, папы с императорами.
Просмотров: 3337