Эрик Шредер

Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации

Дурайд, сын Аддера

 

   Дурайд был победителем, удача сопутствовала ему в его планах. За свою жизнь он совершил более сотни набегов. Битва в Барханах – одна из наиболее известных…

   Часовой на барханах закричал:

   – Я вижу людей, у них курчавые волосы и одежды цвета шафрана.

   – Они из клана Ашджа, – сказал Дурайд, – их не надо бояться.

   – Теперь я вижу других, – сообщил часовой, – они похожи на детей, их копья лежат между ушами коней.

   – Эти из племени фазара, – сказал Дурайд.

   Часовой выкрикнул опять:

   – Теперь подошли другие, смуглые, темные люди, как глубоко врезаются копыта их лошадей в землю, поднимая облако пыли величиной с гору. Копья свои они тащат позади себя.

   – Эти из племени абс! – воскликнул Дурайд. – Они несут с собой смерть!..



   После боя Дурайд, лежавший раненный среди тел своих братьев, услышал, как Захдам из племени абс сказал своему товарищу Кардаму:

   – Похоже, Дурайд еще жив, мне кажется, что он моргнул. Пойди и прикончи его.

   – Нет, он мертв, – сказал Кардам.

   – Я сказал, пойди и посмотри, дышит он или нет.

   Тогда Кардам спешился, осмотрел тело Дурайда, сел в седло и сказал:

   – Точно, мертв.

   Позже, в священный месяц, паломники в Мекку из племени абс и племени фазара проходили через землю Дурайда и, боясь быть узнанными, закрыли лица платками, так что одни глаза остались видны. Дурайд, увидев паломников, подошел приветствовать их и спросил:

   – Откуда вы, добрые люди?

   – Ты меня спрашиваешь? – ответил один из всадников.

   Дурайд узнал голос Кардама.

   – Мне нет нужды спрашивать, я знаю, кто вы. – С этими словами он обнял его и дал в подарок коня, меч и копье. – Это моя благодарность за битву в Барханах.

 

– Как не оплакивать мне брата твоего? – сестра спросила…

Утраты, горе: заполнена одна могила, выкопана другая —

От этой лихорадки мести исцелиться можно,

Только убив или погибнув.

 

   Дурайд был героем своего народа, племени хавазин, и военачальником в битвах.

   Он дожил до эпохи ислама, но не стал правоверным, и в битве при Хунайне он выступил со своим кланом на стороне неверных против пророка, его брали с собой за его удачливость и мудрость. Ему было около ста лет, он почти ослеп. В лагерь Дурайд приехал на верблюде, в паланкине.

   – Как называется эта долина? – спросил он.

   – Аутас, – ответили ему.

   – Хорошее место для того, чтобы двигаться галопом: не слишком каменистое, чтобы поранить копыта лошадям, и не слишком мягкое, чтобы замедлить бег. Но почему я слышу крики верблюдов, ослов, плач детей и блеяние баранов?

   – Малик привел детей, женщин и скот вместе с войнами.

   – Приведите Малика.

   Когда пришел Малик, Дурайд обратился к нему:

   – Малик, ты вождь твоего народа теперь, и от сегодняшнего Дня зависят все наши будущие дни. Что означают эти крики животных и плач детей?

   – Я думал, что, если каждый воин возьмет своих детей и добро, он будет сражаться мужественней.

   – Дурная мысль! Пастух со стадом овец! О, какое невежество. Может ли человек бороться с Судьбой? Послушай, если сегодня тебе суждено победить, то все, что тебе нужно, – это воины с мечами и копьями, но, если Судьба распорядится иначе, ты оставишь своих женщин, детей и имущество на поругание и грабеж. – Помолчав немного, он продолжил: – Племена кааб и килаб пришли?

   – Нет.

   – Тогда наш меч будет лишен обоих лезвий. Если бы день предвещал удачу, они пришли бы. Было бы лучше, чтобы и ты поступил как они. Есть кто-нибудь из племени амир?

   – Дети Амира и Ауфа, больше никого.

   – Подростки! От них не будет вреда, но пользы тоже. Малик, это поистине глупый поступок – отправить детей, прекрасные цветы народа хавазин, под копыта коней. Отправь их в горы, оплот нашего рода, и пошли на врага конницу. Если победа будет твоя, ты получаешь все, если нет, то ты, по крайней мере, спасешь детей и стада и не будешь обесчещен бесчестьем твоих женщин.

   – Нет! Клянусь Богом, ни за что! – воскликнул Малик. – Ты выжил из ума, ты слишком стар. Либо вы, люди Хавазина, будете повиноваться мне, либо я брошусь на свой меч!

   Он сказал так, потому что не хотел, чтобы слава и мудрость Дурайда превзошли его собственные. Все окружавшие их люди закричали: «Мы слушаем тебя, а не Дурайда».

   Победа досталась в тот день пророку; и Малик с большей частью войска бежал и добрался в целости и сохранности до Таифа, оставив семьи и стада на милость победителей. Некоторые из брошенных на произвол людей спасались бегством по дороге на Нахлу; их преследовала конница пророка. Молодой воин из племени сулайм по имени Рабиа поравнялся с верблюдом, на котором ехал Дурайд в своем паланкине. Думая, что там женщина, юноша схватил повод и заставил верблюда стать на колени; и вот! В носилках оказался старик.

   – Что ты хочешь? – спросил Дурайд.

   – Ты должен умереть.

   – Скажи, как твое имя, из какого ты рода?

   Воин назвался и нанес ему удар мечом, но не смог убить его.

   – Плохое оружие дала тебе мать, – сказал старик. – Возьми мой меч, он в ножнах позади седла, и ударь меня им с размаху чуть пониже головы и чуть повыше плеч, как делал я сам в былые времена. А потом иди к матери и скажи ей, что убил Дурайда, сына Аддера; много лет я защищал женщин твоего народа.

   Тогда молодой сулаймит размахнулся и ударил его еще раз его собственным мечом. Голова покатилась, тело осело. Рабиа заметил, что от постоянной езды в седле кожа на бедрах старика стертая и затвердевшая, как пергамент. Когда он вернулся домой, то рассказал матери о своем подвиге.

   – О сын мой! – воскликнула она. – Человек, которого ты убил, спас однажды из плена меня, твою мать, мать твоего отца и мою мать также.

 

Разбито, уничтожено Амира племя. Не осталось ничего от их добра.

Теперь в лугах А'рафа – только разрушенные жилища,

Палаток тени рваные и руины стен и укреплений,

Ветвь, оторванная от ветви, испорчено все ветром и погодой.

Все исчезло, древние ушли, все мудрые советы унесли с собой,

Не осталось среди нас ни одного, только народ,

чьи кони – всего лишь кобылы.

Мир Амиру теперь; однако еще хвалите и благословляйте древность,

Где бы на земле ни был путь ее иль остановка.

 

 

Таким же был прекрасным он,

Каким ты был в Рахмане,

Табид, сын Джабира, который убивал врага

И наливал вина для друга своего.

 

* * *
   За час до рассвета мы услышали крик «ОТПРАВЛЯЕМСЯ!». Люди в спешке встают, тлеющие сторожевые костры раздуты, и сучья подброшены, чтобы дать нам свет, слышны резкие выкрики работающих людей и хрип множества верблюдов. Однако минута-две – и все смолкает: ездоки в седле и те, что на ногах, деловито осматриваются в сумерках, не забыли ли чего.

   Мы выступаем, и очередной переход начинается, чтобы продлиться весь долгий, знойный день до вечера…

   В нашем караване сто семьдесят верблюдов, несущих около тридцати тонн масла, и семьдесят человек, сорок из которых едут на верховых верблюдах, остальные – погонщики… В таком большом городском караване есть начальник, он знатного рода… Мы разбиты на группы: каждый хозяин со своими друзьями и слугами. Каждая группа несет палатку или навес для защиты от зноя на полуденных остановках и чтобы накрывать масло, которое плавится в мехах из козьих шкур в жаркие часы. Меха должны быть густо смазаны изнутри финиковой патокой. Каждые меха привязываются к ленчику седла специальной петлей…

   После трех часов пути по пустынной равнине… мы у границы глубоких песков, и вскоре под нашими ногами грубый гравий: мы снова вступаем в гранитно-базальтовую центральную область Аравии, которая тянется от гор Шаммара до Мекки… Караваны идут в Мекку через переход Вади-Лаймун. Мекка окружена горами…

   На каждой полуденной остановке верблюдов отпускают пастись… Гигантские животные, изнемогая под своей ношей, сильно потеют и, чувствуя жажду, все семнадцать дней, пока их не разгрузят в Мекке, почти ничего не едят… Погонщики после трех дней пути теряют все свое слабое самообладание; они кричат на животных раздраженными голосами, подгоняют отстающих древками копий, ругаются, причитают, стенают и произносят в их адрес зловещие проклятия: «Эй! Ты, падаль для ворон! Эй, туша для мясника…» С каждым днем погонщики становятся все раздражительней и немногословней; с пересохшими от жажды языками, они изредка перебрасываются язвительными репликами: «Разве я раб твоего отца, чтобы служить тебе…» Как приятен ровный и покладистый прав бедуинов по сравнению с несдержанностью горожан.

   Наконец я вижу, что солнце почти зашло… Мы въезжаем в небольшое ущелье и спешиваемся. Мы теперь в цивилизованной стране – аравийской Мекке… Отсюда до Мекки около двадцати двух миль. Ночь приносит с собой теплый туманный воздух, и мы узнаем по лаю собак, что здесь много кочевников и бродяг.

   Мы ложимся на песок, укутываемся в плащи и спим два часа, затем вереницы верблюдов снова идут проторенным путем… Всадники, садясь в седла, отправляются вперед – мы приближаемся к Мекке! Некоторые из погонщиков громко произносят молитвы паломников у горы Арафат. Но в сердцах торговцев маслом, ежегодно привозящих свой товар, нет благоговейного трепета. Труды тяжкие ожидают их в Святом Городе… все дни на базаре продавать товар, и душные ночи не приносят отдыха… В Мекке почти весь год тропическая жара… Люди из каравана расходятся: те, кто живет в Городе, идут домой, другие снимают жилье.

   В утренних сумерках я вижу, как мы подходим к стене фруктового сада, за которой видны виноградники и смоковницы… Теперь мы выходим на дорогу, дорогу в Аравии!.. Мы проходим мимо двух домов у обочины дороги… На следующем подъеме я вижу поселение… Мы выходим опять на дорогу, пройдя через теплый поток, спускающийся с тех дальних гор, в которых зарождаются муссоны… Водоносы идут от реки, пошатываясь под бременем огромных бурдюков; среди них есть такие, что могут поднять на своих могучих плечах ношу верблюда!.. Ворота, через которые мы прошли, называются Врата Потока.

   Улицы грубой застройки, дома побогаче покрыты штукатуркой. Дороги немощеные…

Просмотров: 4447