Чарлз Патрик Фицджералд

История Китая

9. Путешественники и торговцы

 

   Очень мало свидетельств того, что китайцы имели хоть какие-то контакты с далеко живущими от них народами или вообще знали о существовании последних до II века до нашей эры. Иностранцы были их традиционными врагами, кочевниками из монгольских степей. Отсутствие документальных записей делает невозможным определение того, что знали китайцы классического периода своей истории о народах, живших к югу от Китая и дальше. Предполагается, что при правлении первого императора Цинь (221–210 гг. до н. э.) люди, жившие на побережье, уже знали о Японии и других островах, таких, как острова Ркжю, которые находятся недалеко от Гуандуна. Это предположение основано на том факте, что император посылал корабли на поиски островов бессмертных в Восточном море. Однако только когда империя оправилась от эпохи разрушительных войн, которые предшествовали ее основанию, начались настоящие длительные контакты с Западной Азией, Индией и югом. Это произошло во время правления императора У (140—87 гг. до н. э.).

   Основная причина для установления контактов с западными землями была чисто военной, а именно: она заключалась в возможности военного союза с племенем ючжи; они были врагами сюн-ну, с кем как раз воевал император. Потерпев поражение от сюн-ну, племя ючжи отошло на запад. В 128 году император У решил послать своего представителя, чтобы найти и убедить их двинуться обратно на восток и действовать заодно с армией Хань против сюнну. Этим представителем был Шан Чжэн, неутомимый путешественник и преданный императору чиновник, чье собственноручное описание своих путешествий и земель, которые он открыл, сохранилось в истории династии Хань.



   Глиняная фигурка эпохи Тан. Черты лица этого бородатого торговца с кожаным сосудом для вина, а также форма его головы говорят о том, что он выходец с Ближнего Востока



   Шан Чжэн отправился на запад с отрядом из 100 человек. Скоро он попал в плен к сюнну и провел там целый год. Затем ему удалось сбежать и продолжить путешествие. Он пересек пустыни Синьцзяна и достиг долины И-ли, где надеялся найти ючжи. Но к тому времени их уже давно вытеснило оттуда другое племя, поэтому Шан Чжэн продолжил свой путь на запад, пока не дошел до царства, которое китайцы называли Да Юань.



   Рулоны китайского шелка, предназначенного для Рима, начинали свой путь на Запад у Нефритовых ворот на северо-западной границе Китая. Товар везли через пустыни Синьцзяна, Памирскую гряду в Афганистане и засушливые земли Центральной Азии, прежде чем он попадал в Сирию. Там его грузили на корабль, и начинался последний этап путешествия. В обмен на драгоценный шелк (технологию производства которого китайцы ревностно охраняли в течение двух тысячелетий) римляне отправляли своим далеким партнерам цветное стекло и мирру



   Оно располагалось на территории нынешней Средней Азии. Однако и там не было ючжи, поэтому он шел дальше, пока не обнаружил их на землях, куда они недавно пришли, между реками Окс и Сыр-дарья. Эта страна, расположенная к северу от современного Афганистана, была известна как Да Ся. После многих приключений, в том числе еще одного пленения сюнну, Шан Чжэн вернулся в Китай и сообщил, что у ючжи нет намерения возвращаться на восток. Однако страны, которые он открыл, с тех пор стали играть большую роль в культуре Китая. Да Юань, известный на западе как Фергана, – то же самое, что Согдиана, одна из восточных провинций Александра Великого (см. карту). Да Ся – это Бактрия, которая, как и Согдиана, была греческой или македонской территорией до захвата ее племенем ючжи. Теперь обе эти территории расположены на землях Узбекистана, Киргизии и Таджикистана. Греческие писатели называли племя ючжи азиями, или азиатами. Они представляли собой смешанный народ, в который входила и народность точа-рианы, как называли ее греки. Есть свидетельства того, что они говорили на языке индоевропейской семьи языков, имевшем общие черты с кельтским языком. Племя ючжи завоевало Да Ся, или Бактрию, незадолго до того, как туда добрался Шан Чжэн, и многие обитатели страны все еще говорили на греческом. Шан Чжэн понял, что люди, с которыми он столкнулся там, стояли на очень высокой ступени развития. «Народ Да Юаня – оседлый, они занимаются обработкой земли, – писал он. – У них отличные лошади, у них такие же города, усадьбы и дома, как и в Китае… Да Ся находится к юго-западу от Да Юаня, и у них сходные обычаи. Когда ваш слуга был в Да Ся, он увидел бамбук и одежду, которые он видел в провинции Сычуань в Китае. Когда он спросил, откуда у них эти вещи, они сказали ему, что их купцы купили их в Шэн Ду (то есть в Индии), которая лежит в нескольких сотнях ли к востоку от Да Ся и является столь же оседлой страной. И Да Ся и Да Юань являются подданными Ань Си».

   Шан Чжэн дошел до границ эллинского мира, и он описал великие страны Индию и Персию, хотя и не посещал их. Скорее всего, он ошибался, считая, что видел товары из Сычуани, вероятнее, это были товары откуда-то из Индии. Опираясь на предоставленную Шан Чжэном информацию, император У пытался послать экспедиции и представителей в Индию через Юго-Западный Китай и Ассам. Однако опасности путешествия не дали им выполнить эту задачу. Вследствие этих усилий китайцы узнали очень много нового о нынешнем Юго-Западном Китае, и эти знания помогли им завоевать независимое южное царство с центром в Кантоне. Позднее император У послал своих представителей в Да Юань, чтобы приобрести там знаменитых лошадей, которые были ему нужны, чтобы вывести лучшую породу для своей кавалерии. Люди Да Юань отказались продавать лошадей, поэтому император организовал туда военный поход, чтобы завоевать далекую страну. Поход оказался неудачным, однако последующая и очень дорогостоящая экспедиция принесла ему удачу, и Да Юань попала под господство Китая. Это было началом контактов с Западной Азией, которые получили в истории название Великого шелкового пути. Китай экспортировал шелк, производство которого тогда было монополией Китая, а взамен получал лошадей и другие товары. Именно по Шелковому пути в Китай был завезен виноград. Полвека спустя после путешествий Шан Чжэна китайцы впервые вмешались в политические дела последних греческих царств в Индии. Принц, которого они поддерживали, Гермиус, царь Парапанисада, последний греческий царь, правивший в Индии, правил в Копхене, в долине Кабула современного Афганистана. В конечном итоге он был вытеснен оттуда кочевниками, что случилось в период, когда Китай был слишком озабочен отражением внешней опасности, чтобы помочь ему.

   В период Поздней Хань, в 73 году нашей эры китайцы еще раз проявили интерес к Средней Азии. Знаменитый правительственный чиновник Пан Чжао был послан восстановить влияние Китая, которому позволили исчезнуть, в этом регионе; он тридцать лет успешно претворял в жизнь эту задачу. Все маленькие государства Синьцзяна стали платить дань Китаю. Пан Чжао завершил свою карьеру, направившись с семидесятитысячной армией (многие воины которой были представителями местного населения) к берегам Каспийского моря. Тогда он послал гонцов выяснить, что за страны лежат дальше к западу. В истории династии Хань сохранились их отчеты, однако всегда было довольно трудно определить, какие именно места посетили эмиссары Пан Чжао. Среди этих стран наверняка была Персия. Нет сомнения в том, что китайцы также добрались до восточных окраин Римской империи, но неясно, добрались ли они туда через Месопотамию или, что более вероятно, проплыли вдоль побережья Черного моря.

   Прямым контактам с Римом мешали персы, которые давали неверную информацию и фактически не позволяли китайским эмиссарам общаться с западным миром. Они не хотели, чтобы торговля шелком с Римом шла в обход их империи, которая как посредник получала от этого большой доход.

   Описания Римской империи, данные китайцами, частично верны; частью же они представляют собой некую смесь раздробленной информации, полученной в разные периоды истории. Они упоминают республиканские институты Римской империи наряду с институтами императорской власти. Там имеются весьма туманные упоминания о западных окраинах Римской империи и о «земле, где находится солнце», которая, как говорилось, находится в двух днях езды к западу от Черного моря.

   В 166 году нашей эры, ближе к концу Поздней Хань, в Китай прибыло посольство Ань Дуна, царя Да Цинь, о чем сохранилась соответствующая запись.

   Ань Дун – император Марк Аврелий Антоний, а Да Цинь – старокитайское название Римской империи. Китайцы сомневались в том, были ли эти представители действительно официальными лицами, поскольку подарки, привезенные ими, были сделаны в Юго-Восточной Азии. Китайцы полагали, что на самом деле эти представители были лишь купцами. Кем бы они ни были, их прибытие в Китай было первым доказательством того, что уже существовал морской путь с Запада в Китай, который шел вокруг Аравийского полуострова и через Индийский океан, где кораблям способствовал попутный ветер. После падения династии Хань в Китай прибыло еще одно посольство; это посольство было настоящим, поскольку имя посланника было зафиксировано в летописях, однако его китайское написание не соотносилось ни с одним греческим или латинским именем. Обратно китайцы отправили с ним своего собственного посланника, однако тот умер в самом начале путешествия. Тот факт, что на Таиланде были обнаружены товары из Римской империи, лампы и другие предметы, подтверждает существование морского пути и то, что он проходил через важнейшие порты на южном побережье Азии.



   На картине, датируемой периодом правления монголов, изображены путешественники, идущие через пустыню.

   Мужчины, очевидно купцы, разгрузили своего двугорбого верблюда. Один из путников пытается что-то приготовить



   Важность открытия этих новых путей заключалась еще и в том, что именно этими путями в Китай проник буддизм. И наземные, и морские пути использовались буддийскими миссионерами, шедшими из Индии, и китайскими пилигримами, которые в скором времени направились в Индию посетить святые места и изучать санскрит, чтобы переводить буддийские тексты. Некоторые из них оставили записи – своеобразные отчеты о своих странствиях; самым известным из этих странников был Фа Сянь, который в 399 году пересек Центральную Азию, чтобы попасть в Индию. Он увидел, что в Центральной Азии был период расцвета буддизма; это же самое касалось нынешнего Афганистана, а вот в Индии буддизм был в закате. Несколько лет спустя Фа Сянь вернулся в Китай морем, поскольку не рискнул преодолеть опасный перевал через горы Гиндукуш. Он проплыл из Бенгалии на Цейлон, а оттуда на Яву, куда буддизм еще не проник. В конечном итоге он сел на корабль, плывший в Китай. Его местом назначения был Кантон, однако Фа Сянь высадился на побережье провинции Шандун после того, как капитан потерял возможность ориентироваться, и путешественники провели в море семьдесят дней, и все эти дни они не видели суши. Совершенно ясно, что путешествие морем было далеко не приятным. Позже пилигримы выяснили, что Суматра, ставшая к тому времени центром буддизма, была подходящим объектом для паломничества и изучения санскрита, который могли преподавать всем желающим многочисленные брахманы при дворе царя. Возможно, прибывшие туда пилигримы были первыми китайцами, которые пусть и временно, но селились в Юго-Восточной Азии.

   Нет сомнения, что за период с I века до нашей эры по начало VII века нашей эры знания китайцев об остальном мире стали неизмеримо больше. В эпоху династии Хань китайцы получили первые сведения о Японии; документы этой эпохи содержат сведения о Японии, которые дошли до нас. К началу VII века, концу раздробленности Китая, Япония стала формироваться как централизованное государство. Скоро она стала активно копировать и познавать блага цивилизации, уже известные ее великому соседу. Города Нара и Хайан-го (Киото) были построены по образу и подобию Чанъани периода Тан, и даже сегодня Киото сохраняет некоторые названия улиц, которые существовали в Чанъани. Примерно в это же время в Японию проник буддизм, причем его завезли туда китайские и корейские монахи. В этот же период возникли первые контакты со странами, лежавшими к югу от Китая. Почти все, что известно о древней истории Юго-Восточной Азии, зафиксировано династическими трудами по истории Китая со времен Поздней Хань. Все эти сведения привозили ко двору дипломатические представители и буддийские пилигримы, и затем все это было сохранено в архивах. За редкими исключениями все эти сообщения анонимны. Китайцы не имели привычки фиксировать факт отправки дипломатического представительства в зарубежную страну. Факт прибытия иностранных посольств фиксировался, только если оно повышало престиж императора, поскольку, согласно теории, всегда считалось, что это – отношения суверена и подданного, даже если на деле было не так. Если император отправлял своего представителя к зарубежному правителю за помощью, об этом в летописи не упоминалось, хотя информация о других странах, содержащаяся в династических летописях, предполагает, что все-таки факт посольства имел место. Мы знаем, что двор императоров Тан (618–906 гг.) имел широкие дипломатические контакты с Западной Азией и Византией. В летописях имеются данные о посольствах этих стран и упоминаются имена правителей тех стран. Естественно, китайцы в ответ посылали туда свои посольства, поскольку китайские историки династии Тан дают потрясающие детали жизни Константинополя, явно почерпнутые не из третьих рук. В западных источниках такой информации часто не содержится. Из дальних стран в Китай завозили совершенно неизвестные ранее предметы. Естественно, они оказывали свое влияние на китайское искусство; мы знаем о существовании чаш периода Тан, которые украшены в эллинистическом стиле; а на могиле императора VII века Гао-цзуна имеется очень точная скульптурная фигура страуса, видимо завезенная из Аравии или Африки. Черные рабы также завозились из Азии. Арабский историк VII века Абу Саид пишет о том, что его соотечественник Ибн-Вахаб из Басры рассказал ему о беседе, которая состоялась у него с первым императором династии Тан Дай-цзуном в 872 году. Император имел представление об исламе, и у него был портрет Мухаммеда, который он показал Ибн-Вахабу. Он слышал о Ное и о потопе, но утверждал, что это всего лишь легенда, поскольку потоп не дошел до Китая. Император имел у себя портреты Моисея и Христа с апостолами. Их история также была известна ему. Создается впечатление, что образованная элита в IX веке знала о Западе гораздо больше, чем ее преемники в начале XIX века.

   Контакты в то время были очень широкими. Христиане-несторианцы, ссыльные из Византии, распространили свое учение по всей Азии и прочно обосновались в Китае на закате династии Тан, причем они сделали это с позволения императора. Они построили свою церковь в столице Чанъани; когда в конце VIII века она пришла в негодность, они отстроили ее заново, увековечив память об этом событии на памятной каменной доске, которая сохранилась до сих пор. На этой памятной доске они красноречиво объявляют о том, что их религия взяла свое начало в Римской империи.



   Монгольский конюх, одетый в красное платье и высокую конусообразную шляпу, ведет коня в яблоках. Китайцы импортировали из ближайших стран лошадей в огромных количествах



   В Чанъани жили беженцы-персы, которые бежали после завоевания империи Сасанидов арабами. Среди них были и последний царь Езгеред с сыном и наследником Фироузом и внуком, который стал генералом в армии династии Тан. Им было разрешено возвести зороастрийский храм, однако, судя по всему, их община не пережила тягот конца танского правления. Все они были весьма почитаемы и вращались в литературных кругах; свидетельством тому является тот факт, что знаменитый поэт того времени Ли Бо мог говорить на персидском, однако до сих пор неизвестно, читал ли он на нем.

   Чанъань была в то время, видимо, самым крупным городом в мире и, за исключением Константинополя, городом, где более всего процветали культура и искусство. Неудивительно, что две великие силы – Восток и Запад, – слишком отдаленные друг от друга, чтобы ссориться между собой, должны были всячески развивать культурные связи. Предполагается, что византийцы стремились любым образом поддерживать эти контакты, чтобы найти в лице Китая союзника, который мог бы угрожать арабскому халифату с тыла и тем самым облегчить ситуацию на востоке Римской империи. Китай действительно столкнулся с арабами в Центральной Азии, причем это столкновение не принесло ему победы, однако все это происходило на дальней границе империи и не оказало существенного влияния на ситуацию при дворе.

   В эпоху Тан китайцы часто клали в могилы своих умерших глиняные фигурки тех, кто должен был прислуживать душе умершего в загробном мире. Поразительным является тот факт, что среди этих фигурок велика доля таких, которые изображали иностранцев. Это были фигурки с абсолютно «живыми» лицами и в ярко раскрашенных одеждах. Среди них – представители многочисленных рас и национальностей из Азии, Европы и Африки. Фигурки представителей Центральной Азии с их ярко выраженными армянскими чертами лица всегда изображали конюхов и погонщиков верблюдов; индийцы всегда были певцами и танцорами; африканцы – рабами; сирийцы и греки – жонглерами и артистами. Бросается в глаза тот факт, что это всегда были люди наемного труда; среди фигурок, изображавших выходцев из чужих земель, не было представителей высшего сословия, равных умершему по социальному положению. Возможно, это объясняется тем, что им не было места в загробной жизни. Возможно также, что отношения Китая с иностранцами строились по принципу хозяин – слуга. Иногда эти отношения приобретали характер учителя и ученика, как это можно увидеть из отчетов о визитах японских пилигримов-буддистов в Китай эпохи Тан. Эти пилигримы приезжали в Китай, чтобы получить наставления и посетить святые места. Это представляет собой резкий контраст с тем, какой характер носили отношения между китайцами из заморских колоний и выходцами с Запада в XIX веке.

   К сожалению, о путешествиях китайцев и их контактах с иностранцами можно скорее судить по появлению новых моделей одежды или новых традиций, чем по литературным записям.

   Период Северной Сун (960—1126 гг.) и последующая эпоха (1127–1279 гг.), во время которой Китай был разделен на несколько царств – иностранной династией на севере и династией Сун на юге, – кажется, были временем, когда торговля Китая с остальным миром увеличилась, а вот путешествия за пределы страны резко сократились. Закат буддизма в Индии и нашествие мусульман, которые обратили в свою веру Центральную Азию и северо-запад Индии, положили конец паломничеству китайских буддистов на святые для всех буддистов земли.

   Что касается торговли с Западной Азией, то этим больше занимались купцы-арабы, а не сами китайцы. Именно этот век дал нам наиболее полные сведения о Западной Азии и Европе, которые были собраны в книгу «Все иностранцы», составленную Чжао Юйгуем. Название книги также можно перевести как «Все о варварах», но оно будет не вполне точным, если только не понимать слово «варвар» в его старом, классическом значении, а именно: «человек, говорящий на непонятном чужом языке». Чжао был дальним родственником императорской семьи и высокопоставленным чиновником, который занимал пост инспектора внешней торговли в провинции Фуцзянь в начале XII века. Нет данных о том, что он сам много путешествовал; однако он старательно собирал информацию о странах, откуда прибывали иностранные купцы. Южное побережье было в то время бурно развивающимся регионом, полностью включенным в состав Китайской империи. Арабские купцы вели торговлю в Кантоне, Чжуанчжоу в Фуцзяни и в Канпу, порте столицы Южной Сун Ханчжоу. Ясно, что Чжао собирал информацию у этих купцов, поскольку наиболее полными были сведения о странах, которые находились в сфере торгового влияния арабских стран. Так, очень полно описаны Персия и Ирак, Египет и восточное побережье Африки, причем упоминаются даже такие детали, как так и неразгаданная тайна истоков Нила. Упоминаются и такие неизвестные в Китае животные, как жирафы. Источники Чжао рассказывали ему о Мадагаскаре и уточняли, что это центр торговли черными рабами. Арабам, приезжавшим в Китай, были хорошо известны и страны Средиземноморья. Сицилия, которая в то время была частью Византийской империи, как они говорили, была заселена людьми, чьи «одежда, обычаи и язык ничем не отличаются от Лю Мэй» (то есть Рима, поскольку именно таково было арабское название Византии, или Римской империи). Неясно, был ли прав этот источник, говоря, что сицилийцы XII века все еще говорили на греческом языке, или он имел в виду итальянский язык, язык другой части Рима. Была даже описана гора Этна, однако тут либо Чжао не понял, о чем ему сказали, либо его источник и сам не знал о настоящем характере вулканических извержений, поскольку Чжао пишет, что «каждые пять лет изнутри вырывается огонь и камни, и летят они до самого моря, а потом возвращаются назад. Огонь не сжигает на своем пути лес, но превращает камни в пепел». В Китае нет действующих вулканов, потому ошибочность этого утверждения было невозможно исправить.

   Чжао также упоминает Испанию и Марокко, однако, судя по описанию, трудно предположить, что он разговаривал с кем-то, кто лично бывал там. Ему сказали, что к северу от Испании, «если путешествовать сушей двести дней, долгота дня составляет шесть часов». Если исключить возможные описания Римской империи в хрониках династии Хань, то это – первое упоминание о северо-западе Европы в китайской литературе. Оно явно свидетельствует о том, что человек, с которым беседовал Чжао, был из путешественников, которые зимовали в одном из городов Северной Европы. Еще в одном описании, относящемся к чуть более позднему времени, говорится, что в этом месте совсем нет ночи. Должно быть, это описание опиралось на рассказы моряка, который плавал в Скандинавию и на Балтику летом, в единственно благоприятное время года в том регионе. В 1080 году в Китай прибыло посольство «царя Фу Лина, Ми Ли и Линь Кан Са», то есть византийского императора Милисса Никифора Цезаря. В хронике приводится и длинное имя посла, которое, правда, никак не может быть соотнесено с именем какого-либо известного грека того периода. Кем бы он ни был, его задачей, видимо, было заручиться поддержкой Китая в борьбе с турками, которые тогда серьезно беспокоили восточные окраины Римской империи. Империя Сун была тогда не в состоянии ввязываться в такую войну, и два последующих посольства из Константинополя в 1090-х годах были столь же безуспешными, как и первое. Почти достоверно известно, что в свою очередь китайцы направляли свои посольства в Константинополь. Чжао Юйгуй, который занимал достаточно высокий пост, чтобы беседовать с чиновниками из этих миссий, описывает константинопольский двор и обряд аудиенции у императора с такими подробностями, которые могли быть известны только лично присутствовавшему на аудиенции. Вряд ли это был арабский купец. Описания, данные Чжао Византийской империи вообще и Константинополю в частности, очень точны.

   Известно, что многие арабы оставались в Китае довольно долго. В южных портовых городах они жили большими коммунами, такими же, как и евреи. В некоторых отношениях, особенно в том, что касалось их монополии – морской торговли, арабы в Китае эпохи Тан и Сун играли ту же роль в экономике, которая позже перешла к европейцам. Однако политические последствия этой роли были абсолютно другими. Нет никаких свидетельств того, что арабы когда-либо пытались выторговать для себя какие-то особые привилегии или захватывали контроль над китайскими городами и портами. От этого их удерживало не только отсутствие местной базы; безусловно, мусульманские правители таких мест, как Малакка в Малайзии, могли бы обеспечить им необходимые базы недалеко от юга Китая. Скорее всего, сила и мощь Китая, а не относительная слабость арабских государств Юго-Восточной Азии, способствовали тому, что никому и в голову не приходила мысль о его завоевании.

   Без сомнения, морская торговля с ближайшими соседями – Японией и Кореей, – а также с Западной Азией, Индией и Юго-Восточной Азией сыграла гораздо большую роль в экономике Китая в период правления династии Сун, чем в любой другой период до конца XVII века, когда начала развиваться торговля с Европой. На фабриках стали в большом количестве производить шелк и фарфор, хотя это все еще было ручное производство. Селадон эпохи Сун, который производился в основном на экспорт, завозился даже на Занзибар. Некоторые современные историки предполагают, что Китай был готов к великой индустриальной революции к концу эпохи Сун и полностью достиг к тому времени уровня рыночной экономики. Однако дальше этого дело не пошло.

   Период монгольского правления в Китае, начавшегося в 1280 году, является одним из периодов китайской истории, которые хорошо известны на Западе. Все слышали о Хубилай-хане, а имя Марко Поло стало просто словом домашнего обихода. Венецианский путешественник, сопровождавший своих отца и дядю в Китай и затем оставшийся там на семнадцать лет, был одним из первых европейцев, оставивших описания Китая. Он – самый известный путешественник из тех, которые прибывали в Китай в эпоху правления монгольских императоров. Эти путешествия стали возможны благодаря единству континентальной империи, которую железной рукой создал Чингисхан. При его потомках, которые завершили грандиозный труд своего предка, не только весь Китай, но и Корея, Центральная Азия, Индия, большая часть Малой Азии и большая часть России попали под монгольское иго. По закону Великого Хана стало возможным путешествовать от точек на восточном побережье Средиземного моря через всю Азию к побережью Китая. Никогда раньше и никогда потом такая огромная территория не находилась под управлением одного человека. Папские посланники, надеясь обратить язычников-монголов в христианство и таким образом нанести решительный удар своему главному конкуренту – исламу, также ездили ко двору Хана в Пекине и писали отчеты о своих путешествиях.

   Туда приезжали и арабы, а также люди из всех стран Западной Азии и Восточной Европы. Монголы предложили многим из них управлять подчиненными территориями; конечно же Марко Поло не был единственным иностранцем на службе у монголов. Как никогда раньше, Китай был открыт для путешественников из всех стран Старого Света.

   Раз для путешествий был открыт Китай, тогда то же самое можно сказать и о других территориях монгольской империи, и раз в Китай приезжали иностранцы, то и многие китайцы отправлялись в путешествия, обычно будучи на службе у монголов. Об их поездках мало известно на Западе, частично из-за того, что эти люди не были особо сведущи в письме, а частично из-за того, что сделанные ими записи не сохранились. В то время Китай по уровню техники опережал большинство стран мира. В XII веке китайцы создали первую пушку, и монголы использовали китайских артиллеристов при осаде городов Персии и других мест Западной Азии. Кажется вполне вероятным, что порох и пушки стали известны в Европе именно в результате того, что монголы использовали китайских оружейников в Западной Азии.



   На картине династии Сун изображена татарская княжна, сидящая в изящной повозке, запряженной верблюдом; она переезжает через реку со своей свитой



   Образованные китайцы сопровождали монгольских правителей в их военных походах на Запад. Елю Чжуцзао, дальний родственник бывших правителей Северного Китая Ляо, служил Чингисхану, занимая очень высокую должность, и участвовал вместе с ним в Персидской и Индийской кампаниях. Он оставил книгу, в которой описал свои путешествия и в которой упоминаются имена нескольких других образованных китайцев, которые были в то время на службе у Чингисхана. Одним из них был Ли Чжичжан, который также оставил литературные воспоминания о своих путешествиях в Центральную Азию и Афганистан. Однако до нас не дошло никаких записей об участии китайцев в походах монголов на Россию и в Восточную Европу.





   В манускрипте XIV в. «Книга чудес» (Франция) приведены не только рассказы о чудесах, но и подробный иллюстрированный отчет о приключениях Марко Поло в Китае. Здесь приведены две иллюстрации из этой книги: справа – на счетный двор Хубилай-хана в Ханчжоу привезли золото; справа – солдаты Великого Хана берут приступом стены японского города



   Посольства, которые Хубилай-хан направлял в страны Юго-Восточной Азии, преимущественно состояли из китайцев. Один из них, Чжоу Дагуан, оставил самые подробные записи о царстве Камбоджа и о городе Ангкор в период его расцвета, а именно в 1295 году. Чжоу упоминает в своих записях о том, что в Ангкоре и Камбодже проживало много китайцев, которых он описывает как морских разбойников, которые женились на камбоджийках и обосновались там навсегда. Это одно из самых ранних и наиболее точных сведений о поселениях китайцев в Юго-Восточной Азии. Тот факт, что эмигранты были морскими разбойниками, заставляет нас предположить, что они, как и их потомки, были выходцами из юго-восточных провинций Фуцзянь и Гуандун.

   После смерти Хубилай-хана империя монголов начала разваливаться. Уменьшился объем торговли и количество свободных передвижений, столь характерных для раннего периода монгольской империи. Центральная и Западная Азия оказались в руках враждовавших между собой ханов, причем часто эта вражда перерастала в открытые военные столкновения. Никто больше не обеспечивал безопасность дорог, как это делал Чингисхан. Начиная с этого времени сухопутный путь на Запад начал терять свою важность, уступив пальму первенства морскому пути, известному еще до того, как португальцы нашли дорогу к Индийскому океану. Даже при жизни Марко Поло морской путь был вполне приемлемой альтернативой сухопутному. Марко пришел в Китай по суше, а вернулся в Венецию морем, вдоль берегов Индии и Персии, выполнив свой последний долг перед Хубилай-ханом и сопроводив татарскую княжну ко двору хана, правившего в Персии.

   Упадок сухопутного пути через Азию и возраставшие опасности морского пути через Индийский океан к Красному морю наглядно проявились в политике властителей династии Мин (1368–1644 гг.), которые изгнали монгольских правителей с трона. В отличие от предыдущих могущественных династий правители династии Мин не стали оккупировать Синьцзянь, за исключением Хами, оазиса в непосредственной близости от Китая. Между тем в начале XV века, когда империя наслаждалась периодом мира, они организовали ряд крупных экспедиций за море, уникальных для китайской истории как по цели, так и по уровню организации. Эти экспедиции проводились непосредственно двором, а не чиновниками гражданской службы или какого-либо правительственного органа. Во главе экспедиции стоял евнух – выбор неожиданный, но оказавшийся удачным и приведший к успеху. Экспедиции были крупномасштабными, однако они не носили военного характера. Они занимались торговлей, но это опять-таки не было их главной задачей. Они исследовали земли, до того неизвестные китайцам, частично из любопытства, а частично, чтобы удовлетворить интерес придворных дам ко всякого рода редкостным вещам. Возможно, истинной целью экспедиции было «показать свой флаг», то есть продемонстрировать маленьким царствам Юго-Восточной Азии силу и доблесть новой династии Мин и установить свое влияние на землях, которым часто угрожали и куда вторгались монголы. Однако вряд ли эта цель побудила флот пересечь Индийский океан и поплыть к Африке, зайти в Красное море и в Персидский залив или же зайти на южные острова Индонезии, где монголов никогда и не видали.

   Чжэн Хэ, адмирал, вероятно, был человеком выдающегося ума и предприимчивости. У него был карт-бланш, когда он покинул Китай, и он повел флот, повинуясь исключительно своему чутью. Он направлял маленькие отряды или отдельные корабли исследовать незнакомые острова и порты. Вполне вероятно, что им двигала та же самая любовь к приключениям и открытиям, которая позже подвигнула европейцев на путешествия на край света. В период между 1405-м и 1433 годами было отправлено семь таких экспедиций. В них участвовало 70 000 человек. Для них строились специальные корабли, очень большие, как обычно делали в Китае. Самые первые экспедиции, которые в большей степени, чем остальные, преследовали политические цели, установили господство над Малайзией, Явой, Суматрой и Цейлоном. Правители, которые отказались признать своим сувереном династию Мин, были свергнуты, и на их место были поставлены более покладистые правители. Однако редко где приходилось прибегать к таким мерам. Признание сувереном находящегося где-то далеко императора Мин никому не причиняло вреда, а богатые дары, привезенные адмиралом сговорчивому правителю, сглаживали все неприятные моменты. В Малакке, которая тогда была главным портом Малайзии, у китайцев установились очень хорошие отношения с местным султаном; город стал главной заморской базой Китая. До начала подъема Сингапура несколькими веками позже Малакка была стратегически важным пунктом, благодаря которому китайцы контролировали Малаккский пролив, обеспечивавший выход в Индийский океан. Султан и его потомки несколько раз приезжали в Пекин с визитами вежливости, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение императору.

   Последующие путешествия были на Бирму, на побережье Индии, Цейлон и Филиппины. На Филиппинах, где не было организованного государства и культуры чтения и письма, китайцы одно время хотели осуществить прямой захват власти. Исследовались также южные острова Индонезии, причем это делали, кажется, не столько моряки основного флота, сколько моряки частных судов.

   Тимор, ближе всего лежащий к Австралии, также стал объектом интереса китайцев. Это доказывают как письменные источники, так и лингвистические исследования. Китайцы называли Тимор Ди Вэнь, причем второй слог передается иероглифом, который произносится как «вэнь» во всех китайских диалектах, кроме фучжоуского, где этот иероглиф произносится как «мо». После этого Чжэн Хэ поднял свой флот и набрал моряков в Фучжоу; жители этого города не очень активно заселяли заморские территории в последующие века, однако для них Тимор остается Ди Мо, как они называли его в XV веке.

   Позже мореплаватели стали ходить вдоль побережья Индии в Персидский залив и вокруг южного побережья Аравийского полуострова и Адена в Красное море. Скорее всего, их весьма привлекал жемчуг Персидского залива. Используя знания, приобретенные во время самых первых путешествий, последняя экспедиция проплыла вдоль восточного побережья Африки, вероятно, до Занзибара. Оттуда китайцы привезли в Пекин настоящего жирафа, который был подарен императору Юн-лэ и который несколько лет жил на территории дворца. Юн-лэ повелел нарисовать портрет жирафа, который сохранился до сих пор. Придворные льстецы говорили императору, что этот жираф был Цилинь, мифическое животное, которое якобы появляется только когда империей правит мудрец. Однако Юн-лэ невозможно было обмануть; старый и закаленный солдат, который принимал активное участие во многих войнах, положивших начало династии, он ответил: «Я не мудрец, а этот зверь не Цилинь».



   На иллюстрации изображен первый завезенный в Китай жираф вместе с сопровождающим в тюрбане; он был прислан императору Юн-лэ в 1414 г. в качестве почетного дара от иностранного царя



   Великие морские экспедиции финансировались двором из доходов, которые находились вне поле зрения государственного казначейства. Монголы отвели огромные территории к северу от реки Хуайхэ, в южной провинции Шандун и в северной провинции Ань-хой под охотничьи угодья. Это была пустынная заброшенная территория. Обитатели этого региона либо погибли во время нашествия монголов, либо покинули его, и никому не разрешалось селиться там. Огромная и плодородная территория стала при династии Мин собственностью императорской семьи. Юн-лэ решил, что он не будет использовать ее и продал новым поселенцам, таким образом получив большую прибыль, не зависящую от обычных доходов правительства. Эти-то деньги и использовались для финансирования морских экспедиций. Экспедиции, снаряжавшиеся династией Мин, были во многих аспектах необычными; именно это объясняет тот факт, что после смерти Юн-лэ подобные экспедиции больше не проводились. Адмирал Чжэн Хэ также умер, но о нем не забыли. Сегодня китайцы, живущие на заморских территориях, почитают его как полубога – героя их предков и основателя их общин.

   Чиновники всегда выступали против экспедиций, которые снаряжались двором и во главе которых стоял евнух. Чиновникам всегда не нравилось могущество евнухов, и они делали все, чтобы ослабить их влияние. Поэтому, когда император и Чжэн Хэ умерли и двору предложили снарядить еще одну экспедицию, чиновники использовали все свои способности для того, чтобы заблокировать это предложение. Бумаги экспедиции были «потеряны», делалось все, чтобы затянуть организацию экспедиции, пока молодой император, недавно взошедший на трон, не устал бороться и сдался. Так Китай потерял свое господство в южных морях, которое, если бы оно сохранялось и укреплялось, могло бы «выдавить» португальцев из этого региона и изменить ход истории. После двух кампаний Чжэн Хэ частично сохранились отчеты о его путешествиях и открытиях; однако до последнего времени об этих экспедициях в Китае даже не вспоминали.

   В последующие века правители династии Мин мало интересовались зарубежными странами, которые в свое время посетил Чжэн Хэ. Возникновение японского пиратства и последующие вторжения в восточные моря португальцев и голландцев, которые часто нападали на китайские корабли, отпугивали потенциальных путешественников и ослабляли связи Китая с заморскими территориями.

   Дух самодостаточности и тяготение к дому стали преобладать в Китае именно в это время, резко контрастируя с духом познания, столь характерного для периодов правления династий Тан и Сун. Когда в XVI веке в Китае появились первые путешественники с Запада, отношение к ним было весьма сдержанным и прохладным. Не было сделано попыток установить контакты с родными странами этих путешественников, а стремления иностранцев завязать дипломатические отношения были отвергнуты императорским двором.

   Последняя морская экспедиция Чжэн Хэ отплыла в 1433 году, за шестьдесят пять лет до того, как Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды. В 1514 году, меньше чем через сто лет после установления господства Китая в южных морях, в Кантон прибыл португальский путешественник; с его появления там началась долгая эпоха внедрения западной цивилизации в Китай, эпоха, которая закончилась только в наше время. Это проникновение вначале было таким незаметным, что китайцев вполне можно простить за то, что они «просмотрели» его. Они привыкли к торговцам-мусульманам из Малайзии и Индонезии и не придали значения тому факту, что родина португальцев, а также голландцев и англичан, которые двинулись в Китай вслед за ними, была очень далеко. Уже то, что эти иностранцы смогли добраться до Китая, доказывало их превосходные способности как моряков и свидетельствовало об их жажде богатств и завоеваний. В III веке в Китае радушно встретили морскую экспедицию из Рима, и китайцы всерьез думали отправить вместе с ней в обратный путь своего посла; не было причин, по которым в XVI веке Китай отказался бы последовать этому примеру. Португальские мореплаватели, возможно, были приняты при дворе, причем их приняли весьма милостиво (пусть даже как просто привезших дорогие подарки) и всячески развлекали; португальцы были бы рады сопровождать китайского посланника в Лиссабон, тем самым повысив свой вес в глазах собственных сограждан.

   Однако не такова была политика династии Мин, и еще меньше – сменившей ее Маньчжурской династии. Они решили ограничить торговлю с иностранцами одним портом и препятствовать всяким другим контактам с ними. Они отказались от установления дипломатических отношений и весьма сдержанно относились к появлению посольств. Первым миссионерам удалось увезти с собой на Запад одного или двух обращенных, однако эти люди были незнатного происхождения и не занимали высоких постов, и большей частью очень боялись возвращаться в Китай. Таким образом, возможность получения из первых рук сведений о характере и природе европейских стран и их культуре была утеряна. Последствия этого оказались для Китая катастрофичными.

   Маньчжурская, или Цинская, династия в своих гонениях на иностранных купцов и тех китайцев, которые хотели путешествовать за рубеж, пошла еще дальше династии Мин. Маньчжурскому завоеванию 1644–1659 годов дольше и упорнее всего сопротивлялись на юге. Представители Цинской династии знали, что все южане готовы в любой момент на предательство и что те, которые собираются ехать за границу, являются либо беженцами, либо едут по политическим мотивам, как повстанцы, ищущие зарубежной помощи. Поэтому императоры Маньчжурской династии запретили всякие путешествия и эмиграцию. Покинувшие страну тайно подлежали смертной казни в случае возвращения на родину.



   Путешественники династии Мин, которые исследовали Индийский океан, не были наследниками древних морских традиций Китая. По большей части навигация осуществлялась вдоль рек, в лодках, похожих, но менее роскошно украшенных, на лодки в форме драконов



   Многие китайцы эмигрировали на Яву и в Малайзию, они были недовольны существовавшим порядком вещей, но часто у них не было денег на возвращение. До того, как под давлением Запада Маньчжурская династия была вынуждена снять свой запрет на путешествия, лишь немногие китайцы решались отправиться в путешествие, и еще более немногие могли сделать это без риска для жизни. Отправлявшиеся за рубеж лишались защиты со стороны государства, и к ним относились как к преступникам.

   В XIX веке, когда Китай постепенно слабел и почти не имел влияния на море, европейские державы установили колониальное господство над Индонезией, Малайзией и Индокитаем, однако им понадобилась дешевая рабочая сила, которая бы работала лучше, чем местное население. Китайцы подходили для этой цели, и поэтому усилившееся политическое давление западных стран вынудило Китай разрешить эмиграцию. Огромное количество китайцев из южных провинций выиграли от этого решения, поскольку они получили возможность ездить в Наньян, или южные морские страны, как их тогда называли.

   Большинство населения здесь составляли бедняки-рабочие и мелкие купцы, которые не могли ездить далеко ни ради отдыха, ни ради обучения. Они приезжали, чтобы зарабатывать себе на жизнь, чтобы уехать из перенаселенной родной провинции или чтобы избежать политического преследования. Много лет должно было пройти, прежде чем зажиточные сыновья и внуки этих эмигрантов смогли позволить себе отправить детей учиться на Запад. Это были первые китайцы, избравшие Запад местом своего проживания; они пришли не непосредственно из Китая, и почти никто из них не вернулся обратно. Только во второй половине XIX века Китай открыл свои дипломатические представительства в США и Европе, и первым китайским студентам (которые впоследствии должны были прийти на государственную службу) было разрешено учиться за рубежом. По мере роста их числа должно было усилиться и их влияние на общество, они были настроены весьма негативно по отношению к режиму маньчжур и ко всей системе власти вообще; каким бы ни было их происхождение, все студенты стали революционерами. Часто считают, что воздействие разнообразных процессов на Западе на Китай было результатом влияния иностранных купцов и иезуитов, за спиной которых стояли военные корабли. Однако идеи возвратившихся домой «глотнувших иностранный яд» студентов оказались глубокими и имели очень далеко идущие последствия. Студенты не всегда приносили то, что понравилось бы их западным учителям. Но эти студенты несли с собой новые идеи, которые провели Китай сквозь огонь долгой революции.

Просмотров: 5155