После ареста Али ибн Исы Муктадир послал ему письменный приказ с требованием указать подлинные размеры его состояния. Али написал в ответ, что триста тысяч динаров – это все, что у него есть.
Как раз в это время пришли сообщения о нападении на Басру главаря карматов Абу Тахира. Карматы (первоначально – тайное общество с эзотерической доктриной и проповедующее всеобщее равенство) были сектой еретиков, широко распространившей свое влияние среди необразованных масс населения. Их первое восстание против власти халифа произошло в провинции Васит во времена Мутадида. В 293 году их лидер появился в Бахрейне, и с тех пор его влияние неуклонно росло. Он не раз совершал набеги на Басру и прилегающие к ней районы и разгромил регулярные войска халифа в нескольких сражениях. При правлении Муктадира карматы вторглись в Сирию, неся с собой разорение и насилие. «Там, где открыта Истина, – Закон не действует» – таково было их кредо. Глава секты объявил себя Махди (Мессия, ведомый Господом), и ему поклонялись, как Богу в мечетях. И вот сейчас карматы устроили кровавую бойню в Басре. Семнадцать дней они бесчинствовали в городе, потом погрузили на верблюдов все награбленное добро, забрали женщин и детей в качестве рабов и ушли в свою страну.
Ибн Фурат немедленно отправил войска против карматов. Его военачальник захватил нескольких пленных и отправил их в Багдад. На допросе эти люди рассказали, что набег на Басру был осуществлен с ведома и при содействии Али ибн Исы. Пленники клятвенно утверждали, что бывший визирь неоднократно посылал карматам подарки и оружие.
Когда Муктадир прочитал донесения о допросе военнопленных, он приказал визирю провести очную ставку Али ибн Исы с карматами и выяснить все обстоятельства этого дела. Визирь назначил судебное заседание и вызвал Али на допрос.
На суде Али все отрицал.
– Когда человек находится в таком положении, в каком оказался я, то нет ничего удивительного, что все кому не лень будут обвинять меня во всех мыслимых преступлениях. Тем более что я оказался в немилости у государя, а визирь считает меня своим врагом, – ответил Али ибн Иса.
Тогда Ибн Фурат оставил пока политику в покое и начал рассматривать вопросы, связанные с управлением провинциями. Прежде всего он поднял дело двух Мадхараев: Хусейна и Мухаммеда.
– Когда я служил визирем второй срок, – сказал Ибн Фурат, – один из моих служащих по делам провинций получил с указанных Мадхараев обязательство на два миллиона триста тысяч динаров. Это был компромиссный документ, составленный по результатам отчета по сбору ими земельных налогов в Египте и Сирии, провинциях, доверенных их управлению. В этот счет входили также незаконные доходы от должностей, занимаемых ими в то время, когда ты, Али, был визирем. Из этой суммы они заплатили только полмиллиона динаров при моей администрации. Ты, как только снова пришел к власти, отправил моего служащего в отставку и снова назначил этих отъявленных казнокрадов на их прежние должности. Кроме того, ты передал Мадхараям фиктивное письмо, якобы написанное повелителем правоверных, да хранит его Аллах, в котором прощались все их долги! Когда я рассказал об этом деле халифу, он заверил меня, что ничего подобного не писал и даже не может себе представить, что у кого-то могло хватить наглости на такой чудовищный подлог.
– В то время я был всего лишь подчиненным Хамида, – ответил Али ибн Иса. – Повелитель правоверных велел мне выполнять его приказы. Хамид сказал мне, что халиф решил простить долги этим двум чиновникам, и написал документ, подтверждающий это. Я просто принял документ, зарегистрировал его и отправил по инстанциям, как и должно поступать подчиненному, получившему приказ от своего начальника.
– Всем известно, что ты всегда оспаривал решения Хамида! Ты обсуждал каждую мелочь! – ответил на эту лицемерную речь Ибн Фурат. – Ты даже проверял, как он собирает налоги в его собственных провинциях. Как же ты мог не посоветоваться с халифом, когда речь шла о такой огромной сумме?
– Первые семь месяцев я занимал очень скромное положение при Хамиде, – ответил Али, – лишь впоследствии повелитель правоверных стал прислушиваться к моим советам и вопросам. Дело же, о котором идет речь, имело место в первые месяцы пребывания Хамида на посту визиря.
– Но почему же ты, если мы допустим, что все это было сделано Хамидом, потом, когда халиф стал доверять тебе, не доложил ему о его преступлении? Почему ты ничего не сделал, чтобы восстановить справедливость?
– Я оставил все как есть, – ответил Али ибн Иса, – потому что ранее, в присутствии халифа, на аудиенции, я взял с Хусейна Мадхарая обязательство на выплату миллиона динаров ежегодно в государственную казну в обмен на контракт, по условиям которого ему давалось право собирать налоги в Египте и Сирии. Он был обязан также оплачивать все расходы по управлению провинциями и на содержание войск. Все расходы и доходы по каждому району были детально расписаны в контракте. Свои долги и недоимки он должен был покрыть из последующих доходов при окончательном расчете. Я взял с него расписку на миллион триста тысяч динаров. Это все, что я мог сделать. Его обязательство и расписка находятся в архиве государственного совета западных провинций.
– Али, ты работаешь в государственных советах с младенчества, – сказал визирь, – ты сам был визирем, долгое время ты фактически управлял всем государством, и что я слышу от тебя? Виданное ли это дело, чтобы текущий долг официально погашался суммами, которые будут получены в будущем? И из такого ненадежного источника, как сбор налогов? Ну ладно, допустим, ты, как ты сам выразился, «оставил все как есть» из практических соображений; за пять лет, которые ты был у власти, ты мог собрать все те деньги, которые тебе были обещаны этими наместниками-казнокрадами?
– Некоторые суммы были перечислены в первый год, – ответил Али, – но вскоре началось вторжение Алида из Африки, так называемого Махди, который захватил большую часть Египта. Мунис Непобедимый был послан отразить противника, и большая часть денег ушла на выплату жалованья солдатам и прочие военные расходы. Контракт пришлось пересмотреть – в результате военных действий провинция была разорена.
– Алид был разгромлен в 309 году, – возразил Ибн Фурат. – Таким образом, в течение двух лет в провинции наблюдается полное спокойствие и процветание, получил ли ты с Мадхараев два миллиона динаров за эти два года?
К нашему величайшему сожалению, ответ Али ибн Исы не сохранился в протоколах суда, после него следует сразу реплика Ибн Фурата:
– Я требую от имени повелителя правоверных, чтобы ты вернул все незаконно присвоенные тобою деньги в государственную казну. Если ты прислушаешься к голосу разума, ты сделаешь это добровольно, в противном случае мы вынуждены будем применить пытки.
– Я не богат, – ответил Али, – самое большее, что я могу собрать, – это триста тысяч динаров.
Затем визирь приступил к рассмотрению вопроса о содержании императорского двора.
– В течение пяти лет, – сказал он, обращаясь к Али ибн Исе, – ты постоянно уменьшал выплаты на содержание гарема, принцев, дворцовых слуг и служащих. Жалованье императорской кавалерии также было значительно урезано. Суммы на содержание двора, которые я в свой первый и второй срок выплачивал регулярно и полностью, ты сократил на сорок пять тысяч динаров в месяц. Кроме того, ты присваивал себе доходы от поместий государя. В год это составляло пятьсот сорок тысяч динаров. Всего за весь период твоей службы ты, по моим подсчетам, получил около шести миллионов динаров. Эти деньги должны где-то быть: либо ты припрятал их, либо – во что трудно поверить – растратил их на свои нужды.
– Доходы, полученные мною с императорских поместий, – отвечал Али, – а также сэкономленные средства от сокращения довольствия придворным, которым вполне достаточно было и того, что я платил им, шли на покрытие дефицита бюджета государства. Личную казну повелителя правоверных я не трогал. Что касается твоей практики – повышения жалованья придворным за счет взимания налога с незаконных доходов чиновников, – то я считаю ее порочной. Я не позволял своим служащим брать взятки и нарушать закон, а ты получал доход с этого. Эта практика ведет в конечном итоге к разорению государства и возмущению подданных. Твой метод сведения концов с концами состоял лишь в перекладывании денег из одного кармана в другой. Двор был в восторге, а государственная казна пустела.
По этому вопросу препирательства продолжались довольно долго и кончились ничем. Наконец Ибн Фурат опять вернулся к политическим обвинениям.
– Чем объясняются твои подарки, передача оружия, дружеская переписка и прочие любезности по отношению к карматам? – спросил он Али.
– Моей целью, – объяснил Али, – было вернуть заблудших в лоно империи; мой метод состоял в примирении. И он оказался эффективным: когда я был визирем, они неоднократно воздерживались от нападения на паломников и от набегов на Басру и Куфу.
Кроме того, эта политика способствовала освобождению правоверных из плена.
– Что может быть хуже, чем признавать Абу Саида и его шайку карматов за истинно верующих, в то время как они отрицают Священный Коран и Миссию пророка; преступников, которые разграбили Оман и забрали в рабство всех, кто остался в живых? Ты любезничал и переписывался с ними и в то же время задерживал выплату жалованья гарнизону Басры. Солдаты покинули свои посты, карматы захватили город и перебили ни в чем не повинных жителей! Грех за это на твоей душе!
Али ибн Иса пустился в долгие объяснения, которые мы пропустим. Наконец казначей Наср и Мухассин попросили у визиря позволения поговорить с обвиняемым наедине. Ибн Фурат не возражал. Эти двое придворных сказали Али, что ему лучше согласиться на штраф и решить дело миром. Али согласился. Штраф установили в размере трехсот тысяч динаров, с условием что треть должна быть выплачена в течение месяца. Срок будет отсчитываться с того дня, когда он покинет дворец. Поселиться он может там, где пожелает, с правом переписки и посещений. Ибн Фурат взял его обязательство и послал его на утверждение к халифу.
Али попросил визиря, чтобы ему было позволено сохранить доходы от своих владений за этот год для выплаты части своего штрафа.
– Это составит пятьдесят тысяч динаров, – заметил Ибн Фурат.
– Я буду рад, если мне удастся наскрести двадцать, – ответил Али, – доходы от моих земель невелики.
А надо сказать, что впоследствии, после того как Али был отправлен в ссылку в Мекку и поместья его были конфискованы, оказалось, что доход с них составляет как раз пятьдесят тысяч динаров. По этому поводу есть одна интересная история, рассказанная неким Хумани из Васита.
«Я услышал однажды, как Али ибн Иса распекает землевладельца Бариди:
– Неужели ты не боишься гнева Господнего, когда клянешься здесь, на аудиенции, во дворце императора, что твое родовое поместье приносит доход равный десяти тысячам динаров, в то время как твои бухгалтерские книги явно показывают, что доход с них составляет не меньше тридцати тысяч?
– Я, – кротко ответил Бариди, – только следую примеру вашего превосходительства, да хранит вас Аллах! Когда Ибн Фурат спросил вас о ваших доходах, такой благочестивый человек, как ваше превосходительство, никогда не пошел бы на клятвопреступление, если бы, как истинный шиит, не знал, что сокрытие правды простительно в присутствии тех, от кого можно ожидать насилия!
Когда Али выслушал это объяснение, у него был вид человека, проглотившего камень».
С получением денег для выплаты штрафа, назначенного Али, возникли затруднения. С одной стороны, халиф отказывался отпускать Али из-под стражи, пока тот не заплатит требуемую сумму, с другой же стороны, Али не мог собрать денег, оставаясь во дворце под арестом. Мухассин настойчиво требовал с бывшего визиря денег. Сначала он вежливо поговорил с ним, но Али смог заплатить только деньги, вырученные им от продажи дома. Тогда Мухассин приказал заковать его в кандалы. При виде этого казначей Наср покинул зал. Мухассин, обратившись к пленнику, повторил свое требование.
– Я не могу собрать деньги, оставаясь здесь, под стражей, неужели ты думаешь, что, заковав меня в кандалы, ты облегчишь мою задачу?
Мухассин приказал надеть на Али власяницу и бить его палками. Назук, начальник полиции Багдада, присутствовавший при этом, поднялся и собрался уйти.
– Куда ты? – спросил его Мухассин.
– Я не могу видеть, как будут мучить этого почтенного старика, – я целовал его руки десять лет.
Мухассин смягчился и отправил Али назад в его комнату во дворце.
Ибн Фурат был очень недоволен тем, как его сын обращается с Али ибн Исой.
– Ты компрометируешь нас обоих таким поведением, – сказал он Мухассину, – тебе следовало бы ограничиться кандалами.
Он также написал халифу письмо в защиту Али следующего содержания: «Я так расстроен тем, что мне довелось узнать о ходе дела Али ибн Исы, что потерял аппетит. Абу Хасан Али ибн Иса один из самых выдающихся представителей нашей профессии. Он с самой юности находится при дворе и служит верой и правдой повелителю правоверных, одно только это обстоятельство делает его особу неприкосновенной. Конечно, он допустил некоторые ошибки, но повелитель правоверных достаточно велик и милосерден, чтобы простить их. Если же это невозможно, я прошу хотя бы снять с него кандалы и власяницу».
Муктадир ответил на это послание так: «Али ибн Иса своими преступлениями заслужил еще более худшего обращения; Мухассин поступил правильно. Тем не менее я готов проявить милосердие и передаю его в твое распоряжение».
В соответствии с распоряжением халифа Али был доставлен во дворец визиря. Ибн Фурат счел неблагоразумным держать его у себя, поскольку Али был уже стар и мог в любой момент заболеть, что могло быть приписано каким-либо действиям визиря. Ибн Фурат вызвал к себе Шафи Лулуи, чтобы тот отвез Али домой.
Пока они дожидались прибытия Шафи, Ибн Фурат решил использовать свободное время, чтобы сделать небольшой выговор Али. Он неодобрительно отозвался о том, как Али управлял доверительным благотворительным фондом, основанным Ибн Фуратом. Одна часть доходов этого фонда должна была поступать на религиозные нужды, другая – на содержание его детей и слуг (это была обычная юридическая уловка в те времена для защиты собственности от налогообложения). Денежные средства этого фонда халиф приказал вернуть, после конфискации, обратно Ибн Фурату.
– Твое управление фондом, – сказал визирь, – просто возмутительно, как с точки зрения религии, так и с точки зрения обычной человеческой порядочности: основной капитал частично растрачен, прибыли почти нет!
– Да, – смиренно ответил Али, – я должен признаться, что пренебрегал этим предприятием, и мне не остается ничего, как принести свои искренние извинения.
Мухассин, который присутствовал при этом, также вступил в дискуссию, не стесняясь в выражениях и не скупясь на оскорбления. Али отвечал ему и объяснял что-то, добавляя при этом выражение: «Мне просто смешно слушать тебя».
Эта фраза вызвала гнев у Мухассина и раздражение у его отца. Молодой человек разразился ругательствами и проклятиями. Ибн Фурат попросил его успокоиться и, повернувшись к Али, строго сказал ему:
– Абу Ахмад Мухассин находится на службе у повелителя правоверных и пользуется его особой милостью и доверием, ты не должен забывать этого, когда имеешь честь говорить с ним!
Али ибн Иса принес свои извинения за невоздержанность, и инцидент был исчерпан.
В это время в комнату, где они сидели, зашел Хасан, сын Ибн Фурата от его наложницы Давлы. Али поднялся, подошел к мальчику и поцеловал его лоб и веки. «Эти знаки уважения несколько интимны», – подумал Ибн Фурат.
– Абу Хасан, – сказал он вслух, – тебе не следовало бы так утруждать себя. Но я полагаю, что Хасан – сын Абу Хасана!
Затем, открыв чернильницу и взяв перо, он тут же написал приказ своему служащему заплатить Абу Хасану ибн Исе две тысячи динаров, без вычета комиссионных, которые пойдут на погашение его штрафа. Он посоветовал Мухассину последовать его примеру, и молодой человек также внес тысячу динаров. Али встал, поблагодарил всех и удалился в сопровождении Шафи Лулуи, который только что прибыл. Шафи посадил его на почетное место в своей лодке и увез его по реке к себе домой.
Все чиновники, служившие под началом Али ибн Исы, предложили и фактически послали ему свои пожертвования для выплаты штрафа; каждый по своим возможностям. Он не принял ничью помощь, за исключением Ибн Вараджавайхи и двоих сыновей Ибн Фурата, от каждого из которых он взял по пятьсот динаров. Когда Али заплатил большую часть своего штрафа, визирь попросил у Муктадира позволения отправить его в Мекку. Халиф согласился, и Ибн Фурат выделил Али семь тысяч дирхемов на поездку и прочие расходы.
С бывших чиновников Али Ибн Фурат с помощью пыток продолжал выжимать громадные суммы денег; полную свободу действий в этом деле он дал своему сыну Мухассину. Люди с трудом верили, что человек, пользовавшийся репутацией милостивого и великодушного, мог так поступить. Ибн Хавари был подвергнут длительным избиениям палками и кнутом и в конце концов убит одним из слуг Мухассина в Ахвазе, куда арестанта отвезли для сбора денег на штраф.
По приказу халифа оба Мадхарая были доставлены в столицу. Хусейн Мадхарай, после судебного разбирательства, в присутствии глав советов и судей вынужден был дать обязательство на выплату двух миллионов четырехсот тысяч динаров. Но Ибн Фурат решил, что это слишком много, и уменьшил сумму до одного миллиона семисот тысяч динаров. Он взял с него расписку и получил на это ободрение халифа.
Ибн Фурат обращался с Хусейном очень вежливо, выразил ему свое восхищение его способностями, очень лестно отозвался об его уме и личной смелости. Он сказал, что редко ему выпадает счастье беседовать со столь достойным человеком. После этого он обратился к нему с просьбой:
– Хусейн, не будешь ли ты любезен сделать заявление в присутствии Али ибн Исы, что ты, будучи председателем Совета западных провинций, передавал ему незаконные доходы в то время, когда он был визирем?
– Прошу уволить меня от этого, – попросил Хусейн Мадхарай.
– Как же так, ты отказываешься теперь свидетельствовать против Али ибн Исы, когда ничего не мешало тебе свидетельствовать против меня, когда я сам был в таком положении?
– Я ни в коем случае не горжусь тем поступком. Такие свидетельства никому не приносят славы, несмотря на то что у меня было оправдание: визирь относился недружелюбно ко мне во время своего второго срока и отдал меня на милость Бистама, моего врага. Теперь же все будут презирать меня, если снова поступлю так же и по отношению к Али ибн Исе, человеку, который всегда был мне другом и остается им теперь!
Ибн Фурат не стал настаивать.
После этого в суде слушалось дело другого брата – Мухаммеда Мадхарая. Он долго и упорно защищался по всем вопросам.
– Ты вряд ли более способный человек, чем твой брат, – сказал наконец Ибн Фурат, устав спорить с ним, – ты видел, как он защищался, но все его красноречие не помогло ему.
Этого довода оказалось достаточно – угрозы и пытки не понадобились. Ибн Фурат получил с него обязательство на миллион семьсот тысяч динаров и передал арестанта своему сыну. Мухаммед не пострадал в доме Мухассина и пробыл там всего один день. Несмотря на то что сын визиря встретил своего пленника презрительными насмешками, он отпустил его с миром, после того как Мухаммед передал ему огромное количество денег, а также подарил роскошные одежды, драгоценные украшения и прекрасных невольниц.
Одна любопытная история произошла во времена, когда Ибн Фурат был визирем, ее рассказывает судья Абдаллах ибн Ахмад.
«Один чиновник, который долгое время не мог найти себе подходящую должность, решился наконец подделать рекомендательное письмо. В этом письме он от имени Ибн Фурата рекомендовал сам себя наместнику Египта. Прибыв в эту провинцию, он представил письмо. Наместник, внимательно прочитав это послание, заподозрил неладное: язык был слишком экспрессивным и навязчивым, многочисленные похвалы подателю не соответствовали его чину и стиль был не совсем правильный. Тем не менее правитель Египта дал чиновнику небольшой подарок и назначил на незначительную должность, до выяснения обстоятельств, после чего положил письмо вместе со своим объяснением в общую папку и отослал с прочими документами в столицу к визирю.
Когда пришла корреспонденция из Египта, Ибн Фурат находился в компании друзей. Он открыл пакет, и на глаза ему попалось фиктивное письмо. В нем, кроме всего прочего, говорилось, что податель сего оказал в прошлом неоценимые услуги Ибн Фурату. Письмо было прочитано перед всей потрясенной компанией.
– Как следует поступить с этим человеком? – спросил Ибн Фурат.
– Отрубить руку! – сказал один.
– Отрезать пальцы, выпороть и посадить в тюрьму! – посоветовал другой.
Самым мягким было следующее предложение:
– Прикажи наместнику выгнать его взашей – крушение планов и бесполезное путешествие послужит ему достаточным наказанием.
– Как же немилосердны и жестокосердны вы все! – воскликнул визирь. – Этот бедный человек хотел воспользоваться моим именем как волшебным заклинанием. Не найдя работы в столице и, возможно, не желая беспокоить нас, он избавил нас от необходимости и труда писать ему рекомендательное письмо в провинцию. Он сам написал письмо и отправился в долгий путь в Египет в надежде на удачу и благосклонность судьбы. И что же вы пожелали ему? В лучшем случае – разочарование.
Он обмакнул перо в чернила и тут же, на обороте фальшивого письма, написал своей рукой:
«Это письмо написано мной. Не знаю, на чем основано твое подозрение. Это прекрасный человек, он оказал мне услуги в тяжелые для меня дни и сделал намного больше, чем сказано в этом письме. Щедро награди его и назначь на должность, достойную его».
Это письмо было отправлено в Египет немедленно.
Несколько лет спустя к Ибн Фурату пришел посетитель, человек приятной наружности, прекрасно одетый, в сопровождении слуг. Когда его провели в приемные покои, он принялся благословлять визиря и залился слезами.
– Да хранит тебя Аллах, добрый человек! – воскликнул Ибн Фурат, который никогда прежде не видел его. – Что с тобой, почтеннейший?
– Я тот самый чиновник, который подделал рекомендательное письмо, которое визирь, да вознаградит его Аллах, в своей неизмеримой доброте и милосердии признал своим собственным.
Ибн Фурат рассмеялся.
– Сколько он дал тебе? – спросил он.
– Считая жалованье от моей должности, подарки и выплаты из казны наместника Египта, я получаю двадцать тысяч динаров в год, – ответил чиновник.
– Хвала Аллаху! – ответил визирь. – Это неплохо, но, если ты захочешь служить мне, ты будешь получать в несколько раз больше.
Проверив чиновника, визирь нашел его вполне пригодным для высокой должности. Он взял его к себе, и тот стал преданно служить ему».
Однажды, во времена третьего срока, когда Ибн Фурат был визирем, на приеме у него разговор зашел на тему образования, литературы и изучения преданий. Как-то раз один из придворных сказал:
– Мне говорили, что студенты и ученые живут в нищете. Некоторые из них недоедают, чтобы сэкономить деньги на бумагу и чернила.
Ибн Фурат был образованным человеком, и у него было доброе и чуткое сердце. Он щедро помогал поэтам, поэтому, когда он услышал, как трудно приходится бедным студентам, он сразу воскликнул:
– Им нужна помощь? Я помогу им!
После чего приказал выделить двадцать тысяч дирхемов для покупки бумаги и чернил для бедных студентов и ученых.
Как раз в это время пришли сообщения о нападении на Басру главаря карматов Абу Тахира. Карматы (первоначально – тайное общество с эзотерической доктриной и проповедующее всеобщее равенство) были сектой еретиков, широко распространившей свое влияние среди необразованных масс населения. Их первое восстание против власти халифа произошло в провинции Васит во времена Мутадида. В 293 году их лидер появился в Бахрейне, и с тех пор его влияние неуклонно росло. Он не раз совершал набеги на Басру и прилегающие к ней районы и разгромил регулярные войска халифа в нескольких сражениях. При правлении Муктадира карматы вторглись в Сирию, неся с собой разорение и насилие. «Там, где открыта Истина, – Закон не действует» – таково было их кредо. Глава секты объявил себя Махди (Мессия, ведомый Господом), и ему поклонялись, как Богу в мечетях. И вот сейчас карматы устроили кровавую бойню в Басре. Семнадцать дней они бесчинствовали в городе, потом погрузили на верблюдов все награбленное добро, забрали женщин и детей в качестве рабов и ушли в свою страну.
Ибн Фурат немедленно отправил войска против карматов. Его военачальник захватил нескольких пленных и отправил их в Багдад. На допросе эти люди рассказали, что набег на Басру был осуществлен с ведома и при содействии Али ибн Исы. Пленники клятвенно утверждали, что бывший визирь неоднократно посылал карматам подарки и оружие.
Когда Муктадир прочитал донесения о допросе военнопленных, он приказал визирю провести очную ставку Али ибн Исы с карматами и выяснить все обстоятельства этого дела. Визирь назначил судебное заседание и вызвал Али на допрос.
На суде Али все отрицал.
– Когда человек находится в таком положении, в каком оказался я, то нет ничего удивительного, что все кому не лень будут обвинять меня во всех мыслимых преступлениях. Тем более что я оказался в немилости у государя, а визирь считает меня своим врагом, – ответил Али ибн Иса.
Тогда Ибн Фурат оставил пока политику в покое и начал рассматривать вопросы, связанные с управлением провинциями. Прежде всего он поднял дело двух Мадхараев: Хусейна и Мухаммеда.
– Когда я служил визирем второй срок, – сказал Ибн Фурат, – один из моих служащих по делам провинций получил с указанных Мадхараев обязательство на два миллиона триста тысяч динаров. Это был компромиссный документ, составленный по результатам отчета по сбору ими земельных налогов в Египте и Сирии, провинциях, доверенных их управлению. В этот счет входили также незаконные доходы от должностей, занимаемых ими в то время, когда ты, Али, был визирем. Из этой суммы они заплатили только полмиллиона динаров при моей администрации. Ты, как только снова пришел к власти, отправил моего служащего в отставку и снова назначил этих отъявленных казнокрадов на их прежние должности. Кроме того, ты передал Мадхараям фиктивное письмо, якобы написанное повелителем правоверных, да хранит его Аллах, в котором прощались все их долги! Когда я рассказал об этом деле халифу, он заверил меня, что ничего подобного не писал и даже не может себе представить, что у кого-то могло хватить наглости на такой чудовищный подлог.
– В то время я был всего лишь подчиненным Хамида, – ответил Али ибн Иса. – Повелитель правоверных велел мне выполнять его приказы. Хамид сказал мне, что халиф решил простить долги этим двум чиновникам, и написал документ, подтверждающий это. Я просто принял документ, зарегистрировал его и отправил по инстанциям, как и должно поступать подчиненному, получившему приказ от своего начальника.
– Всем известно, что ты всегда оспаривал решения Хамида! Ты обсуждал каждую мелочь! – ответил на эту лицемерную речь Ибн Фурат. – Ты даже проверял, как он собирает налоги в его собственных провинциях. Как же ты мог не посоветоваться с халифом, когда речь шла о такой огромной сумме?
– Первые семь месяцев я занимал очень скромное положение при Хамиде, – ответил Али, – лишь впоследствии повелитель правоверных стал прислушиваться к моим советам и вопросам. Дело же, о котором идет речь, имело место в первые месяцы пребывания Хамида на посту визиря.
– Но почему же ты, если мы допустим, что все это было сделано Хамидом, потом, когда халиф стал доверять тебе, не доложил ему о его преступлении? Почему ты ничего не сделал, чтобы восстановить справедливость?
– Я оставил все как есть, – ответил Али ибн Иса, – потому что ранее, в присутствии халифа, на аудиенции, я взял с Хусейна Мадхарая обязательство на выплату миллиона динаров ежегодно в государственную казну в обмен на контракт, по условиям которого ему давалось право собирать налоги в Египте и Сирии. Он был обязан также оплачивать все расходы по управлению провинциями и на содержание войск. Все расходы и доходы по каждому району были детально расписаны в контракте. Свои долги и недоимки он должен был покрыть из последующих доходов при окончательном расчете. Я взял с него расписку на миллион триста тысяч динаров. Это все, что я мог сделать. Его обязательство и расписка находятся в архиве государственного совета западных провинций.
– Али, ты работаешь в государственных советах с младенчества, – сказал визирь, – ты сам был визирем, долгое время ты фактически управлял всем государством, и что я слышу от тебя? Виданное ли это дело, чтобы текущий долг официально погашался суммами, которые будут получены в будущем? И из такого ненадежного источника, как сбор налогов? Ну ладно, допустим, ты, как ты сам выразился, «оставил все как есть» из практических соображений; за пять лет, которые ты был у власти, ты мог собрать все те деньги, которые тебе были обещаны этими наместниками-казнокрадами?
– Некоторые суммы были перечислены в первый год, – ответил Али, – но вскоре началось вторжение Алида из Африки, так называемого Махди, который захватил большую часть Египта. Мунис Непобедимый был послан отразить противника, и большая часть денег ушла на выплату жалованья солдатам и прочие военные расходы. Контракт пришлось пересмотреть – в результате военных действий провинция была разорена.
– Алид был разгромлен в 309 году, – возразил Ибн Фурат. – Таким образом, в течение двух лет в провинции наблюдается полное спокойствие и процветание, получил ли ты с Мадхараев два миллиона динаров за эти два года?
К нашему величайшему сожалению, ответ Али ибн Исы не сохранился в протоколах суда, после него следует сразу реплика Ибн Фурата:
– Я требую от имени повелителя правоверных, чтобы ты вернул все незаконно присвоенные тобою деньги в государственную казну. Если ты прислушаешься к голосу разума, ты сделаешь это добровольно, в противном случае мы вынуждены будем применить пытки.
– Я не богат, – ответил Али, – самое большее, что я могу собрать, – это триста тысяч динаров.
Затем визирь приступил к рассмотрению вопроса о содержании императорского двора.
– В течение пяти лет, – сказал он, обращаясь к Али ибн Исе, – ты постоянно уменьшал выплаты на содержание гарема, принцев, дворцовых слуг и служащих. Жалованье императорской кавалерии также было значительно урезано. Суммы на содержание двора, которые я в свой первый и второй срок выплачивал регулярно и полностью, ты сократил на сорок пять тысяч динаров в месяц. Кроме того, ты присваивал себе доходы от поместий государя. В год это составляло пятьсот сорок тысяч динаров. Всего за весь период твоей службы ты, по моим подсчетам, получил около шести миллионов динаров. Эти деньги должны где-то быть: либо ты припрятал их, либо – во что трудно поверить – растратил их на свои нужды.
– Доходы, полученные мною с императорских поместий, – отвечал Али, – а также сэкономленные средства от сокращения довольствия придворным, которым вполне достаточно было и того, что я платил им, шли на покрытие дефицита бюджета государства. Личную казну повелителя правоверных я не трогал. Что касается твоей практики – повышения жалованья придворным за счет взимания налога с незаконных доходов чиновников, – то я считаю ее порочной. Я не позволял своим служащим брать взятки и нарушать закон, а ты получал доход с этого. Эта практика ведет в конечном итоге к разорению государства и возмущению подданных. Твой метод сведения концов с концами состоял лишь в перекладывании денег из одного кармана в другой. Двор был в восторге, а государственная казна пустела.
По этому вопросу препирательства продолжались довольно долго и кончились ничем. Наконец Ибн Фурат опять вернулся к политическим обвинениям.
– Чем объясняются твои подарки, передача оружия, дружеская переписка и прочие любезности по отношению к карматам? – спросил он Али.
– Моей целью, – объяснил Али, – было вернуть заблудших в лоно империи; мой метод состоял в примирении. И он оказался эффективным: когда я был визирем, они неоднократно воздерживались от нападения на паломников и от набегов на Басру и Куфу.
Кроме того, эта политика способствовала освобождению правоверных из плена.
– Что может быть хуже, чем признавать Абу Саида и его шайку карматов за истинно верующих, в то время как они отрицают Священный Коран и Миссию пророка; преступников, которые разграбили Оман и забрали в рабство всех, кто остался в живых? Ты любезничал и переписывался с ними и в то же время задерживал выплату жалованья гарнизону Басры. Солдаты покинули свои посты, карматы захватили город и перебили ни в чем не повинных жителей! Грех за это на твоей душе!
Али ибн Иса пустился в долгие объяснения, которые мы пропустим. Наконец казначей Наср и Мухассин попросили у визиря позволения поговорить с обвиняемым наедине. Ибн Фурат не возражал. Эти двое придворных сказали Али, что ему лучше согласиться на штраф и решить дело миром. Али согласился. Штраф установили в размере трехсот тысяч динаров, с условием что треть должна быть выплачена в течение месяца. Срок будет отсчитываться с того дня, когда он покинет дворец. Поселиться он может там, где пожелает, с правом переписки и посещений. Ибн Фурат взял его обязательство и послал его на утверждение к халифу.
Али попросил визиря, чтобы ему было позволено сохранить доходы от своих владений за этот год для выплаты части своего штрафа.
– Это составит пятьдесят тысяч динаров, – заметил Ибн Фурат.
– Я буду рад, если мне удастся наскрести двадцать, – ответил Али, – доходы от моих земель невелики.
А надо сказать, что впоследствии, после того как Али был отправлен в ссылку в Мекку и поместья его были конфискованы, оказалось, что доход с них составляет как раз пятьдесят тысяч динаров. По этому поводу есть одна интересная история, рассказанная неким Хумани из Васита.
«Я услышал однажды, как Али ибн Иса распекает землевладельца Бариди:
– Неужели ты не боишься гнева Господнего, когда клянешься здесь, на аудиенции, во дворце императора, что твое родовое поместье приносит доход равный десяти тысячам динаров, в то время как твои бухгалтерские книги явно показывают, что доход с них составляет не меньше тридцати тысяч?
– Я, – кротко ответил Бариди, – только следую примеру вашего превосходительства, да хранит вас Аллах! Когда Ибн Фурат спросил вас о ваших доходах, такой благочестивый человек, как ваше превосходительство, никогда не пошел бы на клятвопреступление, если бы, как истинный шиит, не знал, что сокрытие правды простительно в присутствии тех, от кого можно ожидать насилия!
Когда Али выслушал это объяснение, у него был вид человека, проглотившего камень».
С получением денег для выплаты штрафа, назначенного Али, возникли затруднения. С одной стороны, халиф отказывался отпускать Али из-под стражи, пока тот не заплатит требуемую сумму, с другой же стороны, Али не мог собрать денег, оставаясь во дворце под арестом. Мухассин настойчиво требовал с бывшего визиря денег. Сначала он вежливо поговорил с ним, но Али смог заплатить только деньги, вырученные им от продажи дома. Тогда Мухассин приказал заковать его в кандалы. При виде этого казначей Наср покинул зал. Мухассин, обратившись к пленнику, повторил свое требование.
– Я не могу собрать деньги, оставаясь здесь, под стражей, неужели ты думаешь, что, заковав меня в кандалы, ты облегчишь мою задачу?
Мухассин приказал надеть на Али власяницу и бить его палками. Назук, начальник полиции Багдада, присутствовавший при этом, поднялся и собрался уйти.
– Куда ты? – спросил его Мухассин.
– Я не могу видеть, как будут мучить этого почтенного старика, – я целовал его руки десять лет.
Мухассин смягчился и отправил Али назад в его комнату во дворце.
Ибн Фурат был очень недоволен тем, как его сын обращается с Али ибн Исой.
– Ты компрометируешь нас обоих таким поведением, – сказал он Мухассину, – тебе следовало бы ограничиться кандалами.
Он также написал халифу письмо в защиту Али следующего содержания: «Я так расстроен тем, что мне довелось узнать о ходе дела Али ибн Исы, что потерял аппетит. Абу Хасан Али ибн Иса один из самых выдающихся представителей нашей профессии. Он с самой юности находится при дворе и служит верой и правдой повелителю правоверных, одно только это обстоятельство делает его особу неприкосновенной. Конечно, он допустил некоторые ошибки, но повелитель правоверных достаточно велик и милосерден, чтобы простить их. Если же это невозможно, я прошу хотя бы снять с него кандалы и власяницу».
Муктадир ответил на это послание так: «Али ибн Иса своими преступлениями заслужил еще более худшего обращения; Мухассин поступил правильно. Тем не менее я готов проявить милосердие и передаю его в твое распоряжение».
В соответствии с распоряжением халифа Али был доставлен во дворец визиря. Ибн Фурат счел неблагоразумным держать его у себя, поскольку Али был уже стар и мог в любой момент заболеть, что могло быть приписано каким-либо действиям визиря. Ибн Фурат вызвал к себе Шафи Лулуи, чтобы тот отвез Али домой.
Пока они дожидались прибытия Шафи, Ибн Фурат решил использовать свободное время, чтобы сделать небольшой выговор Али. Он неодобрительно отозвался о том, как Али управлял доверительным благотворительным фондом, основанным Ибн Фуратом. Одна часть доходов этого фонда должна была поступать на религиозные нужды, другая – на содержание его детей и слуг (это была обычная юридическая уловка в те времена для защиты собственности от налогообложения). Денежные средства этого фонда халиф приказал вернуть, после конфискации, обратно Ибн Фурату.
– Твое управление фондом, – сказал визирь, – просто возмутительно, как с точки зрения религии, так и с точки зрения обычной человеческой порядочности: основной капитал частично растрачен, прибыли почти нет!
– Да, – смиренно ответил Али, – я должен признаться, что пренебрегал этим предприятием, и мне не остается ничего, как принести свои искренние извинения.
Мухассин, который присутствовал при этом, также вступил в дискуссию, не стесняясь в выражениях и не скупясь на оскорбления. Али отвечал ему и объяснял что-то, добавляя при этом выражение: «Мне просто смешно слушать тебя».
Эта фраза вызвала гнев у Мухассина и раздражение у его отца. Молодой человек разразился ругательствами и проклятиями. Ибн Фурат попросил его успокоиться и, повернувшись к Али, строго сказал ему:
– Абу Ахмад Мухассин находится на службе у повелителя правоверных и пользуется его особой милостью и доверием, ты не должен забывать этого, когда имеешь честь говорить с ним!
Али ибн Иса принес свои извинения за невоздержанность, и инцидент был исчерпан.
В это время в комнату, где они сидели, зашел Хасан, сын Ибн Фурата от его наложницы Давлы. Али поднялся, подошел к мальчику и поцеловал его лоб и веки. «Эти знаки уважения несколько интимны», – подумал Ибн Фурат.
– Абу Хасан, – сказал он вслух, – тебе не следовало бы так утруждать себя. Но я полагаю, что Хасан – сын Абу Хасана!
Затем, открыв чернильницу и взяв перо, он тут же написал приказ своему служащему заплатить Абу Хасану ибн Исе две тысячи динаров, без вычета комиссионных, которые пойдут на погашение его штрафа. Он посоветовал Мухассину последовать его примеру, и молодой человек также внес тысячу динаров. Али встал, поблагодарил всех и удалился в сопровождении Шафи Лулуи, который только что прибыл. Шафи посадил его на почетное место в своей лодке и увез его по реке к себе домой.
Все чиновники, служившие под началом Али ибн Исы, предложили и фактически послали ему свои пожертвования для выплаты штрафа; каждый по своим возможностям. Он не принял ничью помощь, за исключением Ибн Вараджавайхи и двоих сыновей Ибн Фурата, от каждого из которых он взял по пятьсот динаров. Когда Али заплатил большую часть своего штрафа, визирь попросил у Муктадира позволения отправить его в Мекку. Халиф согласился, и Ибн Фурат выделил Али семь тысяч дирхемов на поездку и прочие расходы.
С бывших чиновников Али Ибн Фурат с помощью пыток продолжал выжимать громадные суммы денег; полную свободу действий в этом деле он дал своему сыну Мухассину. Люди с трудом верили, что человек, пользовавшийся репутацией милостивого и великодушного, мог так поступить. Ибн Хавари был подвергнут длительным избиениям палками и кнутом и в конце концов убит одним из слуг Мухассина в Ахвазе, куда арестанта отвезли для сбора денег на штраф.
По приказу халифа оба Мадхарая были доставлены в столицу. Хусейн Мадхарай, после судебного разбирательства, в присутствии глав советов и судей вынужден был дать обязательство на выплату двух миллионов четырехсот тысяч динаров. Но Ибн Фурат решил, что это слишком много, и уменьшил сумму до одного миллиона семисот тысяч динаров. Он взял с него расписку и получил на это ободрение халифа.
Ибн Фурат обращался с Хусейном очень вежливо, выразил ему свое восхищение его способностями, очень лестно отозвался об его уме и личной смелости. Он сказал, что редко ему выпадает счастье беседовать со столь достойным человеком. После этого он обратился к нему с просьбой:
– Хусейн, не будешь ли ты любезен сделать заявление в присутствии Али ибн Исы, что ты, будучи председателем Совета западных провинций, передавал ему незаконные доходы в то время, когда он был визирем?
– Прошу уволить меня от этого, – попросил Хусейн Мадхарай.
– Как же так, ты отказываешься теперь свидетельствовать против Али ибн Исы, когда ничего не мешало тебе свидетельствовать против меня, когда я сам был в таком положении?
– Я ни в коем случае не горжусь тем поступком. Такие свидетельства никому не приносят славы, несмотря на то что у меня было оправдание: визирь относился недружелюбно ко мне во время своего второго срока и отдал меня на милость Бистама, моего врага. Теперь же все будут презирать меня, если снова поступлю так же и по отношению к Али ибн Исе, человеку, который всегда был мне другом и остается им теперь!
Ибн Фурат не стал настаивать.
После этого в суде слушалось дело другого брата – Мухаммеда Мадхарая. Он долго и упорно защищался по всем вопросам.
– Ты вряд ли более способный человек, чем твой брат, – сказал наконец Ибн Фурат, устав спорить с ним, – ты видел, как он защищался, но все его красноречие не помогло ему.
Этого довода оказалось достаточно – угрозы и пытки не понадобились. Ибн Фурат получил с него обязательство на миллион семьсот тысяч динаров и передал арестанта своему сыну. Мухаммед не пострадал в доме Мухассина и пробыл там всего один день. Несмотря на то что сын визиря встретил своего пленника презрительными насмешками, он отпустил его с миром, после того как Мухаммед передал ему огромное количество денег, а также подарил роскошные одежды, драгоценные украшения и прекрасных невольниц.
Одна любопытная история произошла во времена, когда Ибн Фурат был визирем, ее рассказывает судья Абдаллах ибн Ахмад.
«Один чиновник, который долгое время не мог найти себе подходящую должность, решился наконец подделать рекомендательное письмо. В этом письме он от имени Ибн Фурата рекомендовал сам себя наместнику Египта. Прибыв в эту провинцию, он представил письмо. Наместник, внимательно прочитав это послание, заподозрил неладное: язык был слишком экспрессивным и навязчивым, многочисленные похвалы подателю не соответствовали его чину и стиль был не совсем правильный. Тем не менее правитель Египта дал чиновнику небольшой подарок и назначил на незначительную должность, до выяснения обстоятельств, после чего положил письмо вместе со своим объяснением в общую папку и отослал с прочими документами в столицу к визирю.
Когда пришла корреспонденция из Египта, Ибн Фурат находился в компании друзей. Он открыл пакет, и на глаза ему попалось фиктивное письмо. В нем, кроме всего прочего, говорилось, что податель сего оказал в прошлом неоценимые услуги Ибн Фурату. Письмо было прочитано перед всей потрясенной компанией.
– Как следует поступить с этим человеком? – спросил Ибн Фурат.
– Отрубить руку! – сказал один.
– Отрезать пальцы, выпороть и посадить в тюрьму! – посоветовал другой.
Самым мягким было следующее предложение:
– Прикажи наместнику выгнать его взашей – крушение планов и бесполезное путешествие послужит ему достаточным наказанием.
– Как же немилосердны и жестокосердны вы все! – воскликнул визирь. – Этот бедный человек хотел воспользоваться моим именем как волшебным заклинанием. Не найдя работы в столице и, возможно, не желая беспокоить нас, он избавил нас от необходимости и труда писать ему рекомендательное письмо в провинцию. Он сам написал письмо и отправился в долгий путь в Египет в надежде на удачу и благосклонность судьбы. И что же вы пожелали ему? В лучшем случае – разочарование.
Он обмакнул перо в чернила и тут же, на обороте фальшивого письма, написал своей рукой:
«Это письмо написано мной. Не знаю, на чем основано твое подозрение. Это прекрасный человек, он оказал мне услуги в тяжелые для меня дни и сделал намного больше, чем сказано в этом письме. Щедро награди его и назначь на должность, достойную его».
Это письмо было отправлено в Египет немедленно.
Несколько лет спустя к Ибн Фурату пришел посетитель, человек приятной наружности, прекрасно одетый, в сопровождении слуг. Когда его провели в приемные покои, он принялся благословлять визиря и залился слезами.
– Да хранит тебя Аллах, добрый человек! – воскликнул Ибн Фурат, который никогда прежде не видел его. – Что с тобой, почтеннейший?
– Я тот самый чиновник, который подделал рекомендательное письмо, которое визирь, да вознаградит его Аллах, в своей неизмеримой доброте и милосердии признал своим собственным.
Ибн Фурат рассмеялся.
– Сколько он дал тебе? – спросил он.
– Считая жалованье от моей должности, подарки и выплаты из казны наместника Египта, я получаю двадцать тысяч динаров в год, – ответил чиновник.
– Хвала Аллаху! – ответил визирь. – Это неплохо, но, если ты захочешь служить мне, ты будешь получать в несколько раз больше.
Проверив чиновника, визирь нашел его вполне пригодным для высокой должности. Он взял его к себе, и тот стал преданно служить ему».
Однажды, во времена третьего срока, когда Ибн Фурат был визирем, на приеме у него разговор зашел на тему образования, литературы и изучения преданий. Как-то раз один из придворных сказал:
– Мне говорили, что студенты и ученые живут в нищете. Некоторые из них недоедают, чтобы сэкономить деньги на бумагу и чернила.
Ибн Фурат был образованным человеком, и у него было доброе и чуткое сердце. Он щедро помогал поэтам, поэтому, когда он услышал, как трудно приходится бедным студентам, он сразу воскликнул:
– Им нужна помощь? Я помогу им!
После чего приказал выделить двадцать тысяч дирхемов для покупки бумаги и чернил для бедных студентов и ученых.