Ян Марек

По следам султанов и раджей

Розовый сад Ауда

 

Скорый почтовый поезд увозил меня холодной февральской ночью на восток. В лунном свете на редкой траве блестело седоватое покрывало инея. Кажется, прошла вечность, пока появилось солнце и я смог подставить свои озябшие руки его согревающим лучам. Но вот мы уже и в Ауде. Громыхая, поезд проскочил железнодорожный мост через реку Ганг, окаймляющую равнину Ауда с юго-запада. Отсюда земли Ауда тянутся на север, вплоть до подножия Гималаев.

За окнами поезда тянулся ровный как ладонь пейзаж. Желтые горчичные и коричневые хлопковые поля чередовались с изумрудными рисовыми полями и зелеными пастбищами. Пастухи начали выгонять стада буйволов, среди которых мелькали коричневые козы. На мгновение блеснет в мелкой впадине зеркальная поверхность джхила — небольшого озера в старом русле реки. И вот мы уже проносимся мимо фруктовых садов, в которых начался сбор урожая бананов, гуаявы и папайи и где дозревают сладкие плоды манго. В полях одни джхилы прячут свои зеркальные поверхности в порослях дикого риса, другие — в более темной зелени листьев лотоса. От джхилов почти всегда тянутся на близлежащие поля узкие оросительные канавки.

Там пока крестьян не видно — сбор третьего урожая еще не начался. Ауд славится тремя урожаями в год. Первый, сентябрьский, называется хариф; в это время собирают различные виды проса, кукурузу, а также немного риса. Лучшие же сорта риса дает декабрьский урожай агхани. Через несколько недель начнется третий, мартовский — раби; крестьяне будут скашивать золотистую пшеницу. Сейчас работа кипит лишь на полях с уже созревшим сахарным тростником. [7]

По характерному железному грохоту мы поняли, что проезжаем еще по одному мосту, на этот раз через реку Сай. Аудские навабы наверняка не могли пожаловаться на недостаток воды в своих владениях: в нескольких десятках километров отсюда течет еще одна могучая река — Гхагхра, притоки которой густой сетью покрывают всю плодородную область. Там цель моего путешествия — город Фаизабад, бывшая столица Ауда, последнего мусульманского государства в Северной Индии.

Свое название Ауд получил от древнего города Айодхья — в средние века его называли Авадх — он расположен в самом центре плодородного края. Здесь в давние времена находилось могущественное царство Кошала. По преданию, в Айодхье родился легендарный принц Рамачандра, герой санскритского эпоса «Рамаяна», правивший Кошалой где-то в I тысячелетии до н. э. Позднее правителем этих мест, по буддийским преданиям, был отец Будды Шуддходана. Земли его владений простирались далеко на запад и доходили до реки Чамбал.

В конце XII века Ауд был завоеван мусульманскими султанами, а позднее Великими Моголами. Самый великий из них — император Акбар сделал Ауд особой провинцией, во главе которой поставил своего наместника, или наваба. Чтобы подчеркнуть важное значение провинции, наместником, как правило, назначали одного из вазиров императорского двора, который получал право носить двойной титул — наваб-вазир. Этот титул аудские наместники сохранили и в XVIII веке, когда Могольская империя стала быстро распадаться и Ауд стал одной из первых провинций, добившихся фактической независимости.

Во время правления Мухаммед-шаха (1719—1748) исход подспудной борьбы между наместниками провинций и центральным правительством был фактически предопределен. Император превращался в символического правителя своего рода свободной федерации небольших государств, над которыми он уже не имел никакой власти — ни административной, ни военной. Теперь его усилия направлялись лишь на сохранение равновесия между соперничающими группировками придворных.

В то время как провинции одна за другой отделялись от империи и объявляли о своей независимости, [8] в Дели — столице Великих Моголов, — казалось, царил безмятежный покой. Отдаленные области империи приходили в запустение, а императорский двор жил своей особой жизнью, течение которой определяло буйное общество знатных авантюристов, шарлатанов, певцов и танцовщиц. Беззаботным девизом этого общества было известное изречение: «После нас хоть потоп». И потоп пришел. Он разразился в виде нашествия всадников персидского завоевателя Надир-шаха. В 1739 году его армия разграбила Дели и уничтожила бóльшую часть жителей столицы. После Надир-шаха Северную Индию наводнили другие наездники — афганские. Власть делийских императоров становилась все более фиктивной.

В это бурное время наместником Ауда стал честолюбивый персидский купец Саадат-хан, провозгласивший себя независимым правителем. Династия независимых навабов продержалась у власти до 1856 года, когда весь Ауд был аннексирован британской Ост-Индской компанией.

Фактическую власть аудские правители потеряли после поражения в битве при Буксаре в 1764 году. Навабы, активно выступавшие ранее против европейских завоевателей, теперь сравнительно легко отдавали англичанам одну часть своей территории за другой. Они делали это без особого сожаления, так как англичане гарантировали им относительно спокойное и безбедное существование без каких-либо забот о правлении. С большой помпезностью навабы принимали у себя британских резидентов, а свое войско не менее торжественно передавали под командование английских офицеров. Англичане награждали навабов за их преданность по-королевски, хотя и не всегда так щедро, как, например, в 1814 году, когда тогдашнему навабу Гази-уд-дину Хайдару присвоили почетный титул «король Ауда». Это был бальзам на душу наваба, который все свои силы сосредоточил на том, чтобы по пышности двора сравняться с императорским двором в Дели и даже превзойти его.

Впоследствии навабы уделяли внимание не столько своим королевским обязанностям, сколько красавицам своего гарема, музыке, поэзии и танцам. Распутная жизнь все больше захватывала двор навабов. В то время как столица Ауда утопала в роскоши, провинция приходила в упадок, а крестьяне страдали от жестоких налогов. Нередко они бунтовали, и навабу удавалось [9] подавлять эти восстания лишь с помощью английских войск. В конце концов волнения разрослись до такой степени, что послужили англичанам желанным предлогом для присоединения Ауда к непосредственно управляемой колониальной территории.

— Знакомство с Аудом начинайте с Фаизабада, — еще в Праге наставлял меня председатель местного Союза индийских студентов. — Там живет семья моего родственника господина Шриваставы. Они вам все как следует покажут.

Из Дели я написал господину Шриваставе, и вскоре пришел ответ, а с ним и сердечное приглашение посетить Фаизабад.

Фаизабад состоит из двух городов: на правом берегу Гхагхры раскинулся сам Фаизабад, а на левом — Айодхья, известное место паломничества индусов. Основатель династии независимых навабов Саадат-хан жил в Фаизабаде мало. Редко бывал там и его преемник Сафдар Джанг. Лишь третий правитель Ауда, наваб Шуджа-уд-даула (1753—1775), прочно обосновался в Фаизабаде. После битвы при Буксаре он выстроил на берегах Гхагхры крепость, которую как бы в пику англичанам назвал Калькуттой. Возможно, наваб хотел продемонстрировать, что на собственной земле он не менее силен, чем англичане в своей колониальной метрополии.

Фаизабад оставался столицей княжества до правления наваба Асаф-уд-даулы, который в 1780 году перенес свой двор в Лакхнау. Однако его мать Баху Бегам оставалась в Фаизабаде до конца своей жизни. Она похоронена здесь в прекрасном мавзолее, который в настоящее время является одним из самых интересных архитектурных памятников Ауда.

Колеса скорого поезда постукивали на стрелках железнодорожного узла. Но вот раздался скрежет тормозных колодок, и поезд замер у перрона фаизабадского вокзала. Я не спешил выйти из вагона, и из окна высматривал господина Шриваставу. Он адвокат вполне солидной конторы. В глубине души я надеялся, что у него есть машина и он сможет свозить меня на экскурсию в Айодхью. Иначе мне придется отправиться туда завтра на поезде или автостопом. Но время шло, а к моему вагону никто так и не подходил. Вероятно, господин Шривастава оказался весьма загружен на работе. [10]

Хорошо, что я подстраховался и написал еще одному знакомому, родственнику моего преподавателя языка урду. Он учитель истории, а это значит, что я могу рассчитывать, по крайней мере, на профессиональное описание достопримечательностей. Наверняка он сможет рассказать немало интересного об истории этого края.

А вот и он. Молодой человек сразу же направился прямо ко мне и представился. Его зовут Хамид. Он приветствовал меня действительно сердечно, однако машины у него не было и с вокзала до дома мы добирались пешком. Я оставил свой чемодан в его скромной квартире, расположенной на узенькой улочке старого района. Слегка освежившись во дворе у колодца и не дожидаясь обеда, мы сразу же пошли осматривать город.

Сначала мы отправились к гробнице Баху Бегам,— она расположена в нескольких минутах ходьбы от дома Хамида. Издалека гробница кажется великолепной. Ее ослепительно белый купол и портики со множеством крохотных башенок и каменных фонарей возвышаются над густыми кронами манговых деревьев. Однако видимость обманчива: когда мы подошли ближе, я понял, что мавзолей поражает скорее своими размерами и силой первого впечатления, чем чистотой стиля и богатством художественного оформления. То, что на расстоянии казалось мрамором, на деле лишь побеленная стена, а богатая резьба каменных украшений превратилась в простую лепнину. Правда, известь, использованная для побелки, сверкает необычайной белизной, — говорят, что ее производят из специальных ракушек, которые собирают в пересохших руслах рек.

— Мавзолей построен навабом Асаф-уд-даулой как дань уважения к матери, — начал свое повествование Хамид. — Пока его мать была еще жива, он построил для нее соседний дворец Дилькуша, но в общем-то к матери он относился не совсем хорошо: требовал от нее всю государственную казну. Когда уговоры не помогли, Асаф-уд-даула обратился за помощью к англичанам, отдав им за это территорию вокруг Варанаси и Джаунпура. Однако и англичанам не удалось добиться успеха. Баху Бегам никому не открыла, куда она спрятала свои сокровища. Англичанин Хейстингс, губернатор, был обвинен своими противниками в том, что плохо обращался с местной правительницей, за что и был [11] вызван в суд. Однако великодушная Баху Бегам его учтиво извинила, а позднее даже охотно ссужала Ост-Индской компании большие суммы. Говорят, она хотела передать Компании все свое имущество, но все-таки не сделала этого. Люди верят, что ее сокровища все еще находятся где-то здесь под землей...

Учитель не успел договорить, как в сад ворвалась группа чем-то взволнованных мужчин:

Ие хейн! (Он здесь!)

Среди них оказался господин Пракаш, сын адвоката Шриваставы. Он тоже адвокат. Вот уже два часа вместе со своими друзьями разыскивал он меня по всему Фаизабаду.

— На вокзале мы вас пропустили. Дунский экспресс обычно опаздывает часа на два, а сегодня, как назло, прибыл на десять минут раньше, — извинился он и потянул меня за собой. — Мистер Шривастава-старший ждет вас к обеду.

Тут поднялся спор — какой семье я должен оказать предпочтение, к кому отправиться на обед. Никто не хотел уступать, так как обе семьи приготовили угощение, осталось лишь сесть за стол. Пока шли жаркие переговоры, мы оказались рядом с домом учителя. Однако тут выяснилось, что никаких приготовлений там не было и в помине, так как обед организовывал не он, а инспектор школ округа господин Имтияз Али в своем большом доме.

Мои гостеприимные хозяева темпераментно обменивались мнениями. Наконец они успокоились — пришли к компромиссному решению: обедать я буду с учителем, а ночевать останусь в доме адвоката. Договорились, что достопримечательности Фаизабада они покажут мне вместе, а завтра мистер Шривастава и его друзья отвезут меня в Айодхью на машине. Все уладилось, и, помыв руки около входа, я сел к накрытому столу, на котором уже дымились горки благоуханного риса и баранина с острыми приправами.

Инспектор Али превзошел самого себя не только как гостеприимный хозяин, но и как интересный собеседник. Я узнал, что в свободное время он увлекается литературой и историей искусства.

— Стиль фаизабадских мавзолеев специалисты определяют как упадочный, — как бы продолжил он рассказ учителя. — К концу восемнадцатого века возможности дальнейшего развития индо-персидского искусства [12] были уже исчерпаны. Исламское искусство должно было умереть, чтобы мог жить творческий дух народа. В то время начался большой приток европейцев в Индию. Они приходили сюда или как военные авантюристы, или как представители колониальной власти. Эти люди приносили с собой знания направлений и современные формы европейского искусства, ставшего модным при дворах провинциальных правителей. В свою очередь, в Европе стало модой иметь экзотические предметы быта с Востока. Завоевание Индии сопровождалось постепенным усилением влияния европейского искусства. В результате возник архитектурный стиль, который со спокойной совестью можно определить как «индийское рококо». Наивысшего расцвета этот стиль достиг в Хусейнабаде и Лакхнау. Например, Турецкие ворота можно назвать фантазией в стиле рококо. Только здесь вы поймете, что такое гибридный эклектизм в период упадка. Колледж Ла Мартэньер копирует версальский Трианон, Жемчужный дворец представляет британский классицизм, строительство позднейших резиденций наваба вдохновлялось европейской готикой.

— Не пора ли нам отправиться к господину Шриваставе, который, наверное, уже ждет нас с друзьями в Розовом саду? По дороге покажем гостю места, где жили самые знаменитые поэты лакхнауского периода, писавшие на урду, — учитель приостановил поток информации, обильно льющейся из уст господина инспектора.

В солнечный полдень мы вышли и побрели по пыльным извилистым улочкам. На одной из них учитель указал на ничем не приметный дом, выкрашенный в желтый цвет. На нем не было никакой памятной доски, которая сообщала бы о том, что здесь жил и умер в 1810 году один из величайших индийских поэтов, Мир Таки Мир, писавший на урду и персидском. В нескольких шагах отсюда, в доме чуть получше, жил сатирик Мирза Рафи Сауда. Оба они похоронены в Лакхнау.

Вспоминаю одну из эпиграмм известного сатирика на доктора Гауса, которую мы когда-то переводили в Праге:

На базаре бахвал сидит ленивый,
Нарыв среди врачей, печать позора медицины...

Инспектор, просияв, быстро подхватил:

Похож на черта, но носит имя Гаус,
Всех палачей в убийствах превзойдя, [13]
Известен он как ангел смерти.
Подлец лишь начинает выписывать рецепт,
А вам уже готово на свете ином место!
Немало взрослых и детей благодаря ему расстались с жизнью.
А гробовщик довольный хотел бы дать ему медаль.

— Интересно, сохранился ли дом, в котором жил доктор Гаус? — задал я вопрос.

Инспектор сказал, что дома Гауса здесь нет, так как он жил в Лакхнау, а город много раз перестраивали, и поэтому вряд ли я найду его дом и там.

Но вот мы уже стояли еще перед одной достопримечательностью Фаизабада — «Гулаб Бари» (Розовый сад), входом в который служит высокая башня. В центре хорошо ухоженного парка с водоемами и декоративными канавками возвышается ослепительно белый мавзолей в стиле «индийского рококо». Возле входа мы сняли ботинки и вошли под широкий низкий купол. Внутри лежали три скромные мраморные надгробные плиты без надписей. Плита в середине принадлежит навабу Шуджа-уд-дауле, две по краям — его родителям, которые здесь, однако, не похоронены. Ведь наваб Сафдар Джанг спит вечным сном в Новом Дели, в пышной гробнице неподалеку от аэродрома, носящего его имя.

На лепной штукатурке, на колоннах, на фонарях, на воротах — везде можно увидеть эмблемы с изображением рыбы. Железные, деревянные, каменные рыбы отовсюду таращат на вас глаза, в одном месте одна, в другом — две. Все похожи одна на другую. Я заинтересовался, что они обозначают.

— Эта эмблема получена навабом Асаф-уд-даулой от делийского правителя в знак признания его заслуг на службе Могольской империи. Почетная эмблема использовалась навабами везде, где только можно. Свой дворец в Лакхнау они назвали «Мачхли Бхаван» — «Рыбий дворец», а их корабль на реке Гомти имел также форму большой рыбы. Вы сможете увидеть его в тамошнем музее.

Прогулкой по саду мы закончили осмотр фаизабадских исламских достопримечательностей. Нас ждали еще места во много-много раз древнее. Чтобы увидеть одно из них, мы должны спуститься к берегам Гхагхры. Мы сели в лодку и поплыли к острову, омываемому двумя рукавами реки. Вдали над рекой сверкал [14] протянувшийся почти на километр новый автодорожный мост.

Мы пристали возле могучего фигового дерева, стоящего на краю длинной тамариндовой аллеи, ведущей к каменному храму Рамы со спускающейся к воде широкой лестницей.

— Это известный гхат Рамы, — указывая на лестницу, сказал господин Шривастава. — Именно здесь наш великий герой завершил свой земной путь и вступил на небеса, исчез из глаз смертных, поэтому до сих пор это место называется «Гуптар Баг» — «Парк исчезновения». Каждый год в день годовщины сюда приходят многочисленные почитатели Рамы. Однако еще больше паломников посещает место его рождения. Туда мы отвезем вас утром.

Я распрощался с учителем и его начальником, и господин Пракаш повел меня к себе домой. Там он представил меня своему отцу, который сразу же поспешил узнать, что именно надо приготовить на ужин специально для меня так, чтобы я почувствовал себя как дома. Я убедил его, что их родственнику в Праге наверняка не подают в студенческой столовой блюда индийской кухни, и заверил, что буду более всего благодарен, если он предложит мне ту еду, которую они обычно готовят для себя.

К счастью, он со мной согласился. Вскоре меня пригласили к столу, накрытому белой скатертью. Меня угощали молодой бараниной под острым соусом карри, вареным (очень острым) горохом и рисом. На столе были также лепешки чапати и всевозможные овощи, которые в это время года на рынке в изобилии.

Во время ужина я узнал о всех судебных делах, которые ведутся в Фаизабаде, о том, сколько людей здесь судится, и что чаще всего суд разбирает имущественные споры. Меня также информировали, каким образом можно очень успешно защитить своего клиента. Поговорив еще о том, как молодому господину Пракашу получить высшее юридическое образование в Европе, я наконец отправился спать.

Просмотров: 3487