В том же году поднялся жестокий мятеж: дейлемиты, угрозами и оскорблениями, требовали от Муизза аль-Даулы обещание выплачивать долги в установленный срок. Согласие принять такие условия означало, что ему придется брать деньги у горожан.
Это привело и к совершенно несправедливому распределению. После того как наделы были розданы чиновникам, слугам, воинам-тюркам, большая часть земледельческого Ирака оказалась закрыта (то есть не облагалась налогом). Государство могло получать доход лишь с небольшой части земель, и многие чиновники остались не у дел.
Если правительство опирается на нечестные методы, это, хотя и может скрываться некоторое время, потом обязательно обнаружится. Правительство подобно человеку, отошедшему от Истинного пути, – сначала погрешность незначительна, так что почти незаметна, но если он продолжит идти и дальше таким путем, то обязательно заблудится, чем дальше, тем больше сбиваясь с дороги, когда же поймет свою ошибку, будет уже поздно ее исправить.
Именно такой ошибкой был раздел на поместья аграрных селений Ирака, неразрабатываемых, истощенных из-за беспорядков и по этой причине стоящих необычайно дешево. Кроме того, чиновники не пытались строго следовать предписаниям, тайно или явно брали взятки, так что имения оценивались необъективно. Через некоторое время земля стала снова обрабатываться. Там, где налоги зависели от прибыли, они росли вместе с урожаем, там же, где налоги определялись площадью надела или ценами, понижались, так как, когда земли отдавали воинам, из-за голода цены были очень высокими. Те, кому это принесло прибыль, конечно же оставили за собой наделы, причем при такой системе налогообложения было невозможным взыскать с них должную плату. Те же, кто понес убытки, возвратили свои земли, получив другие, с учетом своих требований и потерь. Это оказалось еще большим злом: для воинов стало обычным делом разорять свои наделы и получать новые. Обменять землю мог любой, следовало лишь убирать с нее все, что на ней, а затем доложить о неудовлетворительном экономическом положении имения. Никого не интересовало то, каким образом ведется сельское хозяйство. Затем те же люди брали несколько таких разоренных наделов и назначали их себе же – по самым низким ценам.
Прошли годы, положение дел изменилось, описанное здесь налогообложение забылось, но нарушилось водоснабжение, не работали оросительные каналы, и положение бедных крестьян еще больше ухудшилось. Некоторые уехали, другие покорно терпели то, чего не могли исправить, а третьи были рады отказаться от прав на землю, на которой они работали, если этим можно было обеспечить себе личную безопасность.
Сельское хозяйство находилось в упадке. Были закрыты правительственные учреждения. Исчезли успешные дельцы и доходные земледельцы, старые умерли, а молодые ничего не умели. У новых хозяев о наделах заботились рабы и управляющие, которые не утруждали себя разработкой земли или усовершенствованием труда на ней. Они лишь различными путями растрачивали имение хозяина. Владельцы возмещали потери жесткими штрафами. Исчезли чиновники, отвечающие за орошение, так как земля уже не принадлежала правителю, и можно было только оценивать ирригационные требования и распределять суммы среди землевладельцев, которые никогда не заплатят свою долю. Даже те небольшие деньги, вырученные государством, не уходили на то, ради чего взимались, а просто присваивались. «Пей чистое, оставляй мутное», – гласит пословица, подобным образом мыслили чиновники, которые, закрывая глаза на существующее положение дел, просили у правительства денег за возвращенные имения, которые сами же разорили.
В каждой области ведение дел оказывалось в руках у кого-либо из влиятельных дейлемитов, считавшего ее своей собственностью и окруженного нечестными чиновниками, заботящимися только о том, чтобы ничего не менялось. Те же земли, которые не были наделами, распределили теперь между двумя классами людей: военачальниками, с одной стороны, и имамами и дельцами – с другой. Военные отказывали в деньгах и требовали снижения налогов. Любая настойчивость по отношению к ним вызывала вражду, а они умели сражаться и имели для этого все средства. По этой причине произошел распад государства, именно они создали почву для этого. Снисходительность лишь удвоила их жадность. Но с другой стороны, гражданские начальники истощали правительство с большим изяществом. Они действовали сообща, используя деньги для укрепления нелегальных возможностей и привилегий. В течение времени эти местные правители стали практически независимы и не позволяли вмешиваться в свои дела. Беднейшие из их подданных могли быть оштрафованы, увеличивались налоги, ограничивались их права, и не оказывалась необходимая помощь. Более влиятельные люди могли бы оказаться полезными землевладельцу в критической ситуации, если правительство решит его проверить, но не было смысла в хороших отношениях с людьми, которые ничего не значили.
Никто уже не отчитывался в доходах и расходах, не посылались указания периферийным финансовым начальникам, не обращали внимания на их предложения или жалобы. При ревизиях чиновники ограничивались первоначальными условиями договора о земле, суммой доходов и долгов. Никто не занимался заботами населения. Старые приемы уже не использовались в земледелии, не предлагались меры по разработке одичавшей земли, не обращали внимания на неоправданный рост налогов, на обманные сборы и несправедливые штрафы, а также на появления в списке расходов сумм, которые в действительности не были потрачены. Если злоупотреблениями заинтересовывалось важное лицо, его лишали чинов, отбирали имущество и убивали, дешево откупившись от правителя. Если же человек был нищ и невлиятелен, он легко успокаивался, получив от обидчика небольшую сумму. И мы не можем винить его в этом – ведь халиф не защищал его жизнь и не поощрял рвение.
Вот так, вкратце, выглядит история государственных доходов. Но с другой стороны, росли и расходы. В своей щедрости к вассалам Муизз аль-Даула делал что хотел, разоряя имения и повышая налоги. Его расходы непрерывно росли, а доходы постоянно уменьшались, между теми и другими он допускал пугающую разницу. Таким образом, через несколько лет пришлось прекратить выплаты войскам дейлемитов. Они были недовольны постоянным ростом привилегии воинов-тюрков, что, в свою очередь, делалось правительством из-за опасения возможного предательства дейлемитов. Но деморализация не ограничивалась одной стороной, жадность сделала тюрков не менее яростными, чем бедность – дейлемитов.
Это привело и к совершенно несправедливому распределению. После того как наделы были розданы чиновникам, слугам, воинам-тюркам, большая часть земледельческого Ирака оказалась закрыта (то есть не облагалась налогом). Государство могло получать доход лишь с небольшой части земель, и многие чиновники остались не у дел.
Если правительство опирается на нечестные методы, это, хотя и может скрываться некоторое время, потом обязательно обнаружится. Правительство подобно человеку, отошедшему от Истинного пути, – сначала погрешность незначительна, так что почти незаметна, но если он продолжит идти и дальше таким путем, то обязательно заблудится, чем дальше, тем больше сбиваясь с дороги, когда же поймет свою ошибку, будет уже поздно ее исправить.
Именно такой ошибкой был раздел на поместья аграрных селений Ирака, неразрабатываемых, истощенных из-за беспорядков и по этой причине стоящих необычайно дешево. Кроме того, чиновники не пытались строго следовать предписаниям, тайно или явно брали взятки, так что имения оценивались необъективно. Через некоторое время земля стала снова обрабатываться. Там, где налоги зависели от прибыли, они росли вместе с урожаем, там же, где налоги определялись площадью надела или ценами, понижались, так как, когда земли отдавали воинам, из-за голода цены были очень высокими. Те, кому это принесло прибыль, конечно же оставили за собой наделы, причем при такой системе налогообложения было невозможным взыскать с них должную плату. Те же, кто понес убытки, возвратили свои земли, получив другие, с учетом своих требований и потерь. Это оказалось еще большим злом: для воинов стало обычным делом разорять свои наделы и получать новые. Обменять землю мог любой, следовало лишь убирать с нее все, что на ней, а затем доложить о неудовлетворительном экономическом положении имения. Никого не интересовало то, каким образом ведется сельское хозяйство. Затем те же люди брали несколько таких разоренных наделов и назначали их себе же – по самым низким ценам.
Прошли годы, положение дел изменилось, описанное здесь налогообложение забылось, но нарушилось водоснабжение, не работали оросительные каналы, и положение бедных крестьян еще больше ухудшилось. Некоторые уехали, другие покорно терпели то, чего не могли исправить, а третьи были рады отказаться от прав на землю, на которой они работали, если этим можно было обеспечить себе личную безопасность.
Сельское хозяйство находилось в упадке. Были закрыты правительственные учреждения. Исчезли успешные дельцы и доходные земледельцы, старые умерли, а молодые ничего не умели. У новых хозяев о наделах заботились рабы и управляющие, которые не утруждали себя разработкой земли или усовершенствованием труда на ней. Они лишь различными путями растрачивали имение хозяина. Владельцы возмещали потери жесткими штрафами. Исчезли чиновники, отвечающие за орошение, так как земля уже не принадлежала правителю, и можно было только оценивать ирригационные требования и распределять суммы среди землевладельцев, которые никогда не заплатят свою долю. Даже те небольшие деньги, вырученные государством, не уходили на то, ради чего взимались, а просто присваивались. «Пей чистое, оставляй мутное», – гласит пословица, подобным образом мыслили чиновники, которые, закрывая глаза на существующее положение дел, просили у правительства денег за возвращенные имения, которые сами же разорили.
В каждой области ведение дел оказывалось в руках у кого-либо из влиятельных дейлемитов, считавшего ее своей собственностью и окруженного нечестными чиновниками, заботящимися только о том, чтобы ничего не менялось. Те же земли, которые не были наделами, распределили теперь между двумя классами людей: военачальниками, с одной стороны, и имамами и дельцами – с другой. Военные отказывали в деньгах и требовали снижения налогов. Любая настойчивость по отношению к ним вызывала вражду, а они умели сражаться и имели для этого все средства. По этой причине произошел распад государства, именно они создали почву для этого. Снисходительность лишь удвоила их жадность. Но с другой стороны, гражданские начальники истощали правительство с большим изяществом. Они действовали сообща, используя деньги для укрепления нелегальных возможностей и привилегий. В течение времени эти местные правители стали практически независимы и не позволяли вмешиваться в свои дела. Беднейшие из их подданных могли быть оштрафованы, увеличивались налоги, ограничивались их права, и не оказывалась необходимая помощь. Более влиятельные люди могли бы оказаться полезными землевладельцу в критической ситуации, если правительство решит его проверить, но не было смысла в хороших отношениях с людьми, которые ничего не значили.
Никто уже не отчитывался в доходах и расходах, не посылались указания периферийным финансовым начальникам, не обращали внимания на их предложения или жалобы. При ревизиях чиновники ограничивались первоначальными условиями договора о земле, суммой доходов и долгов. Никто не занимался заботами населения. Старые приемы уже не использовались в земледелии, не предлагались меры по разработке одичавшей земли, не обращали внимания на неоправданный рост налогов, на обманные сборы и несправедливые штрафы, а также на появления в списке расходов сумм, которые в действительности не были потрачены. Если злоупотреблениями заинтересовывалось важное лицо, его лишали чинов, отбирали имущество и убивали, дешево откупившись от правителя. Если же человек был нищ и невлиятелен, он легко успокаивался, получив от обидчика небольшую сумму. И мы не можем винить его в этом – ведь халиф не защищал его жизнь и не поощрял рвение.
Вот так, вкратце, выглядит история государственных доходов. Но с другой стороны, росли и расходы. В своей щедрости к вассалам Муизз аль-Даула делал что хотел, разоряя имения и повышая налоги. Его расходы непрерывно росли, а доходы постоянно уменьшались, между теми и другими он допускал пугающую разницу. Таким образом, через несколько лет пришлось прекратить выплаты войскам дейлемитов. Они были недовольны постоянным ростом привилегии воинов-тюрков, что, в свою очередь, делалось правительством из-за опасения возможного предательства дейлемитов. Но деморализация не ограничивалась одной стороной, жадность сделала тюрков не менее яростными, чем бедность – дейлемитов.