Достижения Чингисхана-реформатора тем более удивительны, что сам он не получил не только систематического, но и вообще никакого образования. Неграмотный монгол, он не имел предшественников, на опыт которых мог бы опираться – просто потому, что ничего о них не знал. Темучин руководствовался только жизненным опытом и ... собственной гениальностью.
Поражает настойчивость Темучина-Чингисхана в проведении строго определенной реформаторско й линии. Конечно, в основе ее лежало укрепление личной власти, но оно не было для Чингисхана самоцелью. Отнюдь не случайны его слова, сказанные сразу после великого курултая Шиги-Хутуху: «Когда же с помощью Вечного Неба будем преобразовывать всенародное государство...» («Сокровенное Сказание», § 203). Он строил не ханство во главе с собой, любимым, он строил Йеке Монгол Улус – Великую Державу монголов, во главе которой на вечные времена должен был встать его собственный род – «алтан-уруг» по-монгольски.
Не стоит, конечно, и преувеличивать элементы нового, вводимые Чингисханом. Человек земли, человек войны, он не мог полностью пренебречь и традициями и логикой развития. Империю создала война, и потому военный элемент в ее устройстве всегда (а при жизни Чингисхана в особенности) имел приоритетное значение. Не случайно первой его реформой, проведенной еще в 1204 году, то есть еще до завоевания власти в степи, стали преобразования в армии. В 1206 году Чингисхан значительно развил и усилил это направление реформ. Армия на тот момент была, по сути, единственной опорой его власти, становым хребтом создаваемой державы.
Самой важной реформой в этом направлении было учреждение, а с 1206 года и резкое усиление личной гвардии Чингисхана – корпуса кешиктенов. Нельзя сказать, что создание такой структуры было делом абсолютно новым: подобные отряды ханских телохранителей существовали, например, в кераитском ханстве. Однако Чингисхан пошел гораздо дальше предшественников. Очень значимым стал полный отказ от родового принципа формирования гвардии. Корпус кешиктенов комплектовался из сыновей монгольских нойонов и «людей свободного состояния» («длинной воли»). При этом в кешик отбирались только достойные по умственным либо физическим способностям люди. Применялся принцип разверстки от всех войсковых единиц. Сын нойона-тысячника должен был привести с собой десять воинов, сын сотника – пятерых, а воин-багатур «свободного состояния» – троих. Такая система, притом действовавшая очень жестко, позволила Чингисхану резко увеличить численность кешиктенов. Как известно, по реформе 1204 года число кебтеулов – ночной стражи – равнялось восьми десяткам человек, а тургауды – дневная стража – составляли отряд в семьдесят воинов. Проведенная разверстка дала большое число воинов, и уже в течение 1206 года численность кешиктенов была доведена до полного состава тумена – то есть до десяти тысяч человек. При этом «старая» гвардия – сто пятьдесят телохранителей – превратилась в «гвардию в квадрате». Из этих старых сподвижников формировался офицерский корпус кешика, складывались первые управленческие кадры. Число кебтеулов достигло двух тысяч человек, при этом первая тысяча была особо привилегированной; число тургаудов – восьми тысяч.
Создание такой мощной военной силы, составленной из лучших воинов и подчиненной непосредственно хану, многое давало главе монголов. Во-первых, она серьезно укрепляла режим его личной власти, в ущерб власти старых родовых вождей, подобных Таргутай-кирилтуху или Сэче-беки. Кешиктены могли стать противовесом даже всему войску или значительно усилившейся группировке нукеров Чингисхана в случае появления в этой среде какого-либо недовольства. Во-вторых, корпус кешиктенов стал подлинной кузницей кадров Монгольской империи – и в силу того, что сюда подбирались наиболее способные люди, и, разумеется, в силу своей близости к хану. И в-третьих, Чингисхан получил могучий и мобильный отряд (в сущности, небольшую армию), выполнявший охранные функции самого разного рода. Причем воздействие на эту армию элементов родового строя было сведено почти к нулю. Воля хана являлась для кешиктенов непреложной и абсолютной.
Конечно, чтобы добиться абсолютной преданности кешиктенов и окончательно вывести их из-под влияния родовых вождей и нойонов, Чингисхану пришлось дать членам охранного корпуса весьма значительные привилегии. Так, рядовой кешиктен по рангу приравнивался к армейскому тысячнику, даже стоял несколько выше. Впрочем, насколько можно судить по «Сокровенному Сказанию», такой высокий ранг имели лишь члены «старой» гвардии; но, несомненно, и самый простой из тургаудов – из числа присланных по разверстке – считался не ниже десятника, а то и сотника. Кроме того, кешиктенов вывели за пределы родовой и даже военной юрисдикции: все решения о наказании или, наоборот, освобождении от наказания принимал сам хан. Чингисхан даже особо предупредил родовых вождей и верхушку собственных нукеров, что любая обида, нанесенная ими кешиктену, не останется безнаказанной. Существовали и другие привилегии, не последней из которых была возможность быстрого карьерного роста.
Нужно сказать, что при столь серьезных льготах на кешиктенов налагались и немалые обязанности по службе. Дисциплина в кешике устанавливалась железная – практически даже в самый мирный период они жили по законам военного времени. Была введена строгая система дежурств и караулов, разделенных на четыре смены. Кешиктены отвечали не только за жизнь хана, что, конечно, было их главной обязанностью; в их функции входило и поддержание порядка в орде, чем занимались преимущественно тургауды. И совсем уж особой была роль кебтеулов – наиболее приближенных к хану воинов.
Собственно, их обязанности стали настолько разнообразными, что порой их и воинами сложно было назвать. Они как бы полувоины-получиновники, а точнее – воины и чиновники в одном лице. По указу Чингисхана кебтеулы отвечали за нормальное функционирование всей ханской орды. Орда же на тот момент была, фактически, единственным элементом центральной власти в формирующейся империи.
В ведении кебтеулов состояла вся дворовая челядь ханской ставки: от верблюжьих и коровьих пастухов до придворных дам-чербиев, подающих пищу хану и его приближенным. Они отвечали и за дворцовые юрты и кибитки, причем как за их сохранность, так и за размещение этих юрт на новом месте после перекочевок. Кебтеулы заведовали и всей продовольственной службой ставки: раздача пищи приближенным производилась только с разрешения начальника охранного караула; следили они и за распределением жертвенного мяса во время поминальных пиров. За растраты продовольственных запасов кебтеулы несли полную ответственность. Многочисленны были и охранные обязанности: ими велось наблюдение за всеми людьми, входящими и выходящими из юрт хана и его свиты; кебтеулы охраняли знамена, барабаны и оружейные арсеналы, а двое – видимо, самых проверенных – Великую Винницу, гигантский сосуд, из которого разливалось вино (первоначально – кумыс) на пирах. И, наконец, еще одной, довольно неожиданной их обязанностью были дела судебные: «Кебтеулы принимают участие в разрешении судебных дел в Зарго, совместно с Шиги-Хутуху (верховным судьей империи)» («Сокровенное Сказание», § 234).
В первые годы империи из числа кебтеулов и, в меньшей степени, тургаудов формировался первичный чиновничий аппарат – в частности, чербии, отвечавшие за всю хозяйственную жизнь центральной ставки. Ханские табуны и отары, ханский дворец и имущество, приготовление и подача пищи – это далеко не полный перечень того, за что отвечали чербии. Впоследствии, когда устройство державы усложнилось и обязанности чербиев возросли, появились и новые должности – отвечающих за учет дани, привозимых товаров и другие.
* * *
И все же главным нововведением Чингисхана, подлинным становым хребтом Йеке Монгол Улус, стала Великая Яса, провозглашенная владыкой монголов на том же курултае 1206 года. Великая Яса – это свод законов, по которым теперь должно было жить монгольское общество, причем свод кодифицированный, и вскоре, по приказу Чингисхана, записанный уйгурским письмом (возможно, уже с 1205 года в ставке Темучина-Чингисхана были уйгурские писцы, которые и создали монгольскую письменность на базе уйгурского алфавита). Великая Яса не отменяла обычное право монголов («йусун» или «торе»), оно продолжало действовать, но с этого времени главным законом стала именно Яса. Точнее, закон Чингисхана включил в себя и ряд важнейших элементов обычного права, и то новое в законодательстве, что определил уже сам монгольский владыка.
Внедрение кодифицированного права в обществе, до этого не знавшем письменного законодательства, – дело не одного дня. Нужно учесть и непрерывный рост Йеке Монгол Улус от его основания в 1206 году до поражения монголов при Айн-Джалуде в 1260 году. Включение в орбиту монгольской империи все новых, в том числе и высококультурных, народов вызывало к жизни необходимость доработки законов с учетом новых исторических условий. Поэтому окончательное формирование Великой Ясы можно отнести уже к временам Угедэя – преемника Чингисхана. По-видимому, на великих курултаях 1229, 1235 и 1240 годов Яса Чингисхана была расширена за счет формального включения в нее части так называемого «Билика» – записанных изречений Чингисхана на самые разные темы.{Часть сохранившихся фрагментов Великой Ясы и Билика приведена в Приложении 2.} Если возможно такое сравнение, то Яса Чингисхана являлась для монголов своего рода Кораном, а Билик Чингисхана – Сунной. Скорее всего, при Угедэе в Ясу было добавлено еще несколько его собственных законов, принятых с учетом новых реалий. Однако, несмотря на все вносимые дополнения, сама Яса как единый для всего монгольского народа закон вступила в силу во всей ее жестокой мощи в 1206 году. И заметим, что ни одна из введенных в этом году статей Ясы не была впоследствии отменена. Яса могла еще дополняться – в основном, за счет наследия самого Чингисхана, но ее основа оставалась неизменной.
Великая Яса Чингисхана играла исключительно важную роль в Монгольском государстве (а после его распада – и в его отдельных частях). Она стала и фундаментом, и скрепляющей смесью всей державы. Чеканные формулировки Ясы, подкрепленные необычайно жестокой системой наказаний, четко регламентировали все основы жизни нового государства: от повседневных бытовых правил до принципов дипломатии и ведения войны. Яса была суровым законом: самым обычным наказанием даже за сравнительно небольшие преступления являлась смертная казнь. И не случайно европейские путешественники Карпини и Рубрук были буквально потрясены исключительным порядком и законопослушностью, царившими у монголов, которых они считали дикими кочевниками. Кража, убийство, прелюбодеяние, даже банальная драка были в монгольской среде крайне редки. Правда, следует оговориться, что все это относилось именно к монголам – Яса была законом монгольского народа. Но и рамки собственно монгольского народа после 1206 года, когда Чингисхан начал строить свое «всенародное государство», стали значительно шире. На великом курултае 1206 года он объявил, что все кочевые народы его державы (а на тот момент это были, собственно, вообще все народы) отныне становятся единой нацией – монголами. Впоследствии, при расширении империи, оседлые народы в число монголов не включались, а завоеванные кочевники, как правило, также объявлялись монголами. При этом, естественно, Яса становилась законом и для этих «новых» монголов, но законодательства оседлых народов она собой не подменяла. Поэтому, например, за убийство собрата-кочевника монгол приговаривался к смертной казни, а за убийство китайца или мусульманина – в худшем случае, к штрафу.
К сожалению, единый текст Великой Ясы до нас не дошел, сохранились только отдельные фрагменты, причем в разных источниках они порой не совпадают и даже противоречат друг другу. Однако и то, что сохранилось, позволяет уверенно сказать: Яса была чрезвычайно жестоким законодательством. Большинство преступлений каралось смертной казнью. Например, казнь следовала за кражу и скупку краденого, сокрытие беглого раба и даже помощь ему, прелюбодеяние и троекратное банкротство, конокрадство и чародейство. Даже невозвращение оружия, утерянного владельцем и случайно найденного, и отказ проходящему путнику в воде и пище (то есть нарушение законов гостеприимства) наказывались смертью. Разумеется, применялись и другие меры наказания: заключение в тюрьму, ссылка или штраф, но жестокую суть Ясы определяли не они.
Почему же это чрезвычайно суровое законодательство было сравнительно легко принято монгольским народом? Более того, монголы даже гордились тем, что только у них есть этот исключительный закон, а все остальные народы находятся в заведомо худшем положении, потому что у них нет Ясы. Среди нескольких факторов, обеспечивающих и спокойное принятие Ясы, и беспрекословное следование ее нормам, одним из важнейших было установление порядка в обществе, до этого находившемся в состоянии тяжелого кризиса (сегодня мы назвали бы его системным). Страницы «Сокровенного Сказания» ярко описывают состояние монгольского общества накануне образования империи: «Звездное небо поворачивалось – была всенародная распря. В постель свою не ложились – все друг друга грабили. Вся поверхность земли содрогалась – всесветная брань шла. Не прилечь под свое одеяло – до того шла общая вражда» («Сокровенное Сказание», § 254). В «Джами ат-Таварих» Рашид ад-Дин вкладывает аналогичную оценку в уста самого Чингисхана. Тогда «сыновья не следовали советам (биликам) отцов..., муж не полагался на свою жену, а жена не следовала повелению мужа..., великие не защищали малых, а малые не принимали наставлений старших..., воры, лжецы, враги и мошенники... его [народ] грабили, кони и табуны его не обретали покоя».{Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. кн. 2. С. 259.}
Картина поистине апокалиптическая, но, несмотря на явные поэтические преувеличения, в целом соответствующая действительному положению дел в монгольской степи на рубеже XII – XIII веков. В этой ситуации любой, пусть и самый жестокий порядок мог стать только благом – во всяком случае, благом для абсолютного большинства населения. Суровой рукой Чингисхана, опирающегося на могучую военную силу, такой порядок и был установлен. А Яса этот порядок окончательно узаконила и фактически придала ему священный характер. К слову, о том, что сами монголы воспринимали Ясу как некое соглашение с Богом (или высшими силами), который передал им свои повеления через посредство боговдохновенного вождя – Чингисхана, говорят многие наши источники. Так, по мнению Джувейни и Макризи, арабских авторов XIII века, Яса для монголов была талисманом, обеспечивавшим победы на полях сражений; ей приписывалась почти магическая власть.
Другое важное обстоятельство, благоприятствовавшее успеху в монгольском войске, заключалось в том, что Яса, будучи очень суровым законом, являлась еще и законом справедливым. Ведь она, напомним, кодифицировала основные элементы обычного права, то есть вековых обычаев. А в них входили и помощь слабому, и уважение к родителям и старшим, и нетерпимость к предательству, и много других установлений. Но, наверное, самым важным было то, что Яса стала законом, обязательным для всех без исключения монголов, в том числе даже и для самого хана. Конечно, это не следует воспринимать буквально: никто не казнил бы за кражу хана или члена «золотого рода», но преступление оставалось преступлением, кем бы оно ни было совершено. Лишь один человек находился как бы вне Ясы – точнее, олицетворял собой ее самое – это был Чингисхан. Все последующие ханы подчинялись Ясе, как и их подданные. Удивительно, но, за исключением «алтан уруга», мы не находим других привилегированных слоев, для которых Яса делала бы послабления. Те же кешиктены, имевшие привилегию быть судимыми самим ханом, судились им согласно Ясе, и мера наказания оставалась той же, хотя, конечно, могла быть смягчена верховным правителем. То же относилось и к ближайшим сподвижникам хана, его полководцам и нойонам. Нарушить Ясу не смел никто.
Яса устанавливала и другие очень важные положения. К ним, например, относится не только взаимовыручка, доведенная почти до абсолюта, но и связанная с ней напрямую система круговой поруки.{Об этом подробнее будет рассказано в главе 9, касающейся принципов построения монгольской армии.} Закон защищал и неимущих, в пользу которых вводился специальный налог – одна овца от сотни. Больше того, Чингисхан даже ввел правило, согласно которому во время трапезы никто не должен был есть больше своего сотрапезника! Неудивительно, что такое стремление к уравнительной справедливости нравилось огромному большинству населения, хотя едва ли излишне строго претворялось в жизнь.
Теперь рассмотрим подробнее несколько важных принципов устройства монгольского общества, которые были установлены Чингисханом и декларировались Ясой. К числу важнейших относился категорический поведенческий императив: все монголы, без исключения – от последнего бедняка-харачу до великого каана (хана) – не имели права изменять кочевому образу жизни. Как ни удивительно, но это правило действовало даже тогда, когда условия существования значительной части монголов разительно изменились. Через восемь десятилетий после обнародования Ясы знаменитый Хубилай (Великий Хан из книги Марко Поло), который в гораздо большей степени был китайским императором, чем монгольским ханом, неукоснительно следовал этому закону. Даже в XVIII веке, уже в эпоху Екатерины II, крымские Гиреи, последние Чингизиды, поддерживали видимость исполнения этого правила. Соблюдение этого императива, вне зависимости от того, что вкладывал в него Чингисхан, вело к тому, что монголы, и живя среди оседлых народов, не растворялись среди них. Конечно, в таком искусственном противопоставлении крылись и свои подводные камни: самими оседлыми народами монголы всегда воспринимались как чужаки, захватчики, а следовательно – враги. Позднее это привело к почти повсеместному крушению монгольской власти, но на полтора-два века владычества этого хватило.
Другим важным принципом, вытекающим из самого характера создаваемой империи как военно-феодального государства, стало введение внеродовой иерархии на основе десятеричной шкалы. Само это деление на десятки, сотни, тысячи и тумены было делом не новым – по такой схеме строил свое войско еще хуннский шаньгой Модэ. Нововведение Чингисхана состояло в том, что по этому принципу строилось уже не только войско, как у Модэ – схема была распространена на все население державы. В империи Хунну гражданское население продолжало жить родами, а Чингисхан разверстал весь свой улус (остается напомнить, что «улус» означает «люди»: первичным в этом степном государстве было именно население, а не территория) на те же десятки, сотни, тысячи. Во главе каждого из таких подразделений стоял человек, поставленный ханом – или вышестоящим начальником, но все равно от лица хана. Начальники, как правило, были из числа выслужившихся кешиктенов или уже упомянутых «балджунахцев» – то есть людей, лично преданных великому каану. Родственные связи при этом сохранялись лишь частично, в отдельных случаях: например, для икиресов и онгутов. В целом же военный принцип построения державы господствовал повсеместно.
Особенно хорошо он подтверждается выработанной Чингисханом и получившей дальнейшее развитие при его преемниках системой делегирования полномочий. Речь идет о знаменитых пайцзах – своеобразных удостоверениях личности, выдаваемых от лица хана как военным, так и гражданским начальникам. При этом высшая степень отличия – золотая пайцза с изображением тигра – давалась руководителям самых больших отдельных единиц войска – туменов. Такую же пайцзу получали и аналогичные темникам гражданские начальники. Далее шло по нисходящей: существовали серебряные, медные (бронзовые) и деревянные пайцзы. Деревянная пайцза выдавалась как символ делегированной ханом власти младшим командирам войска – десятникам. Каждый тип пайцзы предоставлял определенную группу полномочий, а самый высший (есть сведения, что существовали пайцзы и более высокого ранга, чем золотая пайцза с тигром) означал, что предъявителю таковой надо было подчиняться, как самому великому хану. По-видимому, такими пайцзами наделялись командующие отдельными монгольскими армиями из нескольких туменов и важнейшие гражданские чиновники – такие, как Махмуд Ялавач или Елюй Чуцай. Но изначально вся эта система строилась все на том же десятеричном принципе, хотя в дальнейшем все более и более усложнялась.
Такая структурная схема Монгольского улуса как нельзя более подходила для выполнения задач, поставленных Чингисханом. Созданную «железом и кровью» империю Чингисхана вполне можно считать самой военизированной державой всех времен. Основой империи была война: сначала за объединение степи, а затем за расширение ее (империи) пределов до «последнего моря». И поистине всеобщая милитаризация работала на нужды этой непрерывной экспансии. Такое деление гражданского общества сильно облегчало мобилизацию войска, поскольку существовала четкая разнарядка – сколько воинов должен поставить каждый элемент структуры. Аналогично обстояло дело и со снабжением и оснащением войска: каждые десять, сто, тысяча кибиток должны были дать определенное количество коней, оружия, продовольствия и так далее. Для жесткого обеспечения воинских наборов и поставок вводилась круговая порука – за выполнение отвечала вся ячейка во главе с начальником (как известно, подобный принцип, хотя и не носивший столь явного милитаристского характера, господствовал и в русской крестьянской общине вплоть до начала двадцатого века). А чтобы сделать эту структуру максимально прочной, Чингисхан категорически запретил переход из одного звена в другое. Человек не мог поменять свой десяток (в армии – воинский, в гражданской жизни – десяток кибиток) на другой под страхом смертной казни; аналогичному наказанию мог быть подвергнут и начальник, принявший пришлого. Фактически, такая система означала установление самого жесткого крепостного права в своеобразной форме – сродни военным поселениям графа Аракчеева.
Система эта хорошо работала и на задуманное Чингисханом объединение всех чрезвычайно многочисленных племен в единый монгольский народ. Разрыв родовых связей, уравнивание всех элементов новой структуры по своим обязанностям и правам – все это, подкрепленное авторитетом «божественного вождя всех людей, живущих в войлочных кибитках», быстро привело к тому, что на смену кераитам, найманам, катакинам и тайджиутам (несть им числа) пришло гордое имя: «монгол».
Создание государства, а затем и быстрый рост его, с включением в Pax Mongolica все новых территорий и народов, со всей необходимостью требовали все новых шагов по упорядочиванию империи, а следовательно – и все большего усложнения системы. И как здесь не привести знаменитые слова будущего канцлера (премьер-министра) Монгольской империи Елюй Чуцая, представителя киданьского царского рода, обращенные им к Чингисхану: «Вы смогли завоевать империю (Елюй Чуцай употребил здесь иное слово, аналог которому – «Вселенная, Поднебесный мир»), сидя на коне, но управлять империей, сидя на коне, нельзя». И уже с 1206 года начинается это постепенное строительство полноценного государства, которое завершилось уже после смерти Чингисхана, при его преемнике Угедэе. Здесь надо прямо сказать, что сам Чингисхан, кочевник до мозга костей, уделял внимание лишь тем элементам государственности, которые увеличивали военную мощь державы, обеспечивали ее непрерывную экспансию. Механизмами ее гражданского управления – такими, скажем, как налогообложение, он в значительной степени пренебрегал. Идеалом Чингисхана было распространение кочевых порядков жизни на весь мир, и он всерьез, например, подумывал об уничтожении всех китайцев (десятков миллионов человек!) с тем, чтобы сделать Китай продолжением Монгольской степи. Лишь скрепя сердце он согласился с доводами Елюй Чуцая (которого, по-видимому, поддерживали сыновья Чингисхана – Джучи и Угедэй), что сохранение китайского населения принесет ему гораздо больше богатств. Не слишком он стремился и к расширению чиновничьего класса империи, ограничиваясь лишь самыми необходимыми нововведениями в этой области: бюрократия махровым цветом расцвела лишь при его преемниках – Угедэе, Мунке (Менгу) и Хубилае. Тем не менее, ряд важных шагов в становлении Йеке Монгол Улус как настоящего полнокровного государства был сделан уже при Чингисхане.
Так, введение Ясы с необходимостью потребовало введения и должности для человека, отвечающего за ее неукоснительное внедрение и соблюдение. И Чингисханом был создан Верховный государственный суд – Гурдерей-Заргу. Верховным судьей всех монголов был назначен приемный сын Чингисхана – Шиги-Хутуху. Этот талантливый политик и умный человек (но очень слабый полководец!) стал настоящим оком и ухом государевым. Шиги-Хутуху отвечал как раз за пресловутую разверстку населения, распределял доли, полагающиеся ханским родичам и нойонам. На него же Чингисхан возложил и уголовные дела: «Искореняй воровство, уничтожай обман во всех пределах государства. Повинных смерти – предавай смерти, повинных наказанию или штрафу – наказуй» («Сокровенное Сказание», § 203). Помогать верховному судье в исполнении обязанностей должны были, как уже говорилось выше, кебтеулы. Кроме того, для тщательного контроля за исполнением предписаний по разверстке и приговоров, Чингисхан повелел записывать их в специальную Синюю роспись – «Кок Дебтер Бичик». Роспись создавалась по представлению Шиги-Хутуху и утверждалась Чингисханом, тем самым становясь законом, который не мог изменить никто.
В «Кок Дебтер Бичик» вносились все повинности, которые должны были выполнять по разверстке подданные Монгольской империи. После завоевания областей с оседлым населением сюда же стали записываться и те налоги, которыми это население облагалось. Как уже отмечалось, сам Чингисхан довольно скептически относился к регулярному налогообложению, предпочитая ему прямой грабеж населения во время военных походов. Но уже ближе к концу жизни он был убежден выкладками Елюй Чуцая, который после этого приобрел большой авторитет, а при Угедэе стал фактическим главой монгольского правительства – разумеется, подотчетного великому каану. При Угедэе и Елюй Чуцае и была окончательно упорядочена налоговая система монгольской державы.
Уже говорилось о существовании в Йеке Монгол Улус специального налога в пользу бедных. Данных о том, насколько этот налог действительно использовался на нужды бедноты, у нас не имеется, но некоторые намеки на то, что он, особенно при преемниках Чингисхана, не всегда употреблялся по назначению, в наших источниках есть. Например, при Угедэе вместо прямого налогообложения часто использовалась система откупов, на которой, конечно, наживались сами откупщики – обычно из числа богатых мусульманских или уйгурских купцов. В правление Чингисхана же, в силу неразвитости денежных отношений и для поддержания сугубо военного характера державы, применялись, в основном, прямые налоги. При этом собственно налоги и повинности, например, по обеспечению армии конями или продовольствием, еще никак не разделялись и назывались общим термином – «алба». Все же можно выделить такой налог, как «шулен» – одна двухгодовалая овца от каждого стада поступала в пользу хана, для нормального функционирования ханской ставки. Аналогичные функции исполнял и питьевой натуральный налог или повинность – «ундан». По свидетельству Рубрука, эта повинность действовала еще и в середине XIII века в ставке Батыя: «Татарам надлежит приносить ко дворам своих господ кобылье молоко каждого третьего дня». И конечно, чрезвычайно разнообразными оставались повинности, обеспечивавшие военные и государственные нужды (в империи Чингисхана эти два понятия, как правило, означали одно и то же). В этой связи крайне интересно рассмотреть эволюцию одного весьма важного нововведения Чингисхана – образованной им вскоре после 1206 года дорожной службы.
Сама эта служба создавалась Чингисханом как почти исключительно военная организация – в целях быстрой передачи ханских приказов своим войскам на походе или доведения до нойонов распоряжений о сборе войска. Позднее она использовалась и для других разнообразных нужд – в частности, дипломатических. Для бесперебойной передачи ханских повелений по всей территории империи Чингисхан сформировал два специальных корпуса. Это были ханские гонцы, которые обеспечивали передачу ханских приказов и воинских донесений монгольских полководцев, и так называемый «даругачин» – корпус особых военных чиновников: они назывались «даруга» (а на Руси их чаще называли «дарога» – кстати, это слово ничего не напоминает?), которые отвечали за отдельные участки ханских дорог – в пределах ста-двухсот километров – и за бесперебойное снабжение тех же гонцов, послов и других ханских представителей конями, продовольствием и вообще всем необходимым.
Эти «даруга» в пределах назначенной им для контроля территории обладали очень большими полномочиями. Для обеспечения безопасности дорог им придавались воинские отряды; используя эту же военную силу, они могли накладывать на близлежащее население экстраординарные повинности – например, обеспечить ханское посольство свежими лошадьми и продовольствием, сверх уже собранных налогов. Фактически, в пределах подведомственной ему области «даруга» был «и царь, и бог, и воинский начальник». Широкие полномочия, подкрепленные военной силой и авторитетом самого хана, сделали корпус «даругачин» очень мощной структурой. И если вначале они отвечали только за поддержание имперских путей сообщения в рабочем состоянии, то постепенно стали использоваться и в других целях. Особенно заметным это изменение функций «даругачин» стало после серьезной реформы дорожной службы, проведенной Угедэем в 1234 году. Угедэй создал настоящую систему почтовых станций – «ямов». Каждым «ямом» заведовал смотритель – «ямчин», а само движение по империи теперь должно было производиться от яма к яму и никак иначе. «Даругачин» же в этих условиях, фактически, превратились в имперских чиновников на местах, отвечавших, главным образом, за выполнение населением имперских повинностей и сбор налогов для общедержавных нужд. Эти чиновники великого хана сегодня нам больше известны под их тюркским названием – «баскаки».
Таково, в общих чертах, было устройство Монгольской империи при Чингисхане и его ближайших преемниках. А теперь обратимся к главному элементу, обеспечившему небывалую мощь Монгольской державы – рассмотрим численность, принципы комплектования, стратегию, тактику и вооружение армии Монгольской империи.