Однажды, давным-давно, в городе Басре, жил портной, преуспевающий портной, любивший комфорт и веселье. Он и его жена имели обыкновение наведываться в места развлечений, и однажды по пути домой они наткнулись на горбуна – зрелище, способное заставить гневного смеяться, лицо и фигура, способные забыть тревоги и утолить печаль. Они почувствовали, что должны увидеть его еще, и потому пригласили в тот же вечер пойти к ним на небольшую вечеринку.

   Горбун принял приглашение и присоединился к ним. К тому времени приблизился вечер, портной пошел на рынок, купил немного жареной рыбы, свежего хлеба и лимонов, блюдо розового варенья на десерт и поспешил назад. Рыба была подана, и они начали есть.

   Некоторое время спустя жена портного взяла большой кусок рыбы, впихнула его в рот горбуна и хлопнула рукой по его лицу.

   – А теперь, да услышит меня Всевышний, проглоти это за один раз! – сказала она. – Ведь я не дам тебе времени жевать.

   Таким образом, горбун быстро проглотил кусок. Но в его середине была острая кость, вонзившаяся в его глотку. Верно, пришел его час, ибо он умер на месте.

   – Нет ни Силы, ни Власти, кроме власти Всевышнего, Высшего, Великого! – вскричал портной. – Бедняга! Умереть вот так! И по нашей вине!

   – Остановись и сделай что-нибудь! – сказала его жена.

   – Что сделать? – сказал он.

   – Вставай! – сказала она. – Бери его на руки. Теперь заверни его в эту шелковую шаль. Я пойду впереди, а ты вслед за мной, неся его. Да, теперь, ночью! Говори людям, проходя мимо: это наш мальчик, я и мать несем его к доктору – ему нужно лечение.

   Итак, портной встал и взял горбуна на руки. Его жена шла впереди, крича: «О дитя! Дитя! Да сохранит тебя Всевышний! Где тебя она поразила, оспа? Где болит?»

   «У ребенка оспа», – сказал кто-то. Они продолжили путь, спрашивая по пути, где могут найти доктора, пока люди не показали им на дом доктора. Этот доктор был евреем. Они постучали в ворота, и темнокожая женщина спустилась, чтобы открыть дверь. Увидя мужчину, несущего, как она подумала, ребенка, и мать рядом, она спросила:

   – По какому вы делу?

   – У нас ребенок, – ответила жена портного, – мы хотим, чтобы доктор взглянул на него. Дай хозяину эту четверть динара, чтобы он спустился и осмотрел моего малыша – он болен.

   Как только девушка поднялась по лестнице, чтобы сообщить хозяину, жена портного проскользнула в дверь.

   – Оставь его там, и пойдем! – сказала она.

   Портной отнес тело горбуна к лестнице, прислонил его к стене, после чего они вышли.

   Тем временем девушка вошла в комнату еврея.

   – Здесь есть пациент, – сказала она, – внизу у дверей, с мужчиной и женщиной. Они дали мне для вас эту четверть динара, чтобы вы могли ему что-нибудь дать.

   Еврей, в исступленной радости от вида золотой четверти динара, вскочил и поспешил вниз; но по дороге он в темноте ударил тело горбуна. Оно опрокинулось и покатилось к основанию лестницы.

   – Скорее принеси огня! – завопил он девушке; и когда та выполнила приказ, он поднялся по лестнице, чтобы осмотреть горбуна. – О Ездра, о Моисей, – простонал он. – О Небеса, о Десять Заповедей! О Аарон и Иисус Навин! Я ударил больного, и он свалился с лестницы и умер! Как мне убрать тело из дома? О осел Ездры! – И, подняв тело, он внес его во внутренние покои, рассказав жене, что случилось.

   – Что ты сидишь, ничего не делая? – закричала она. – Если оно вот так останется до рассвета, мы оба лишимся жизни. Мы должны отнести его на крышу и бросить во двор соседа-правоверного.

   А сосед этот был проверяющим на королевской кухне. Он имел обыкновение приносить домой огромное количество жира и оставшейся пищи. К несчастью, до этого добирались кошки, и мыши, и собаки. Они спрыгивали с крыш ради жирного овечьего хвоста, который чуяли, так что он обычно терял большую часть того, что приносил домой.

   Ну что ж, еврей и его жена вынесли горбуна на крышу и по вентиляционной шахте спустили в дом проверяющего, так что тело стояло, опираясь на стену. Затем они снова спустились.

   Немного времени прошло с тех пор, как там оказалось тело горбуна, и проверяющий, проводивший вечер с друзьями, в чтении Корана, вернулся домой и открыл дверь. Поднимаясь по лестнице с зажженной свечой, он увидел фигуру человека, стоящего в углу кухни.

   – Что это? – воскликнул он. – Клянусь Всевышним! Тот вор, что крал мое мясо, – всего лишь человек. Так это ты, – пробормотал он трупу, – хватаешь, что найдешь, постное мясо и жир, тогда как я берегу его от кошек и собак! Я тут убиваю кошек и собак, наношу увечья бедным неразумным животным, а это ты все время спускаешься по шахте. Я прекращу это сам!

   И он схватил огромную дубину и, подкравшись к фигуре, нанес удар в грудь. Она упала.

   Проверяющий взглянул на него. Мертв! Он испустил вопль ужаса.

   – Нет ни власти, ни достоинства, кроме одного, Всевышнего, Всемогущего! – воскликнул он.

   Страх за собственную шкуру охватил его. «Пропади пропадом этот жир! – подумал он. – И пропади пропадом эти овечьи хвосты. Они сделали меня убийцей!»

   Он взглянул опять и увидел, что это горбун.

   – Горбун! Не было ли и того довольно? – вопросил он. – Надо еще было быть грабителем и рыскать в поисках мяса и жира? О Ты, Который защищает все, укрой меня Своей спасительной Милостью!

   И он поднял тело на плечи и понес вниз по лестнице и прочь из дома. Ночь близилась к концу, поэтому он торопился как мог, пока не дошел до начала рыночной улицы: там он прислонил тело к стене магазина у входа в темную аллею и, оставив его там, пробрался обратно.

   Через некоторое время появилась фигура человека. Это был христианин, оценщик властителя, совершенно пьяный; он направлялся в общественную баню, смутно представляя, что сейчас должно быть время заутрени. Он шел, шатаясь, пока не достиг места, где стоял горбун, и присел на корточки, чтобы справить нужду за углом перед магазином. Взглянув вверх, он увидел кого-то, стоящего над ним.

   А надо сказать, что прошлым вечером воришка украл его тюрбан; и при виде стоящего во мраке горбуна он вдруг подумал, что этот тип хочет сделать то же. Он вскочил на ноги и, сжав кулак, нанес ему удар в шею.

   Горбун опять опрокинулся. Христианин крикнул, чтобы собрать рыночных стражников, а затем бросился на тело, в пьяной ярости избивая его одной рукой, в то время как другая сжимала горло мертвеца. Он все еще занимался этим делом, когда приблизился стражник. При виде христианина, стоящего на коленях рядом с правоверным и колотящего того, стражник закричал:

   – Эй, в чем дело?

   – Он хотел стянуть мой тюрбан! – ответил оценщик.

   – Отойди от него! Оставь его!

   Оценщик встал, и стражник, склонившись над горбуном, выяснил, что тот мертв.

   – Это еще что такое? – воскликнул он. – Христиане убивают правоверных?!

   Он, схватив оценщика, скрутил ему руки и повел того к зданию полицейского магистрата, в то время как оценщик бормотал: «Иисус! Мессия! Пресвятая Дева! Как я мог его убить? Он, должно быть, поторопился умереть от толчка!» Опьянение его мигом прошло.

   Как только наступил день, появился судья. Он приговорил оценщика к немедленной смерти и велел объявить приговор по всему городу. Была установлена виселица, христианину сказали, где следует встать, и палач, приладив петлю вокруг его шеи, как раз собирался его вздернуть, когда сквозь толпу протолкнулся проверяющий королевской кухни, крича палачу:

   – Нет, не вешай его! Это я убил этого человека!

   – Как ты умудрился его убить? – спросил судья.

   – Когда я зашел в дом прошлой ночью, – ответил тот, – я наткнулся на горбуна – тот спустился по отдушине, чтобы красть мою еду. И я ударил его палкой в грудь. А он от этого умер. Я его унес и запихнул в тот вход в аллею. Воистину, довольно с меня убийства правоверного, но не стать же мне еще причиной смерти христианина. Пусть меня повесят!

   – Очень хорошо, отпустите оценщика и повесьте этого человека, как обвиненного по собственному признанию, – сказал судья палачу.

   Последний снял веревку с шеи христианина и затянул вокруг шеи проверяющего; он поставил его на нужное место под перекладиной и как раз собирался вздернуть, когда сквозь толпу продрался доктор-еврей, вопя:

   – Стойте! Это был я! Только я! Это так случилось – он пришел в мой дом за лечением, и я на него наткнулся в темноте, и он упал вниз со ступенек и умер. Не убивайте проверяющего, убейте меня!

   – Ладно, отпусти проверяющего и повесь еврея! – сказал судья.

   И палач снял веревку с шеи проверяющего и крепко завязал на шее еврея. Но вдруг явился портной, пробирающийся среди собравшихся.

   – Довольно! – сказал он. – Это был я, и никто иной, и вот как это было: вчера пошел я прогуляться и по пути домой вечером наткнулся на этого горбуна. Он был пьян и пел под бубен, и посему я остановился ради удовольствия посмотреть на него и даже пригласил к себе. За ужином моя жена запихнула ему в рот мясо, он им подавился и умер тут же. Мы отнесли его в дом еврея и прислонили к стене на лестнице, а затем ушли. Когда еврей его опрокинул, он лишь подумал, что убил его.

   – Могло быть так, как он сказал? – сказал судья еврею.

   – Могло, – сказал тот.

   – Отпустите еврея, – сказал портной судье, – и, если уж кого-нибудь должны повесить, повесьте меня.

   – Это безусловно следует записать, – сказал судья и приказал палачу: – Отпусти еврея и повесь портного.

   И палач, бормоча под нос «Возьми этого – оставь того, – да мы что, так никого сегодня и не повесим?», провел портного к виселице и завязал петлю на его шее.

   Случилось же так, что был этот горбун любимым шутом правителя: тот не мог выносить его отсутствия. Когда пьяный горбун так и не вернулся, ни ночью, ни на следующее утро, правитель стал спрашивать своих слуг.

   – Мой повелитель! Судья нашел его мертвым и приказал казнить убийцу, – сказали они. – Но появился второй убийца, потом третий, потом четвертый, и каждый утверждал, что он – единственный, и каждый из них мог объяснить, как это случилось.

   – Управляющий! – крикнул правитель. – Иди к судье и приведи их всех сюда ко мне.

   И управляющий пошел на место казни, где нашел палача в минуту, когда тот как раз выполнял свою работу.

   – Стой! – крикнул он и передал судье высочайшее повеление.

   Он взял его, портного, доктора, проверяющего, оценщика вместе с останками горбуна и явился пред своим повелителем, где судья, поцеловав землю, отчитался обо всем, что произошло. Весьма удивлен был правитель и весьма развеселился.

   – Проследите, чтобы все это было записано, – приказал он, – и да будет это сделано золотыми буквами!